Подполковник Пак терпеливо ждал, пока она прочтет документы.
– Его смерть… помогла спасти чью-то жизнь? – наконец заговорила Моён.
– Так точно.
– Его смерть… помогла защитить где-то мир?
– Так точно.
– Его смерть… была ради родины?
– Так точно.
– Однако его родина… просит меня сейчас подписать этот документ?
– Простите… – ответил подполковник Пак, склонив голову.
– Почему… почему до последнего твоя жизнь полна тайн? Почему даже твоя смерть – военная тайна?.. Надеюсь, сейчас я делаю то… чего бы хотели вы, Ю Сичжин… – бормотала Моён, как будто Сичжин был рядом. В уголках ее глаз начали собираться слезы. Девушка медленно взяла ручку и подписала соглашение.
В тот вечер Моён не зажигала света. Она разложила перед собой все то, что напоминало о Сичжине: рентгеновский снимок, вода, камень с Навайо, вино, подвеска, диск с фильмом, пиво, свечи – и позволила воспоминаниям полностью захватить себя.
Моён зажгла свечи, и по комнате расползлись тени. Одна из теней была похожа на Сичжина, будто он стоял, прислонившись к стене.
– Как я? Красива в этом освещении? – грустно спросила Моён у тени.
– Вы всегда прекрасны, – услышала она его голос.
– Я скучаю.
– Я тоже.
– Но почему вы не пришли?
– Потому что защищал мир.
– А как насчет обещания, данного мне? Оно было бессмысленным?
– Я собирался прийти. Я приложил все усилия… чтобы прийти.
– Но ведь не пришли. Вы не пришли…
Моён обняла колени и упала, сжавшись в комок. Ее плечи задрожали. Пламя свечей затрепетало, словно пытаясь утешить девушку, а тень медленно приблизилась к ней.
9
Любимой Кан Моён
Перед каждой операцией мы пишем завещание.
Я надеюсь, что это письмо до вас не дойдет, но если вдруг вы читаете это, значит, я не сдержал обещания. Обещание, что не заставлю вас переживать, обещание, что не пострадаю, обещание, что не умру, обещание, что обязательно вернусь. Ни одно из них я не смог сдержать. Простите.
Там, где были вы, всегда было светло.
Простите, что встретил вас, что любил вас, что расстался с вами так.
Бессовестно просить вас об этом, но надеюсь, что вы не будете долго горевать.
Я забираю свои слова, чтобы вы не были счастливы с другим.
Вы должны быть ярче и счастливее кого бы то ни было.
И не помните меня слишком долго. Прошу вас.
Капитан Ю Сичжин
Для Мёнчжу
Моей стратегией всегда был побег.
Даже в коротких снах я оставлял тебя.
Я плакал от счастья, когда понимал, что это всего лишь сны.
Спасибо и прости, что такая смелая ты так сильно любила такого никчемного меня.
Если ты читаешь это завещание, значит, никчемный я до последнего причиняю тебе боль.
Не прощай меня. И надеюсь… что ты будешь счастлива настолько сильно, сколько времени я провел в мыслях о тебе. Я горячо тебя люблю, Юн Мёнчжу.
Жив я или мертв, этого не изменить.
Тэён
Глава 9. Потомки Солнца
1[12]
Рассекая воздух с рокотом и свистом, самолет пошел на посадку. Приземлившись, он мягко покатил по полосе. Моён взглянула в иллюминатор, но отразившийся от стекла солнечный луч заставил ее зажмуриться. Прикрывшись рукой от солнца, она смотрела на протянувшуюся в бесконечность посадочную дорожку. Далеко-далеко впереди земля сливалась с небом.
По радио из кабины пилотов сообщили местное время в Албании. Невероятно долго скользивший по полосе самолет наконец остановился. Отстегнув ремень безопасности, Моён пригладила и собрала в тугой узел рассыпавшиеся по плечам волосы. Она чувствовала себя так, словно только что очнулась после долгого сна.
Путь из аэропорта Инчхон в Албанию с пересадкой в Абу-Даби занял два дня. Все это время Моён провела в бездействии. Она не смотрела фильмы и не читала, как поступали другие пассажиры, не пыталась скоротать дорогу при помощи снотворного. Она просто сидела, расслабившись так, что не чувствовала веса собственного тела, пересекая пространство и время подобно космонавту в состоянии невесомости. Она не стремилась сосредоточиться на чем-то одном, но и не заставляла себя ни о чем не думать. Если в голову приходила какая-то мысль, Моён следовала за ней; если всплывало какое-то воспоминание, Моён думала о прошлом. Это была ее первая передышка с тех пор, как она потеряла Сичжина.
После того как откуда-то с края света пришло его прощальное письмо, Моён не давала себе ни минуты отдыха, беспрерывно кочуя между больницей и телестудией. Плотный график операций и телезаписей лишил ее досуга. Она взвалила на себя почти всю работу в отделении неотложной помощи, чтобы не оставалось времени на слезы. Моён очень старалась не думать о Сичжине. Её казалось, стоит поддаться один раз, и она рассыплется на куски. Поэтому Моён подавляла отчаяние, пряча его глубоко в сердце. Доктор Пхё, с трудом выносившая все это, в конце концов накричала на Моён, сердито хлопая подругу по спине и требуя выплакаться. Но в итоге расплакалась сама, тогда как Моён не проронила ни слезинки. Порой грусть все-таки захватывала ее, с этим ничего нельзя было поделать. В такие минуты Моён с силой вдыхала воздух, вытирала непрошеную слезу, катящуюся по щеке, и заставляла себя улыбаться.
