азал:
— Давай, Александр, поплывем обратно. Теперь я уверен, что могу спокойно сделать это.
Я не ожидал от него такой смелости и, подумав, ответил, что очень устал и что предпочитаю прогуляться по берегу. Пока мы шли, мой друг удивлялся, почему прежде трусил.
— Это всегда так, когда делаешь что-нибудь в первый раз, — заметили. — Вначале нервничаешь, боишься, а когда дело сделано, удивляешься, как легко его можно выполнить.
— Это точно, — подтвердил он.
Когда мы возвращались в город, «Антилопа» предложил встретиться со мной через три дня и дал понять, что принесет с собой ранее обещанное. Действительно, он вручил мне секретное наставление, которое прежде у него не хватало мужества вынести с работы. Таким образом, преодолев психологический барьер, «Антилопа» начал регулярно приносить секретные материалы на конспиративные встречи и стал полноценным источником.
В октябре 1945 г. в связи с ухудшением оперативной обстановки по указанию Центра я сообщил «Антилопе», что временно мы встречаться не будем. Однако по всему было видно, что источник хотел продолжать разведывательную работу, и, очевидно, не в последнюю очередь потому, чтобы доказать свою смелость. Четыре месяца спустя из-за «Антилопы» я оказался в очень затруднительном положении, и мне пришлось изрядно поволноваться. Вот как это было.
В феврале 1946 г. я случайно встретил «Антилопу» около продуктовой лавки. Мы жили недалеко друг от друга и иногда ходили в одни и те же магазины за покупками. Он сообщил, что скоро по делам фирмы уезжает в Западную Европу и просил зайти к нему вечером, часов в девять, на бокал вина и поговорить «по душам» перед отъездом. Я принял приглашение. Жена «Антилопы» устроила ужин, во время которого мы вели житейские разговоры. Затем мы сели играть в шахматы, а его жена пошла спать. За шахматами мы обсуждали деловые вопросы. Вдруг агент вытащил два огромных тома наставлений по авианосцам, и сказал, что я могу взять их на сутки, так как завтра он на работу не пойдет. Полистав их, я убедился, что документы секретные и наверняка заинтересуют наших специалистов. Партия продолжилась, а я мучительно думал: «Взять или не взять?». С одной стороны, я полностью сознавал сложность оперативной обстановки, помнил строжайшее указание Центра о том, чтобы встречи с агентурой проводить только с его санкции, и понимал, какие могли быть последствия для меня в случае промаха. С другой сторону, за три года я хорошо изучил источника и верил, что он преданный нам человек, что ему можно верить. Кроме того, в день встречи наружного наблюдения за мной не проводилось. Учитывал я и то, что мне стоило большого труда воспитать у агента мужество, а если я откажусь взять материал, это может испугать его и в дальнейшем я могу потерять его как источника.
Мысли мелькали в голове, как в калейдоскопе. Я говорил себе: «Если не возьму секретные наставления, то я трус, не разведчик, а обыкновеннейший чиновник, только формально выполняющий указания Центра». Я задумался и прикрыл глаза. Вдруг в воображении я увидел Известный портрет Л.П. Берии, который через свои очки-пенснэ грозно смотрел на меня. Через мгновение портрет Берии стал удаляться, уменьшаясь в размерах. Одновременно слева сверху стал приближаться другой предмет. Вскоре я понял, что это фотография Лиды. Когда исчез Берия, лицо Лиды стало большим, и я четко увидел, что она ласково смотрит на меня и модленно одобрительно кивает головой, как бы говоря: «Давай, действуй!».
Мой телепатический сеанс прервали слова «Антилопы»: «Александр, я вижу, Вы хотите спать. Давайте отложим нашу шахматную партию».
Уходя от «Антилопы», я взял оба тома секретных инструкций. Ночью они находились у меня дома, а утром я обычным маршрутом пошел на работу, неся их в сумке. Пока мы с женой шли, я все время думал: что я буду делать с материалами, если окажется, что я попал в ловушку и меня будут задерживать контрразведчики? Решил, брошу сумку под колеса автомобилей, идущих сплошным потоком. На площади Колумбас Серкл жена спустилась в метро. Я же, сохраняя спокойствие, хотя за прошедшие одиннадцать часов мои нервы были до предела, напряжены, продолжил свой путь пешком на работу.
В офисе я сразу показал материал Яцкову, который несколько дне назад возвратился из Центра и был назначен временно исполняющим обязанности резидента. Он молча перелистал два тома материалов, выслушал мой рассказ о том, при каких обстоятельствах я взял их и что сегодня вечером их нужно возвратить источнику. Затем что-то произнес, сердитое и невнятное, и пошел принимать посетителей, а я направился в фотолабораторию.
Обычно я радовался, когда проверял качество отснятого материала, зная, что это принесет пользу моей стране, но сейчас был расстроен из-за возможной негативной реакции Центра на встречу с агентом без предварительного согласования. Когда я встретил Яцкова, он продолжал пребывать в мрачном настроении. В полдень, показывая пальцем в потолок, Яцков произнес:
— После обеда.
Это означало, что мы соберемся в резидентуре.
