Уже после суда всплыли материалы из канцелярии адвоката Рогге (также защищавшего и Элитчера), который заключил с обвинителем Сейполом соглашение о том, что Элитчер выступил свидетелем обвинения на процессе Розенбергов — Собелла, а, возможно, и других, в обмен на освобождение его от судебной ответственности, а также обещанной Элитчеру «соответственно оплаченной должности».
Следующими на сцену заранее отрепетированного суда появились главные свидетели обвинения — Дэвид и Руфь Гринглассы. Они должны были доказать, что втянуты в советскую разведывательную деятельность обманным путем Юлиусом и Этелью Розенбергами. Хотя Дэвид Грингласс сознательно и охотно пошел на сотрудничество с советской разведкой, а его жене принадлежала весьма активная роль в качестве вербовщика своего мужа, связной и организатора тайной явки в Альбукерке.
Сломленный и признавшийся во всем на следствии Грингласс спокойно и подробно пересказывал свою биографию, утверждал, будто, работая в Лос-Аламосе, он якобы не знал, что там создается атомное оружие, пока ему об этом не рассказала приехавшая к нему в Альбукерк в ноябре 1945 г. Руфь, которая, в свою очередь, якобы, узнала об этом от Юлиуса Розенберга.
В одной из расшифрованных телеграмм, отправленных нашей резидентурой, еще в сентябре 1944 г. в одной из бесед с Юлиусом Руфь рассказала, что «ее муж призван в армию, но не отправлен на фронт, а работает инженером-механиком на атомном заводе».
22 ноября 1944 г. Руфь («Оса») выехала к мужу на неделю по его вызову, чтобы отметить вторую годовщину их брака. В ответ на просьбу Ю. Розенберга «Оса» согласилась уговорить мужа помогать СССР».
Из другой расшифрованной телеграммы, датированной 16 декабря, следует: «Оса вернулась из поездки на встречу с Калибром. Калибр выразил свою готовность оказать помощь и пролить свет на работу, осуществляемую в Лос-Аламосе. Он заявил, что и сам раньше подумывал об этом».
Из этого текста очевидно, что во-первых, Руфь фактически охотно, без какого-либо принуждения привлекала своего мужа Дэвида Грингласса оказать помощь СССР. Во-вторых, он и сам прекрасно знал о секретных работах в Лос-Аламосе.
Подготовленный ФБР свидетель пытался изобразить Юлиуса Розенберга как специалиста, хорошо знающего процесс производства атомной бомбы и как организатора советского атомного шпионажа в США.
Государственный обвинитель Сейпол обещал, что многие известные физики, включая создателей первых атомных бомб, выступят на процессе, по неизвестным причинам эти многочисленные свидетели в суд вызваны не были. Очевидно, ученые не захотели компрометировать себя участием в этом судебном фарсе. А возможно, организаторы суда не были уверены в том, что выступления ученых окажутся для них приемлемыми.
Как бы то ни было, вместо видных ученых-атомщиков были вызваны рядовые сотрудники отдела взрывчатых веществ, в котором работал Грингласс, — Уолтер Коски и инженер-электрик Джон Дерри, во время своей службы в армии в 1944-45 гг. регулярно приезжавший в Лос-Аламос по поручению начальника проекта «Манхэттен» генерала Гроувса.
Даже постоянно прерывая показания Коски и Дерри, формулируя свои вопросы таким образом, чтобы получить желаемые ответы, обвинитель и судья в итоге выудили подтверждение, что «наброски Грингласса имели отношения к бомбе, создававшейся в Лос-Аламосе, и что в них «в самой грубой форме изображен принцип, на котором она основывалась».
Характерно, что в своих показаниях сначала Дэвид Грингласс ничего не говорил о роли своей сестры Этель. Но позднее, очевидно под давлением сотрудников ФБР и своей жены, он стал утверждать, будто бы Этель принимала участие в разведывательной деятельности.
Руфь говорила заученным, как будто записанным на пластинку, голосом. Нагородила много небылиц, утверждая, что будто бы именно Этель склонила своего брата к сотрудничеству с советской разведкой, будто она перепечатывала на машинке разведывательные материалы своего мужа, присутствовала на кухне в момент, когда Юлиус разрезал на две части коробку из-под порошкового желе, которая затем служила вещественным паролем при встрече с Голдом; что после ареста Дэвида Этель приходила к ней и просила, чтобы Дэвид не выдавал их, обещая, что через два года их жизнь значительно улучшится.
Показания Руфь Грингласс были голословными, бездоказательными. Так, она утверждала, будто бы Розенбергу советские друзья подарили какой-то консольный столик со специально выдолбленным углублением для лампочки для микрофильмирования, использовавшейся при фотографии, когда весь свет выключался. Ни я, ни кто-либо другой не передавали Юлиусу никакого столика. Сделать такой громоздкий и вызывающий подозрение подарок нам бы никогда не пришло в голову! Юлиус фотографировал материалы на обычном столе, а для освещения использовал по бокам две обычные настольные лампы. Камера «лейка» закреплялась на стойке для увеличителя. При этом свет в комнате не выключался.
Позднее была найдена квитанция, подтверждающая, что Ю. Розенберг купил консольный столик в магазине Мейси.
Далее, со стороны обвинения кратко выступило несколько второстепенных свидетелей, которые ничем не могли подтвердить тот факт, что Этель Розенберг участвовала в разведывательной деятельности.
