Он подается вперед, и я закрываю глаза.
— Элизабет, я не восемнадцатилетний сопляк, которого заставляют поступить правильно после того, как он переспал с девушкой. — Он не совсем рычит на маму, но когда я открываю глаза, чтобы точно определить, с какой яростью мы имеем дело, сразу же замечаю, как он борется, чтобы не скривить губы. — Мне тридцать восемь. Ава — моя жена, и я не хочу, чтобы она волновалась или расстраивалась, так что можешь принять это и дать нам свое благословение, или продолжать в том же духе, и я сейчас же увезу свою девочку домой.
Он все крутит мое кольцо, и хотя только что твердо, и довольно резко, поставил мою мелодраматичную мать на место, я могла бы его расцеловать. А еще влепить пощечину. Он не хочет, чтобы я волновалась? В его устах это звучит чертовски забавно.
— Давайте все немного успокоимся, хорошо? — мягко и спокойно вмешивается папа, как всегда, беря на себя роль посредника.
Он не только избегает публичных проявлений привязанности, но и не очень-то стремится к конфронтации. Замечаю, как он бросает на маму предупреждающий взгляд, — нечто редкое от моего отца и достается его жене только тогда, когда он считает это абсолютно необходимым. Сейчас это определенно необходимо, потому что, если мама не обуздает себя, Джесси ее уничтожит, и на этот раз совсем не деликатно. До сих пор он был необычайно терпим, но, с другой стороны, мама тоже была довольно терпима к моему вызывающему мужчине.
— Ава. — Папа улыбается мне через стол, держа руку на руке жены, — тонкий намек на то, чтобы она заткнулась, черт возьми. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — быстро отвечаю я, чувствуя, как Джесси сжимает мою руку. Мне нужно найти замену слову «нормально». — Идеально. Не могу быть счастливее.
Я возвращаю папе улыбку.
— Ну, вот. Они женаты, финансово стабильны, — смеется он. Довольно забавно говорить, что Джесси финансово стабилен. — И они, черт побери, взрослые люди, Элизабет. Возьми себя в руки. Ты скоро станешь бабушкой.
Я чувствую себя довольно подавленной. После того, что только что произошло, можно подумать, мы пара подростков. Я виновато улыбаюсь Джесси, который в полном раздражении качает головой.
— Я не буду бабушкой! — мама охает. — Мне сорок семь.
Она взбивает волосы.
— Хотя я могла бы быть бабулей, — задумчиво размышляет она.
— Можешь быть кем захочешь, Элизабет. — Джесси снова берет меню, явно борясь за то, чтобы оставить эту тему. Я могу сказать, что он умирает от желания уничтожать дальше.
— И тебе стоит следить за своим языком, Джесси Уорд! — Она протягивает руку через стол и щелкает по верхней части его меню, но он не извиняется. — Подождите! — восклицает она.
— Что? — спрашивает папа.
Мамины глаза перебегают с меня на Джесси, туда-сюда, снова и снова, прежде чем, наконец, останавливаются на Джесси, который, подняв брови, ожидает, что она пояснит нам, чего надо ждать.
— Ты сказал «дети» во множественном числе. Ты сказал «наши дети».
— Двойня. — Джесси лучезарно улыбается, все признаки раздражения и желания уничтожить исчезают за долю секунды. Он легонько поглаживает мой живот. — Двое малышей. Двое внуков.
— Ну, будь я проклят. — Папа смеется. — Вот это точно сюрприз. Поздравляю! — Его грудь немного раздувается от гордости, заставляя меня нежно улыбнуться.
— Двойня? — выпаливает мама. — Ох, Ава, милая! Ты будешь измотана. Что…
— Нет, не будет, — обрывает ее Джесси, прежде чем она успеет еще сильнее надавить на его кнопку «уничтожить». — У нее есть я. Точка.
Мама с пристальным взглядом отступает и замолкает, а я нежно вздыхаю. Да, он у меня есть.
— И у тебя есть мы, дорогая, — тихо говорит мама. — Прости. Я просто немного шокирована.
Она наклоняется и протягивает мне руку. Я ее принимаю.
— Мы всегда с тобой.
Я улыбаюсь, но тут же понимаю, что на самом деле их со мной не будет. Они живут за много миль от Лондона, и, поскольку о семье Джесси вообще речи быть не может, никто не позвонит бабушке и дедушке, чтобы те заскочили и сменили меня на час. Не будет возможности заглянуть к маме на чашечку чая и поболтать, чтобы она повидалась с внуками. Чувствую, как рука Джесси сжимается вокруг моей, отрывая от моих неожиданных, нежелательных мыслей. Я смотрю на него, а он глядит прямо мне в глаза.
— Я с тобой, — утверждает он, будто прочитав мои мысли. Возможно, так оно и есть.
Я киваю, пытаясь убедить себя, что он — все, что мне нужно, но с двумя детьми, о которых нужно заботиться, и с Джесси в «Поместье», я предвижу приближение одиночества — места, где общение со взрослыми ограничено, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, выходить гулять с двумя детьми будет сложно, и я буду полагаться на визиты друзей.
— Вы уже определились?
Подняв глаза, вижу официантку, вооруженную блокнотом и ручкой, готовую принять наш заказ. Она лучезарно улыбается, и ее сияющая улыбка направлена Джесси.
— Я буду стейк, спасибо, — говорю я, инстинктивно скользя рукой по его колену, указывая на начало моего собственного маленького приступа уничтожения.
