– Ты меня любишь?
– Разве может быть иначе?
– Почему не говоришь мне всё время?
И вот теперь, когда обратно ничего не вернёшь… всё время со мной опоздавшее признание в любви… ну почему, почему я не говорил каждый день… что мне мешало? Насколько радостней было бы ей. И мне. Каждый день… Память приобрела сослагательный характер, не отступает от меня это «бы» – понимаешь, что такое счастье, когда его потеряешь. Истинные ценности возвращаются на место: жить без любимой не просто не хочешь, но и не можешь. Всё проявленное в жизни внимание кажется недостаточным, заботы – незначительными, отношение – не таким бережным и трепетным. Что остаётся? Жалеть, что мог бы сделать всё не так… в конце концов, хотя бы раз усыпал площадь перед ней розами, как сделал Пиросмани. «Только пройдя путь, можно его понять», – прав Лао-цзы.
Разве можно вычеркнуть из памяти, как мы едем из НМИЦ, обманутые и раздавленные, Ира с мокрыми глазами шепчет: «Профессор нас бросил». Но ведь врачи, которые нас «лечили», и дальше будут таким же образом «помогать» другим больным, с таким же к ним отношением. Что делать? Приятель, медик, не советует связываться: «Зачем? Ничего не исправить. Неизвестно, чем суд закончится, а ты своё здоровье окончательно угробишь». Справедливый глагол. Как раз для меня. Но где моя ответственность? Нельзя плюнуть в душу себе и тем, кто её знал. Ирочка отдала мне свою жизнь. А я? И ещё, она всегда заботилась о других.
Случай в Российской империи. Дуэли запрещены, осуждены властями, но с честью дворянина ничего не поделаешь, она выше. Офицера оскорбил великий князь. Что должен сделать офицер? Извиняться князь не стал. Вызвать на дуэль его нельзя. Как спасти свою честь? Он… застрелился. На похоронах за гробом шло много людей. В первых рядах – этот князь, потом ставший императором, с фуражкой в руке. Колонна была сомкнута, рядом с ним – никого.
Немного оклемался, собрал документы, заключил договор с адвокатской конторой, потянулись судебные заседания. Другим врачам сказаны слова благодарности. Они понимают, что такое профессиональный долг. Низкий им поклон.
Заходили мы часто в одно кафе, брали кофе с корицей для Иры, для меня – чай. Я отпивал «свой» глоток кофе, потому что врачи мне «не рекомендовали», и она, соответственно, не разрешала. Я не сопротивлялся. Давно знакомая официантка, увидев нас, не спрашивала, а сразу приносила заказ. Добавляла булочки с корицей или что-нибудь ещё, – то, что нам нравилось. Когда вдвоём, то всё оказывается самым лучшим, даже простая еда: от того, что мы вместе, и совсем чуть-чуть от вкусных мелочей.
Осень всегда наводит грусть. Она добавилась к моему состоянию. Захотелось посидеть в нашем месте. Почувствовать Ирочку рядом. Взять те мелочи, которые ей нравились. Закрыть глаза и увидеть любимую улыбку.
Зашёл, официантка дотронулась до плеча, сказала слова соболезнования. На моё «спасибо» коснулась ещё раз и принесла чай.
– Не нужен чай, дайте кофе и обязательно с корицей.
– Простите… Но ведь Ирины нет.
– Она всегда со мной. За неё выпью я.
Насладиться, как прежде, не получается. Память сначала подсказывает, что мне нельзя, огрызнулся – чёрт с ним. То есть со мной. Ответ не задерживается: от трагического до смешного один шаг… и она его делает – подсовывает анекдот из СССР.
Париж, вечер, кафе. Приходит мужчина, заказывает два коньяка. Гарсон приносит две рюмки и спрашивает: «А где ваш приятель? – остался в Марселе. Мы договорились, что каждый день в это время будем выпивать за нашу дружбу. Я здесь, он – там». Чокается и выпивает, сначала за друга, потом свою.
Проходит время. Как обычно, гарсон приносит две рюмки.
– Уберите, пожалуйста, одну.
– Извинимте, месье, ваш друг умер?
– Нет, я бросил пить.
Память – это то, что связывает нас с жизнью. Без неё жизни, как таковой нет. Теперь она хочет разобраться, тычет носом в то, что я, может быть, не так сделал там, там… и тут – неужели нельзя было поступить иначе? Доходит до последней ночи. Ирины глаза …И ничего не могу с собой поделать. Почему же память не манят наши счастливые двадцать пять лет вместе? Они где-то далеко, редко показываются и ненадолго. Память понимает, что время вернуть нельзя? Раньше она находила только радость. Поэтому и возвращает именно туда, где можно было бы, всё исправить? Она хочет быть счастливой.