У меня вызвало недоумение отсутствие среди свидетелей обвинения представителей ФБР. На это обратили внимание и освещавшие судебный процесс журналисты.
Итак, Руфь Грингласс стала основным свидетелем обвинения, тщательно подготовленного ФБР и «защитником» Рогге для маккартистского правосудия, которое жаждало крове не только Юлиуса Розенберга, но и его невинной слабой здоровьем жены, матери двух малолетних детей. Выступая в суде, Руфь всячески выгораживала себя, сваливая свою вину на Этель Розенберг. К величайшему сожалению, Руфь Грингласс справилась с порученной ей неблаговидной ролью отменно.
На целых четыре дня растянулись показания самого главного свидетеля обвинения, Гарри Голда — изменника, предательство которого повлекло один из самых больших провалов за всю историю внешней разведки КГБ. Голд со смирением и раскаянием повествовал о долгих годах своей шпионской деятельности, добавляя по ходу рассказа все новые детали. Которые, впрочем вступали в противоречие с показаниями Гринглассов.
Но, видимо, никто в том зале, включая и самих присяжных, которым вверено было решить судьбу обвиняемых, не собирался вникать в такие тонкости, как разноречивые показания основных свидетелей обвинения.
Из стенографического отчета следует, что суд прежде всего добивался от Голда, чтобы он как можно дольше и подробнее живописал, как проходили его встречи с «атомным» агентом Клаусом Фуксом, с Дэвидом Гринглассом, а также советским разведчиком Анатолием Яковлевым. Поэтому Голд подробно рассказал о трех своих последних встречах с Фуксом, хотя дело Фукса на судебном процессе не разбиралось, а также о единственной встрече с Дэвидом Гринглассом. Он называл места встреч и характеризовал полученную информацию.
Голд встретился с Дэвидом и Руфью Гринглассами единственный раз — 3 июня 1945 г. на квартире Гринглассов в Альбукерке, куда он приехал из Санта-Фе, где накануне встречался с Фуксом и получил от него ценные материалы. Буквально дословно Голд поведал судьям содержание бесед, рассказал о том, как он получил от них информацию «об атомной бомбе», а также передал Гринглассу вознаграждение в сумме 500 долларов и сразу выехал поездом в Нью-Йорк.
В поезде он ознакомился с материалами Грингласса, который состоял из трех или четырех страниц рукописного текста и двух грубых набросков какого-то прибора. Полученные от Фукса и Грингласса материалы Голд без задержки передал Яковлеву в Нью-Йорк.
Несколько лет спустя американские ученые-атомщики получили возможность ознакомиться с информацией, переданной обоими агентами. Они утверждали, что материалы, подготовленные Фуксом, были неизмеримо более ценными, чем информация молодого Дэвида Грингласса, выполнявшего рутинную низкоквалифицированную работу в механической мастерской.
В частности, американский ученый Филип Моррисон, работавший в Лос-Аламосе, утверждал, что в то время, как «полученная от Клауса Фукса информация носила законченный характер и имела количественные параметры, информация Грингласса была никчемной». «Грубой карикатурой» назвал Моррисон схему Грингласса. А по мнению другого участника создания атомной бомбы — Виктора Вайскопфа — набросок Грингласса был «ничего не стоящим детским рисунком». Подобную оценку информации Д. Грингласса давали еще ряд видных ученых-атомщиков США.
Кроме того, со стороны обвинения выступили еще пять второстепенных свидетелей, чьи показания не оказали существенного влияния на ход судебного процесса.
В ходе процесса судья Кауфман и государственный обвинитель Сейпол настойчиво расспрашивали Юлиуса и Этель о том, как они относятся к коммунистической системе в России, состояли ли они членами КП США, читали ли они коммунистическую газету «Дейли уоркер» и т. п. вопросы. Все это делалось для того, чтобы представить коммунистические убеждения обвиняемых, их симпатии к Советскому Союзу в качестве доказательств их опасной подрывной деятельности, которых явно не хватало обвинению для убеждения присяжных в необходимости вынесения обвинительного вердикта.
Суд не имел веских вещественных доказательств их разведывательной деятельности. Однако суду услужили послушные свидетели из числа друзей и родственников обвиняемых — Дэвид и Руфь Гринглассы, Гарри Голд, Макс Элитчер, которые в течение многих месяцев тщательно готовились сотрудниками ФБР, защитником Джоном Рогге.
Я не мог без содрогания читать отчеты о показаниях Дэвида и Руфи Гринглассов против четы Розенбергов. Ведь они безнравственно нарушили древнюю, как мир, заповедь — не рыть могилу своим ближним. Преступив это моральное табу, предатели Гринглассы уже не останавливались перед лжесвидетельством и оговором.
Я с нетерпением ждал показаний обвиняемых — Юлиуса и Этели Розенбергом и Мортона Собелла, которые должны были начаться после перерыва в несколько дней. У меня все еще была слабая надежда, что они выберут единственный возможный путь к спасению — признают факт сотрудничества с советской разведкой в годы войны, в то же время отведя от себя обвинения в атомном шпионаже. Однако Розенберг и Собелл, видимо, решили, как партизаны, стоять до конца: они не только полностью отвергли предъявленные им обвинения в атомном шпионаже, но и вообще отрицали, что оказывали какую-либо тайную помощь СССР в годы войны.