Командование высоко оценило мою деятельность в нью-йоркской резидентуре.
После этого я взял месячный отпуск и провел его в Москве.
Я надеялся прожить в Москве 2–3 года, прежде чем меня направят в другую командировку. Мы мечтали получить комнату, устроиться и начать жить как все. Главное, хотелось помочь моим родным — матери, брату-инвалиду Геннадию и сестрам, поправить их здоровье. За время войны они порядком наголодались и обносились. Я часто приезжал к своим. Привозил продукты, одежду, деньги.
В самые первые дни войны мои братья Борис и Геннадий были призваны в армию. Третьего июля 1941 г. сестры Тася и 17-летняя Аня были мобилизованы на трудовой фронт и работали севернее Брянска на земляных оборонительных укреплениях. В связи с приближением гитлеровских войск они в сентябре возвратились в Москву. Но через месяц мать и сестры были эвакуированы в совхоз под Свердловском. В наших пенатах остались лишь дедушка и тяжело больной отец, отказавшиеся от эвакуации.
В декабре 1941 г. умер дедушка. В 1942 г. в боях под Старой Руссой Геннадий потерял ногу и был ранен в правую лопатку. Он вышел из госпиталя инвалидом первой группы и возвратился в наш родной деревянный домик. Для ухода за инвалидами — отцом и братом — в апреле сорок второго из эвакуации возвратилась мать. В сентябре 1942 г. умер больной отец. В апреле 1945 г. из эвакуации возвратились сестры и обе сразу же по трудовой мобилизации были направлены работать на заводы.
В Министерстве иностранных дел я продолжал числиться по прикрытию. Меня назначили третьим секретарем во вновь создаваемый отдел по делам Организации Объединенных Наций, который возглавлял опытный дипломат С. А. Виноградов, работавший до этого долгое время советским послом в Турции. В одной комнате со мной сидели молодые дипломаты Капустин, Попов и Фомин, с которыми у меня сложились хорошие отношения. Зарплаты ребятам не хватало, и они по материалам агентства ТАСС писали заметки, статьи по международным проблемам, которые иногда удавалось опубликовать в советских газетах или журналах.
После неурожайного 1946 г. весной 1947-го большинству москвичей выделили по одной-две сотки земли в Подмосковье для посадки овощных культур, главным образом картофеля. Посадочный материал частично давали, но больше приобретали сами. В начале мая, когда наступили теплые дни, москвичи, вооружившись лопатами и граблями, захватив еду, в первый выходной день выехали на перекопку участков, а через неделю на посадку картофеля. Помню, целые картофелины мы разрезали на три-четыре части, так, чтобы в каждой был прорастающий глазок, и сажали их. Стояла сухая погода, и вскоре мы отправлялись поливать посадки. Потом ездили окучивать их.
1. Командировка в Англию
В середине мая меня вызвали в отдел кадров МИД, где представили нашему послу в Англии Георгию Николаевичу Зарубину. Он расспросил меня о семье, о том, какую работу я выполнял в Нью-Йорке, знаю ли я английский язык. Находившийся с ним сотрудник английского отдела министерства заговорил со мной по-английски. После пятиминутного разговора он сказал послу, что я свободно владею языком. Посол посмотрел мое дело и еще раз удостоверился, что я недавно сдал экзамен по английскому на «отлично». В конце беседы он предложил мне должность второго секретаря посольства в Англии.
Я сказал, что не могу дать положительного ответа, не поговорив с женой. Когда посол услышал, что жена окончила языковой институт, затем изучала английский в Колумбийском университете и знает язык лучше меня, он сказал, что в посольстве, если жена пожелает, найдется работа и для нее.
В тот же вечер о состоявшейся беседе с Г. Н. Зарубиным я доложил начальнику Л. П. Василевскому. Руководство разведки сразу же велело мне согласиться на командировку в Англию. Позднее начальник отдела сказал мне, что сделанное послом предложение пришлось очень кстати, так как наше руководство само хотело через месяц послать меня в долгосрочную командировку в Англию. На следующий день я нашел Г. Н. Зарубина и сказал, что согласен поехать к нему. Он поблагодарил меня:
— Молодец. Об этой поездке не пожалеешь. Если будешь серьезно относиться к делу, приобретешь опыт настоящей дипломатической работы.
Затем он сказал, что сейчас же даст команду отделу кадров срочно начать мое оформление. А прощаясь, посоветовал, чтобы перед отъездом я обязательно побывал в отпуске и отдохнул.
К себе в разведслужбу я приходил обычно в 8 вечера, закончив работу в МИДе и поужинав. Из довоенного Иностранного отдела разведка выросла в Первое управление. Но это Управление было совсем небольшим по сравнению с Управлением стратегической службы США, в котором работало свыше 30 000 человек. Уже в конце войны деятельность УСС стала переориентироваться с Германии и Японии на Советский Союз. После войны разведка Вашингтона создала в Западной Германии мощную разведывательную организацию во главе с бывшим гитлеровским генералом Райнхардом Геленом. Ее укомплектовали кадровыми сотрудниками нацистских спецслужб. Перед геленовской организацией была поставлена задача вести разведку против советской зоны оккупации Германии, восточно-европейских стран народной демократии и, конечно, против СССР.
