Присмотримся к печатающей. Апрельское солнце, проникающее сквозь полуспущенные жалюзи, расчерчивает полосами воздух, обласкивает изящную фигуру женщины, со вкусом смешивает кофе и молоко в тоне ее делового костюма, добавляет сбитых сливок к пышности банта крепдешиновой блузки. Она не позирует объективу, но спина изящно выгнута, а лицо… что сказать о лице? Если вам никак не удается восстановить в памяти образ Сильвии Кристель или Ким Бейсингер, представьте Луйму Вайкуле. Надменный взлет бровей над аквамариновыми глазами, выразительные скулы, рот соблазнительницы. Женщина из мира утонченных ловеласов, имеющих обыкновение будить возлюбленную лавиной прохладных фиалок, титулованных светских львов, застенчиво дарящих лимузины, до обморока сексуальных жиголо, властно обнимающих в танго трепетное тело партнерши, светских раутов, лайнеров, гранд-отелей и прочих атрибутов глянцево-рекламного бытия. На лацкане пиджака карточка: «Альбина Григорьевна Кристель. Домоправительница». Это я…
Думаете, занять этот пост было легче, чем президентское кресло Джорджу Бушу? Ошибаетесь. Лица ответственные и кредитоспособные экзаменовали безработную домохозяйку, словно какую-нибудь аспирантку Сорбонны, прошедшую дополнительное обучение в школе ЦРУ и Академии всяческих искусств. Собеседование с претенденткой на должность Домоправительницы происходило в Конференцзале «Путника», предусмотренного архитектором делового комплекса. Присутствовал (правда, не в полном составе) Совет дома, состоящий, как мне показалось, из самых занудных людей планеты. Жаль, что у нас не приобрел жилплощадь, а следовательно, не смог войти в Совет самый глупый (по ежегодному опросу граждан страны) человек Америки — Майкл Джексон. Но у него, как показали задаваемые мне вопросы, были достойные конкуренты из отечественной среды.
Юного банкира (помесь «братка» с утонченным дипломатом) заинтересовала моя осведомленность в сфере конвертации денежных единиц Парагвая. Не добившись вразумительного ответа, он долго прояснял присутствующим существо проблемы, вникая в специфику финансовых сфер. Понимаю — надо было себя показать и на других посмотреть. Другие предпочитали помалкивать.
Задумчивый, встряхивающий поэтическими кудрями продюсер музыкальной антрепризы, поинтересовался новейшими средствами борьбы с тараканами на мировом рынке. И стоило мне лишь начать перечень торговых марок, выстрелил в упор: «Считаете ли вы перспективным жанр отечественного мюзикла?» Вот тут я могла развернуться, начав с прояснения терминологических критериев и закончив примерами великолепных музыкальных спектаклей от «Свадьбы Кречинского» до «Ханумы». Но продюсер и не думал уступать мне трибуну. Свободно общаясь с присутствующими, явившимися как будто только для того, чтобы разобраться в предложенной проблематике, господин Зарайкин посвятив пол часа промоушену нового спектакля, сенсационную премьеру которого он готовил. «Исповедь» Жан-Жака Руссо в исполнении мастеров отечественного стриптиза и хора мальчиков. Едва не разгорелась дискуссия. Но тут дама с густым серебристым бобриком, гусарскими усиками и в желтых блюдечках-очках, строго призвала собрание вернуться к моей персоне и стала выпытывала мое мнение о признаках постмодернистской эстетки в фильмах Тарантино. Здесь я не сплоховала, но З. П. Робиншутц все время рвалась спорить и задавать дополнительные вопросы. Не сомневаюсь за этим просматривался большой педагогический стаж. Потом посыпались вопросы, как на интервью олигарха с въедливым тележурналистом. Похоже, Совет Домовладельцев, потрясенный моей эрудицией, торопился выяснить на халяву волнующие каждого жизненные вопросы. Что ж, считаю, я с достоинством сформулировала собственную точку зрения относительно формирования национальной идеи, недостатках действия вертикали власти в строительной сфере и совершенствования кулинарного предложения «Макдональдсов».
Надо заметить, что экзаменовалась я не первой. В холле, размазывая несмывающуюся бархатную тушь рыдали две дивные «барбешки», полагаю, из дальнего Подмосковья. Девочкам отказали, почти не мучая. А от меня не могли оторваться, невзирая на ожидавшие каждого дела государственной важности.
Как-то внезапно вопросы иссякли. Шелестя бумагами, «небожители» перешли к изучению моей анкеты. Она-то, по-видимому, окончательно решила вопрос в мою пользу, а так же, полагаю, поразила воображение весьма импозантного Председателя совета Домовладельцев — господина Блинова В. Р. Ну не думать же мне, что в наше время при устройстве на работу играет роль личное поручительство важного покровителя? Которым я, признаюсь, заручилась.
Виталий Робертович Блинов, если хотите — улучшенный вариант Депардье эпохи восхождения на киноолимп, излучающий предчувствие славы и повальной влюбленности. Дерзость, небрежная элегантность, утяжеленные умственными нагрузками формы. Спонтанность поведения, позволяющая думать, что мужчина ответственный и семейный способен загрести даму в охапку и вскружить ей голову до потери самосознания. После экзамена господин Блинов пригласил меня пройтись «на воздухе», вывел на заковыристую крышу «Путника» и обвел окрест крупной сильной рукой:
— Благодать!
