Уж последняя пара фраз точно была правдой.
– И папа согласился на это? – спросила Хлоя с сомнением в голосе.
Она всегда была чересчур проницательна.
– Отец хочет, чтобы контракт был подписан, и желает посмотреть, справишься ли ты одновременно и с этой задачей, и с работой над линией дизайнерской одежды.
Это была идея Хлои – начать выпускать под собственным брендом линию джинсов, футболок и топов, пользуясь своей популярностью – ведь здесь, в Техасе, Хлою называли принцессой родео. В продажу ее дизайнерские модели должны были поступить уже в этом сезоне. Но сможет ли Хлоя успешно продолжать работать над своим проектом и одновременно вести переговоры на высоком уровне? Оставалось только надеяться на ее согласие.
Сестра молчала, и Оливер уже успел подумать, что она ответит отказом, когда наконец Хлоя произнесла:
– Ты уверен, что это не шутка?
– Ты же знаешь, что у меня нет чувства юмора.
– Ну-ну. – Она глубоко вздохнула. – Я сумею с этим справиться.
– Знаю. Я перешлю тебе всю необходимую информацию и дам знать менеджерам канала, что с этого момента переговоры ведешь ты. И еще…
– Да?
Оливер чуть не признался, что Рене находится сейчас на втором этаже его дома, чтобы Хлоя приехала и побыла тут с подругой вместо него. Но в последнюю секунду в памяти всплыло лицо Рене с текущей по щеке одинокой слезой. Вспомнилось ощущение от прикосновения к нежной коже, когда Оливер стер эту слезу пальцами.
Рене нуждалась в нем. А Хлое нужно доказать отцу, что она может взять управление родео-шоу на себя. От Оливера потребуется только убедиться, что Рене обустроилась в его доме, и придумать, как ей помочь. Он еще какое-то время подержит в секрете ее присутствие на ранчо.
– Поосторожнее с Питом Веллингтоном, – посоветовал Оливер сестре. – Папа считает, что Пит что-то задумал.
– Замечательно! Просто обожаю невнятные угрозы от рассерженных ковбоев!
Оливеру показалось, что в ее тоне, кроме раздражения, сквозила еще какая-то эмоция, но он не успел понять какая, потому что Хлоя спросила:
– Ладно. Что-нибудь еще?
– И приглядывай за Флэшем, чтобы он не попал в какую-нибудь переделку, – добавил Оливер.
Он всегда это говорил, впрочем, без толку: невозможно было удержать его младшего брата в рамках приличий – тот так и норовил влипнуть в какую-нибудь историю.
– Ты что-то затеваешь, – заявила Хлоя, и Оливер по голосу понял, что она улыбается. – Когда я выясню, в чем дело, ты у меня поплатишься.
Бросив ему эти слова, сестра дала отбой. Оливер посмотрел на часы на стене. Было уже полчетвертого. Он понятия не имел, как долго Рене собирается отдыхать.
«Ей нужен друг», – мелькнуло в голове. Странно, но эти слова произнес не собственный голос Оливера или голос Хлои, а голос Трикси Лоуренс.
Рене – не член их семьи, и обязанность защищать ее вовсе не входила в число того, что Оливер пообещал умирающей матери. И все же… Рене нужен друг.
Может, Оливер уже слышал когда-то эти слова? Например, когда пожаловался матери на то, что Рене и Хлоя всюду таскаются за ним и Клинтом как привязанные?
Но одно ему было сейчас ясно: если он не сделает все возможное, чтобы помочь Рене, его мать разочаруется в нем. Или, во всяком случае, разочаровалась бы – это точно.
Глядя перед собой невидящим взглядом, Оливер поразмышлял немного, а затем принял решение: он докопается до истины.
Оливер набрал номер своего адвоката.
– Майлз? Это Оливер. Мне нужно…
– Погоди, я сам догадаюсь. Ты наконец придушил своего отца? Или братца? – со смехом ответил Майлз Холл.
– Ни то ни другое. Мне нужно поговорить с Клинтоном Престоном. Он сидит в тюрьме в Нью-Йорке по обвинению в мошенничестве за…
– А, тот парень, что наварился на «престонской пирамиде»?
Оливер нахмурился. Неужели всем вокруг было известно об этой афере, кроме него? Черт!
– Да, тот самый. Точнее, его сын. Мне необходимо поговорить с ним по телефону. Ты можешь это устроить?
Майлз помолчал.
– Дай мне полчаса.
– Спасибо.
Клинт мог дать ответы на многие вопросы: начиная с того, почему он помогал отцу обкрадывать инвесторов, заканчивая тем, почему он попросил Оливера присмотреть за Рене.
Как только Оливер получит ответы на эти вопросы, а также удостоверится, что Рене в его доме комфортно и безопасно находиться, можно будет вернуться к работе.
И тут же в памяти всплыло воспоминание о том, как он укладывал Рене на кровать, а вслед за ним мелькнула мысль: «Вот бы оказаться в постели с этой женщиной!»
Проклятье! Нет, нужно непременно вернуться в Даллас сегодня же вечером!
Глава 4
Рене проснулась, но не спешила открывать глаза. Здесь было очень тихо. В Нью-Йорке не найдешь такой тишины. Там всегда слышны людские голоса, гудки машин, звуки сирен полиции и «скорой». Из-за этого постоянного фона даже думать трудно.