Не могу сказать точно, сколько человек тогда было в нашем Первом управлении. Судя по количеству присутствующих на общих собраниях сотрудников разведки, в центральном аппарате вместе с канцелярским персоналом было занято не более 600 человек.
В Отдел научно-технической разведки, который действовал во всех развитых капиталистических странах, насчитывалось не более 30 оперативных работников. Примерно половина из них была занята на американском и английском направлениях. Сначала меня зачислили в американское, которое размещалось в одной большой комнате. Каких-то конкретных оперативных дел за мной не закрепили. Руководство привлекало меня к выполнению отдельных разовых поручений. По указанию начальника я провел для сотрудников отдела три часовых беседы о своем опыте разведывательной работы в США. Коллеги меня внимательно слушали и задавали много вопросов.
В мае меня перевели на английское направление. Там я стал изучать агентурно-оперативную обстановку в «туманном Альбионе». Читал книги по истории, государственному устройству Англии, о политических партиях, и, конечно, о развитии английской техники и науки. Ознакомился с отчетами о работе лондонской резидентуры за последние два года, а также с делами на действующую и законсервированную агентуру.
В середине июля 1947 г. я поехал с женой в дом отдыха в Махинджаури, около Батуми. Туда добирались трое суток в переполненном плацкартном вагоне. Заведение оказалось никудышным. Оно скорее напоминало общежитие. Я спал в комнате на шесть человек, где стояли железные кровати с провисшими сетками. Точно такие же условия были для женщин. Кормили неважно. Жена и я много времени проводили на хорошем песчаном пляже, купались в чистом море, иногда ездили гулять в знаменитый Ботанический сад на Зеленом мысу. Побывали в Батуми, иногда принимали участие в волейбольных сражениях. После двенадцати дней отдыха меня вызвали в горотдел НКВД в Батуми и показали телеграмму, которая срочно вызывала меня в Москву.
В столицу прибыли 3 августа. Начальник отдела сообщил: вызывали меня в связи с тем, что мне необходимо 30 августа на пароходе «Белоостров» отплыть в Лондон. Билеты уже заказаны. Срочный вызов объясняется тем, что в Лондоне через 12 дней после прибытия нужно провести явку с очень важным агентом, источником ценной информации по атомной проблеме. Я направлялся в Англию в качестве заместителя резидента по научно-технической разведке.
Отдел уже составил план моей предотъездной подготовки. Со следующего дня я приступил к его выполнению. Кроме изучения сугубо оперативных дел и проблем, в нем предусматривались беседы с ученым профессором Я. П. Терлецким, специалистом по атомной проблеме. Он ознакомил меня с принципиальной схемой устройства атомной бомбы, с терминологией, употребляемой в научных учреждениях Англии, которые разрабатывают ядерную проблему. С ним я досконально изучил задание и вопросы, которые мне предстояло обсудить на первой встрече с агентом. Агента звали Клаус Фукс.
Решили, где и каким образ ом следует проводить личные встречи с агентом, с тем, чтобы их не зафиксировала английская служба контршпионажа. Другие оперативные дела на источников лондонской резидентуры я изучал с начальником английского направления.
Ночным поездом мы с семьей выехали в Ленинград. Сутки мы прожили в гостинице «Астория», а затем сели на «Белоостров».
2. Холодная война
Деятельность нашей резидентуры в Лондоне не могла не учитывать международную обстановку 1940–1950 годов.
В этот период правящие круги Соединенных Штатов — у власти тогда находилась администрация, возглавлявшаяся президентом Гарри Трумэном, — опираясь на огромную военную и экономическую мощь, созданную за годы второй мировой войны, и монопольное обладание атомной бомбой, поставили перед собой цель создать единый фронт капиталистических государств для борьбы против СССР и его союзников.
Уинстон Черчилль всю жизнь сожалел, что «не задушил большевизм в люльке». Пятого марта 1946 г. он выступил в американском городе Фултоне с речью, в которой объявил «крестовый поход против коммунизма».
На Востоке говорили, что в своей речи лидер британских консерваторов провозгласил, если не официально, то по существу, начало «холодной войны». Правда, на Западе утверждали, что растянувшийся на сорок лет конфликт первым начал Советский Союз. Не буду сейчас судить, кто здесь прав, а кто виноват. Главное, что сейчас обе стороны, понеся, к сожалению, огромные потери — по меньшей мере, от двух до трех миллионов человеческих жизней унесли «локальные конфликты» за время «холодной войны» — набрались уму-разуму и решили: так жить нельзя.
Но тогда, в середине сороковых годов, наши бывшие союзники по антигитлеровской коалиции выдвинули программу американо-английского господства в мире, рассчитанную не просто на ближайшие годы, а на многие десятилетия. Были разработаны доктрины «сдерживания» и «отбрасывания» СССР, по которым Вашингтон и его союзники должны проводить в отношении СССР и дружественных к нему государств только политику с позиции силы. Москва, мол, признает лишь «кулачное право». Поэтому разработчики доктрин рекомендовали ограничить или вообще приостановить экономические, торговые и культурные отношения с СССР. Прекратить предоставление Советам кредитов, запретить туда ввоз современной технологии, в которой мы так нуждались после войны.