Официантка не делает попыток что-то записать и не спрашивает, какой прожарки будет мой стейк. Она мечтательно витает в облаках, пробегая жадным взглядом вверх и вниз по телу моего бога.
— Я буду стейк, — повторяю я, без «спасибо». — Средней прожарки.
— Прошу прощения? — Она отрывает взгляд от Джесси, который прячет легкую ухмылку, притворяясь, что читает меню.
— Стейк. Средний. Хотите, запишу это для вас? — жестко спрашиваю я и слышу смешок Джесси.
— О, конечно. — Ручка в ее руке приходит в движение. — А вам? — спрашивает она, глядя на моих родителей.
— Для меня мидии, — ворчит папа.
— А для меня блюдо с морепродуктами, — щебечет мама. — И я выпью еще вина.
Она поднимает свой бокал.
Официантка записывает все, прежде чем снова повернуться к Джесси и опять улыбнуться.
— А вам, сэр?
— Что бы вы посоветовали? — Он ошарашивает ее своей улыбкой, предназначенной только для женщин.
Я закатываю глаза, наблюдая, как она дергает себя за хвост и сильно краснеет.
— Ягненок хорош.
— Он будет то же самое, что и я. — Я собираю меню и сую их ей, мило улыбаясь. — Средней прожарки.
— О? — Она смотрит на Джесси в поисках подтверждения.
— Жена сказала свое слово. — Он кладет руку мне на плечо, но не сводит глаз с официантки. — Я делаю, как мне говорят, так что похоже, что я ем стейк.
Я усмехаюсь, мама и папа смеются, а официантка фактически падает в обморок, почти наверняка желая, чтобы у нее был бог, который делал то, что ему говорят. Смех, да и только. Засунув ручку и блокнот в передний карман фартука, она уходит.
— Ты невозможен, — тихо говорю я, в то время как мои родители посмеиваются и с любовью смотрят через стол на Джесси, который припадает губами к моей шее. — И с каких это пор ты делаешь то, что тебе говорят?
— Ава, это было довольно грубо, — отчитывает мама. — Джесси может сам выбирать себе еду.
— Все в порядке, Элизабет. — Он еще немного ласкает мою шею. — Она знает, что мне нравится.
— Тебе нравится быть невозможным, — язвительно замечаю я, потираясь щекой о его щетину.
— Мне нравится смотреть, как ты уничтожаешь, — шепчет он мне на ухо. — Я мог бы нагнуть тебя над этим столом и жестко оттрахать.
Я не ахаю и не отшатываюсь от его грубых слов, сказанных, не беспокоясь о нашей компании. Это определенно предназначалось только для моих ушей. Я поворачиваюсь к нему и прижимаюсь губами к его уху.
— Прекрати говорить мне подобные вещи, если только не собираешься меня трахнуть.
— Следи за языком.
— Нет.
Он смеется и кусает меня за шею.
— Дерзкая.
— Давайте поднимем тост! — жизнерадостный тон папы вырывает нас из нашего уединения. — За двойню!
— За двойню! — скандирует мама, и мы все чокаемся бокалами в знак признания того факта, что я стану очень толстой.
***
Стейк мне нравится, но я не могу не смотреть с тоской через стол, пока мама с папой поглощают восхитительный ассортимент морепродуктов. После того, как Джесси оплатил счет, мы неспешно возвращаемся в родительский дом, по пути болтая, а мама указывает Джесси на все достопримечательности. По возвращении домой, папа занимает свое обычное место у окна, вооружившись пультом от телевизора, а мама ставит чайник.
— Чай на ночь? — спрашивает она.
Джесси смотрит на меня через кухню, замечая, как я зеваю.
— Нет, я отведу Аву в постель. Пойдемте, леди. — Он подходит и кладет руки мне на плечи, затем продолжает вести меня из кухни. Я совершенно не возражаю. — Пожелай спокойной ночи своей маме.
— Спокойной ночи, мама.
— Да, ложитесь спать. Вам рано вставать, — говорит она, включая чайник.
— Пожелай спокойной ночи своему папе, — инструктирует Джесси, когда мы проходим через гостиную.
— Спокойной ночи, папа.
— Спокойной ночи, вам обоим. — Папа даже не поворачивает головы от телевизора.
Меня подталкивают вверх по лестнице и ведут по коридору, пока мы не добираемся до гостевой комнаты, где Джесси начинает меня раздевать.
— Было мило, — рассуждаю я, когда с меня стаскивают платье через голову.
— Да, но твоя мама все равно заноза в заднице, — сухо отвечает Джесси. — Дай мне запястье.
Я протягиваю ему руку, и он снимает «Ролекс» и кладет его на прикроватный столик.
— Ты снова ее уничтожил. — Я улыбаюсь.
Дотянувшись до моей шеи, он начинает развязывать кремовый кружевной шарф.
— В конце концов, она научится. — Шарф снят, открывая мой бриллиант. Джесси улыбается, снимая его. — Ты с нетерпением ждешь нескольких дней непрерывного контакта?
— Не могу дождаться, — отвечаю без секундного колебания, потянувшись к нему, чтобы расстегнуть его рубашку.
И я говорю чистую правду. Сегодняшний вечер был чудесным, но я буду по-настоящему на седьмом небе от счастья, когда мы останемся только вдвоем. Стягивая рубашку с его плеч, я вздыхаю.