Так прошел год без Сичжина. Выдержала ли она потому, что не давала себе горевать? Воспоминания о романе лежали грузом на ее сердце, тревожа подобно нерешенной задаче. Выходило, что Моён не смогла выполнить последнюю просьбу Сичжина – поскорее его забыть. Их любовь, мучительно краткая и пугающе яркая, успела стать смыслом ее жизни.
Наступила годовщина смерти Сичжина. Страна, которой он отдал свою жизнь, забыла о нем раньше, чем одно время года сменилось другим, но Моён забыть не могла. В ее памяти Сичжин оставался живым; до конца она так и не приняла случившееся.
Несколько дней назад, увидев у Чхихуна буклет о наборе медицинских волонтеров в лагерь беженцев в Албании, Моён без долгих раздумий взяла отпуск, чтобы принимать участие в волонтерском проекте. Казалось, ее подтолкнула невидимая рука. Душу заполнила безрассудная надежда, что на Балканах, возможно, она узнает что-нибудь о возлюбленном.
Забрав сумку с багажной ленты, Моён вышла из аэропорта. Медики, приехавшие трудиться в лагере беженцев, ждали автобуса, сбившись в плотную группу. Несколько человек приветственно помахали рукой. Это были люди, которых Моён встретила, когда работала в Уруке. Широко улыбнувшись, Моён присоединилась к группе.
Вскоре приехал автобус, и люди, собравшиеся с разных концов света, но уже ставшие единой командой, заняли места внутри. Поднимая клубы пыли, автобус затрясся по грунтовой дороге.
Многоголосье заполнило тесное пространство автобуса, пассажиры общались на всех языках сразу. Людей, говоривших на разных языках, объединяли кипящая энергия и страстная преданность делу. Моён была частью этой шумной группы, но ее взгляд не отрывался от окна.
Снаружи то и дело мелькали дома с крышами пастельных тонов и полуразрушенные оштукатуренные здания. Неродной бледный пейзаж. Ничто здесь не свидетельствовало о Сичжине. Моён чувствовала, как внутри у нее все ссохлось и крошится, будто песок.
2
Мёнчжу вернулась в Урук. Она заступила на военно-медицинскую службу в отряд «Моуру» миротворческого батальона «Тхэбэк». Девушка сама не понимала, бежала ли она от отца или просто хотела быть там, где все напоминало о Тэёне. Напоследок отец сказал ей: «Пусть ты всегда думаешь о нем, я думаю лишь о тебе. Надеюсь, среди мыслей о нем у тебя найдется место для мысли об отце. И прости меня, если сможешь», – и отпустил дочь. Мёнчжу не испытывала ненависти к отцу, но и не спешила решать размолвку. Ей нужно было время.
«Какой вообще в этом смысл?» – подумала Мёнчжу, как только прибыла в батальон «Тхэбэк».
Капитаном отряда «Моуру» был уже не Сичжин, а его заместителем был не Тэён. Вокруг были одни незнакомцы, хоть и одетые в ту же самую форму. Едва распаковав вещи в казарме, Мёнчжу задумалась, не начать ли собирать их в обратный путь. Но девушка знала, что, пока она сама это не преодолеет, пока не выберется из окружающей ее пустоты и печали, ничего не изменится, где бы она ни была. Мёнчжу неподвижно сидела на кровати, пока не утихли вскипающие внутри нее безысходность и отчаяние.
Наутро следующего дня Мёнчжу отправилась в столовую при казарме. Солдаты сидели за длинными столами в ряд по десять человек. Она положила еды на поднос и села за один из столов. Все выглядело новым и необычным, и казалось, она оторвана от других людей, словно ее заперли на необитаемом острове в полном одиночестве. Еда на вкус была как песок, и слезы подступали к глазам – стоит слегка расслабиться, и хлынут водопадом. Мёнчжу на автомате заработала ложкой и задумалась. Тэён погиб. Его нет ни в Уруке, ни в Корее. Она понимала это разумом, но сердцем не хотела принимать. Он вот-вот должен был откуда-нибудь появиться.
Кое-как закончив трапезу, Мёнчжу отправилась на тренировочную площадку. Моуру совсем не изменился. Зеленая трава на площадке, казарма на месте церкви, медицинский корпус – все было таким же, жизнь продолжалась. Если бы не прохладный ветер, то смену времен года можно было и не заметить. Бесснежная зима Урука напоминала позднюю корейскую осень. Мёнчжу запрокинула голову: небо, как и ее душу, затянули густые серые облака. Выдохнув клуб белого пара, девушка развернулась и зашагала в сторону медицинской части, размышляя о том, как было бы здорово, если бы пошел снег.
3
В лагере беженцев из Албании дела обстояли плохо. Остро не хватало палаток, воды и предметов личной гигиены, иногда было сложно всех накормить хотя бы по разу в день. Большинство детей спали на соломе, которая не защищала ни от холода, ни от сырости. Им приходилось пить грязную воду и перебиваться половиной чашки молока или миской кукурузной каши, которые присылали из миротворческой организации. И конечно, в таких условиях бурно распространялись болезни. Но если еду было достать сложно, то медикаменты – практически невозможно. Лекарств, что присылали в рамках гуманитарной помощи, катастрофически не хватало.