Я изложил план возврата материалов, по которому в мероприятии участвовал только я, ибо не хотел втягивать других в это опасное дело. Яцков опять долго молчал, по его лицу было видно, что он не совсем согласен с предложенным планом. Наконец, сказал:
— Давай я тебя подброшу в город на своей машине за час-полтора до встречи. Если не будет наружки, выйдешь из машины и далее будешь добираться сам.
Я согласился с его предложением.
Никогда не забуду тот день. После работы мы вместе с другими сотрудниками собирались выходить из генконсульства. Неожиданно погода резко изменилась: поднялся ураганный ветер, все небо заволокло черными тучами, в редких просветах проблескивали казавшиеся зловещими желтые солнечные лучи. Пройдя метров двадцать, мы сели в автомашину Яцкова. Едва тронулись, как начали падать редкие, крупные капли. Дождь быстро усиливался, и минут через пять в буквальном смысле полило с небес, словно из ведра. Сверкали молнии, грохотал гром, ехать дальше было невозможно и пришлось остановиться. Выждав, когда ливень немного утих и видимость улучшилась, мы снова тронулись. Яцков смотрел только вперед, а я старался через заднее стекло обнаружить наружного наблюдение. Никаких автомашин вообще не было видно. Недалеко от станции метро я вышел из автомобиля. Анатолий наблюдал, нет ли за мной слежки. Он должен был мигнуть фарами, если бы заметил хвост. Но за мной все было чисто. Все же я провел дополнительную проверку, сделав две пересадки в метро.
Выйдя примерно через полчаса из подземки, я подошел к машине «Антилопы». Он сидел за рулем и сразу тронулся с места, как только я захлопнул дверцу. Через пять минут я вышел из автомобиля источника и облегченно вздохнул. Затем медленно пошел пешком и вдруг почувствовал себя сильно уставшим. В голове была пустота, и меня немного покачивало. Рубашка прилипла к взмокшей от пота спине. Я зашел в закусочную, медленно выпил стакан молока и чашку кофе, почитал газету и передохнув, отправился домой.
Конечно, формально мои действия можно рассматривать как нарушение указаний Центра. Но порой разведчику не с кем посоветоваться и он вынужден принимать решение самостоятельно, на свой страх и риск. Совесть и опыт подсказывали, что «Антилопа» предлагал мне искреннюю помощь и обстановка в тот вечер располагала к тому, что я мог спокойно принять важные материалы. Что же касается секретного наставления, из-за которого мне пришлось изрядно понервничать, то оно, как я узнал уже после приезда в Москву, оказалось очень ценным для наших специалистов.
3. Конспирация прежде всего
Все агенты, с которыми мне приходилось работать, были очень разные люди ни один не походил на другого. Вот, например, «Девин». Его отец был выходцем с Украины, приехал в США в 1908 году и женился на американке. «Девин» родился в Нью-Йорке в 1913 году, владел только английским языком. Окончил среднюю школу. В армию его не призвали из-за плохого зрения. Как и его отец, был патриотом, просоветски настроенным человеком. Ни в компартии, ни в прогрессивных организациях никогда не состоял и никому своих истинных взглядов не высказывал. Жена «Девина» была католичкой, очень религиозной женщиной, и придерживалась антисоветских взглядов. Убежденный атеист, «Девин» регулярно ходил с женой в церковь с единственной целью: в глазах своего окружения выглядеть благочестивым американцем. Обо всех политических событиях на людях отзывался с консервативных позиций.
Первичный контакт с «Девином» установил Яцков. В октябре 1942 г., когда ежедневно на прием в консульство являлось человек 30–40, будущий агент пришел к нам, чтобы выразить свое сочувствие в связи с тяжелым положением на советско-германском фронте. В дальнейшем Яцков наладил с «Девином» дружеские отношения, стал встречаться с ним в городе и получать от него радиолампы для радаров, которые источник передавал в знак уважения и преданности советскому народу. Поскольку я являлся специалистом в вопросах радиотехники и вел эту линию, по указанию Квасникова через год, в октябре 1943 г., «Девина» передали на связь мне.
Агент вначале работал помощником мастера цеха одного из заводов, выпускавших клистроны и магнитроны — радиолампы для генерирования и усиления сантиметровых радиоволн, которые использовались для новейших радаров. Производство этих ламп было засекречено. Кроме них, «Девин» передавал нам также образцы уникальных миниатюрных сопротивлений, кристаллических выпрямителей и другие детали и приборы, необходимые для производства военной электронной техники. Производства клистронов и магнитронов американцы осваивали с большими трудностями. Было много брака. Вначале из 50 радиоламп получалась только одна доброкачественная. По нашей просьбе источник подробно описывал все возникавшие трудности при их производстве и найденные способы устранения брака. Я попросил «Девина» подготовить подробные материалы об организации конвейера по производству различных радиоламп, описание всех операций: штамповка деталей, оксидирование различных частей, параметры сварочных процессов для отдельных деталей, создание высокого вакуума и тому подобное. Как подтвердилось впоследствии, все эти данные оказались весьма полезными для наших специалистов.