Рене уже и не помнила, когда последний раз спала так глубоко, потому что в последнее время ее постоянно мучили кошмары. Она просыпалась в слезах каждые несколько часов. А сейчас Рене чувствовала себя на удивление спокойно. Полной безмятежностью это вряд ли можно было назвать, но умиротворением – точно.
Внезапно до нее донесся какой-то шум. Рене открыла глаза и посмотрела на часы. Неужели уже полпятого? Она проспала несколько часов. Надо встать и… И что? Чем заняться? Она понятия не имела.
Но Рене не привыкла бездельничать днями напролет. Даже выйдя замуж, она не стала обычной домохозяйкой, а состояла в нескольких общественных организациях, занимающихся благотворительной деятельностью. Рене нравилось помогать детям. Но она ушла из всех этих организаций после того, как рухнула «престонская пирамида», чтобы ее имя, связанное с скандалом, не бросило тень на их репутацию. Впрочем, это было даже к лучшему – ничто не помешало ей покинуть Нью-Йорк и спрятаться в Техасе.
Она откинула одеяло и заставила себя вылезти из постели, хотя все еще тянуло поспать. Но ведь Оливер сказал, что будет ждать, когда она проснется. К тому же хотелось есть. Да и в туалет сходить тоже не помешало бы. Рене потянулась, взглянула на свое отражение в большом зеркале над комодом и в ужасе отшатнулась: растрепанные волосы, размазавшийся макияж. Платье ужасно помялось. Этот наряд она терпеть не могла, но ее адвокат посоветовал появляться на людях в темной, почти траурной одежде – нельзя, чтобы Рене выглядела в глазах окружающих легкомысленной или, боже упаси, счастливой. И Рене понимала, почему так нужно.
Всю жизнь ей приходилось лицедействовать. И вот теперь у нее новая роль – убитая горем вдова и потрясенная преступлением отца дочь.
Она сорвала с себя платье, швырнула его на пол и пинком забросила под кровать, не в силах больше носить этот траур и притворяться, что оплакивает своего мужа.
Рене обвела взглядом спальню. Как она тут оказалась? Неужели упала в обморок? Потому что Рене не помнила, чтобы входила в эту комнату. В памяти остались только объятия Оливера и его голос у самого ее уха. Но что он говорил? А еще ей вспомнилось легкое прикосновение к ее щеке, запах одеколона Оливера и ощущение того, что она в безопасности и окружена заботой.
Она продолжала разглядывать комнату, стены которой были выкрашены в бледно-зеленый цвет. Кроме кровати, застеленной снежно-белым бельем, тут находились два кресла и журнальный столик, на котором Рене увидела свою сумку. У другой стены стоял роскошный диванчик, а рядом – изящный столик, которому место было скорее в гостиной, чем в гостевой спальне. Тут было уютно, и почему-то на ум пришло сравнение с садом, залитым лучами утреннего солнца.
Рене глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Здесь так легко дышалось!
Она порылась в сумке и достала оттуда легинсы и мешковатую тунику. Это был ее обычный наряд для занятий йогой. Большую часть своей одежды от самых известных дизайнеров Рене отдала приставам вместе с обручальным кольцом. Ее гардероб стоил сотни тысяч долларов, но это были просто сценические костюмы для роли обожаемой жены и идеальной дочери. Как она устала жить во лжи!..
Рене с удовольствием сняла бы сейчас бюстгальтер, потому что из-за беременности грудь все увеличивалась и он уже становился тесноват, но кремовый хлопок ее туники был слишком тонким, почти прозрачным, а ведь Оливер сейчас здесь, в доме.
При этой мысли ее охватил трепет, соски напряглись. «Вот именно поэтому, – подумала Рене, – лучше остаться в бюстгальтере… Интересно, а у Оливера сейчас есть девушка? Надеюсь, нет». Она тут же осуждающе посмотрела на свое отражение и напомнила себе: «Даже если Оливер Лоуренс и шикарный мужчина, который к тому же так добр ко мне, это еще не означает, что он тоже считает меня привлекательной. А если бы он и запал на меня, что бы я тогда сделала? Соблазнила бы его? Какой бред! У меня жуткие неприятности, и я на пятом месяце беременности! Решено. Никакого соблазнения! По крайней мере, с моей стороны».
Рене прошла в ванную комнату, смежную с гостевой спальней, собрала волосы в конский хвост, замазала тональным кремом темные круги под глазами и снова оглядела себя в зеркале.
Просторная туника почти скрывала округлившийся живот. Сон помог – лицо посвежело. Полгода назад Рене выглядела совсем иначе: уложенные в дорогом салоне волосы, искусно наложенный макияж, идеальная фигура. А теперь из-за беременности лицо и руки пополнели. Перед побегом в Париж мать даже назвала Рене толстой. Перемены были очень заметны. Но так ли это плохо? Еще шесть месяцев назад Рене напоминала фотомодель. А теперь она уже не та. Разве это плохо? Тогда она была лишь манекеном, куклой, на которую все смотрят, желая обладать ею, но никому и дела не было до ее души. Вот только проблема в том, что Рене не знала, кто она сейчас.
Она начала поглаживать живот, разговаривая со своим будущим ребенком, обещая ему и себе, что станет лучше. Лучше, чем ее мать. Лучше, чем та, прежняя, Рене. Например, такой, какой была мать Оливера. Будет печь печенье для своего малыша и его друзей, водить их в парк есть мороженое. Даже если у нее будет дочка, которая решит стать футболисткой, или сын, который посвятит себя миру моды, – это не важно. Рене все равно будет лучшей в мире мамой.