Под нами лежала апрельская полуденная Москва, далекая, похожая на рассыпанный детский конструктор. Вокруг, нежась на ярком солнце, готовился зазеленеть разбитый опытными флористами на сложном ландшафте крыши сад. Кусты смородины у кованных изгородей пыжились скромными еще почками, разбрасывали зеркальные блики окна незаселенного пентхауса в колониальном стиле и впечатление было такое, что ветром сорвало участок где-то в пригороде Лас Вегаса и занесло под облака российской столицы. От напора весеннего воздуха и высоты у меня перехватило дух. Блинова же захлестнуло вдохновение завоевателя — он широко жестикулировал, наполеоновски озирал горизонты, говорил горячо, взволнованно:
— Наш дом — город будущего, отдельная планета, а вы — ее Лицо! Лицо одинокой путницы в… В несовершенном мире. Но лица нам мало. Нужны мозги и не совсем обычные мозги. — Он вытащил из кармана мою анкету, где указывалось, что обладательница двух высших образований владеет тремя языками, искусством айкидо, икебаны и удостоверением санитара ветеринарной службы. — Мозги министра иностранных дел, наделенного наблюдательностью Холмса и напором, извините, Доренко. Требуется аналитичность мышления, наблюдательность, находчивость и прежде всего — обаяние, умение располагать к себе людей, вызывать доверие. Вы актриса. (Я скромно опустила ресницы, поскольку проработала после распределения ГИТИСа меньше года), вы опытный редактор (легкая насмешливая улыбка коснулась уголков моих губ — если бы он знал, что приходилось мне править в качестве внештатника, практикующегося на сериях «Леда», «Грехи», «Соблазны») вы из породы совершенствователей (Ага, значит читал мои «воскресные проповеди» в московской газете районного значения) и, наконец — красивая женщина. (Я бросила на него быстрый, удивленный взгляд, означающий «Ах, вы оказывается, замечаете такие пустяки?»)
— Вот список уже заселившихся жильцов, — он отвел задумчивый взор от моих губ натуральной коралловой свежести к стопке листов. — Сами видите — контингент ответственный. Люди искусства, финансисты, политики, ученые — гордость страны… И, так сказать, темные лошадки.
Произнеся последнее определение он в упор заглянул в мои расширившиеся от удивления зрачки,
— Теневики? — очень натурально охнула я, делая вид, что не осведомлена о профессии Блинова и редко задумываюсь о способах формирования крупных капиталов в условиях зачаточного капитализма.
— Зачем уж так категорично, Альбина. Как человек искусства вы понимаете — чем ярче свет, тем гуще тени.
— Чем выше статус, тем разряженней воздух правды, — с двусмысленной улыбкой Джоконды заметила я.
— Атмосфера в верхах, в самом деле, не целебная. Но редко кто жалуется. Любителей работать «на высоте» даже без лонжии — пруд пруди. О, сладостное брея власти… — Виктор опустил голубые хулиганские глаза, возможно собираясь признаться в роде занятий, но я подумала о другом. Я вспомнила, что прошло уже три года с того дня, как гордая Альбина заботливо проводила своего мужа к другой, лучшей видимо, видимо, более интересной женщине и последний раз влюблялась в голос троллейбусного водителя, объявлявшего остановки флорентийским бельканто. А он даже не повернул головы, когда я покидала троллейбус. Подобные мысли о коварстве женской судьбы всегда придавали моему лицу некую трогательность и я видела себя в облике Кабирии, шагающей после гибели лучших иллюзий среди веселящейся молодежи. Эта робко расцветающая сквозь слезы улыбка — маленькая женщина, отважившаяся любить беззаветно, отважившаяся жить, забывая предательство…
Блинов закурил, не предложив мне сигарету.
— Сразу подметил, что вы не курите. Аромат свежести, великолепные зубы… Кх… — Он отошел к газону с какими-то тощими голенькими стволами. — Буду откровенен — я много лет проработал в разведке. Внешней разведке. Впрочем, это давно не секрет. И, полагаю, госпожа Домоправительница, теперь мы отчасти коллеги. Каждая квартира, каждая семья — это самостоятельное государство. Важно, чтобы их объединял мир и покой.
Разумеется, в доме имеется служба безопасности, контроль систем жизнеобеспечения. Вы же — Совет Взаимодействия, пограничная служба, разведка. В ваше распоряжении монитор с телеслежением на лестничных площадках… — Блинов-Депардье придвинулся, заслоняя меня от ветра мощны торсом и продолжил перечень. Он не застегнул кожаную куртку, надувшуюся как парус. Серый пуловер обтягивал широкую грудь и пах так, что уже не Кабирия, а Блистательный Марчелло объявился рядом, чтобы подхватить резвящуюся под струями ночного Треви обольстительницу… Личные ощущения помешали Домоправительнице вникнуть в существо дела насчет кнопок, сигнализирующих инородное проникновение в квартиры, методах связи с коммуникационными службами. Я опустила ресницы, дегустируя вкус охватившего меня волнения: допинг высоты? Радость одержанной победы? Или все же его глаза?