«Раньше», вот ведь, слово-то какое простое, а стало – горьким, мелочи быта вызывали улыбку, теперь, как и само слово, – горечь. В воскресение пришёл на работу, в офисе делают перепланировку. Неудобно просить сотрудников, Ира тоже так делала. Сел за компьютер, пытаюсь сложить осколки нашего счастья… получается тень, оставленная в пасмурный питерский день. У строителей, по обыкновению, что-то не сходится, – зовут. Выхожу, они между собой негромко матерятся. Меня резануло. Сразу понял, почему – я с любимой: «Вы не одни» – извинились. Отвечаю не улыбкой – горькой усмешкой…
Ирочка со мной… а в тексте её нет. Есть часто встречающееся слово «наоборот». Это подсознание вырывается наружу – с нами всё должно было случиться наоборот. К нему добавилось неотвратимое «никогда». Не получился из меня художник. Написать тоже не получается. Мой оберег …И не донёс. Так и тут, дал слово – неужели зря? В тексте много мелочей, значимых только для меня. Но в жизни именно мелочи, если их делаешь с вниманием к любимому человеку, пополняют чувства. Мелочи говорят лучше слов. Жизнь вокруг пусть и не меняется, но мы в ней становимся ближе друг другу. Это и есть любовь.
12 Сентября
Стоим с близкими у могилы. Прошло полгода. Было прохладно и вдруг, именно сегодня, только в этот день, температура поднялась на несколько градусов – больше двадцати четырёх. Даже жарко. На следующий день опять похолодало. Посмотрел в архиве, действительно, это самый жаркий день в сентябре за последние годы… Так теперь и будет. Ира дарит своё тепло. Это – её завещание.
Юбилей
На работе напоминали, что скоро у меня юбилей. Раньше о нём не задумывался. Совершенно не замечал времени – мы не замечали. Числа куда-то исчезали. Каждый день был заполнен счастьем, ни для чего другого места не оставалось, а счастье бесконечно. Сколько мне лет? Я не только чувствовал себя молодым, но и на самом деле был таким. Прошли пять лет или двадцать – никаких изменений. Удивлялись: «Борис, как тебе удаётся сохранять спортивную форму?». Рецепт «молодости» прост – нужно любить, и, главное, – чтобы тебя любили. Время внутри остановилось вместе со счастьем. Они подружились. Мы думали, что всё ещё впереди.
Отняли это всё. Время, наверное, обиделось и побежало своим чередом. Сейчас это не имеет значения. У нас другой юбилей: в прошлом году обсуждали, как лучше отметить. И вот… Обсуждать стало не с кем. Наш юбилей – двадцать пять лет вместе, двадцать пять лет любви. Праздник двоих мы всегда отмечали только вдвоём, теперь… на Красненьком. Цветы склонили головы, всегда их сажала Ира, теперь я посадил ей.
Цветы на могиле – расплата,
Последний – проигранный бой,
За счастье короткое плата,
За право остаться собой,
И сердце оставить с тобой.
В середине хоста, мама когда-то просила, и Ира привезла её с дачи. Получилось, что на свою могилу. Цветов у хосты нет – траур. Зато какие большие листья, машинально считаю – 25. Это напоминание… и поздравление. Кого любишь, те и поздравляют… душа её знает, что я буду здесь.
Дома, на серванте, поставил две хризантемы … Наша с Ирой книга.
Нет окончанья в скорбной фразе –
Судьбой оборвана глава;
Две хризантемы в старой вазе –
Её последние слова,
Оставят боль… и не уйдёт,
Бессильна времени метла
Для сердца, где любовь живёт,
Оно само сгорит дотла…
И пепел ангел соберёт.
Иду по территории Мечниковской больницы со своими болезнями, появившимися после всего случившегося, на консультацию, навстречу старшая сестра из нашего, двадцатого корпуса:
– Как я вам сочувствую. Никто не мог подумать. Мы в шоке…
– Спасибо вам от Иры, она вспоминала вашу заботу.
– Что вы, нам было интересно, ходили к ней, как в библиотеку. А вот вам спасибо, и большое-большое.
– За что?
– За ходунки. Больные хвалят. Я им объясняю – подарок от Ирины.
Я, конечно, забыл. Это те ходунки, которые мы купили… а потом я позвонил Федотову: «Возьмите себе, у вас не хватает». Зачем мне помнить? Люди помнят. С Ирой всегда так было… и есть. Со всеми, кто её знал… и знает.
Октябрь.
Красивая дата – семьдесят пять. Не просил, но глядя на меня, открыли ворота кладбища раньше. Ирочка не может прийти, пришёл я, и она поздравила первой. Раньше – больное слово, как часто к нему возвращаюсь, больше некуда, мы отсчитывали время от нашей встречи. Сижу на скамеечке… продолжаю наше время. Шуршат листья, на даче мы слушали, как они признавались в любви дождю. Здесь они шепчут, что Ира со мной. Солнце задержалось на жёлтом листочке. Это я и есть, сам по себе отрываюсь, медленно опускаюсь, но всё равно продолжаю метаться из стороны в сторону в попытках что-то ещё сделать. Внутри шевелится обида на себя – опять не успеваю. Долго ли ещё лететь?
В храме подаю записку на поминовение.
– У вас какой день?
– Никакой… все одинаковые. Без неё.
Ставлю свечу на канун. Медленно она горит… нет, я тороплюсь.
12 Октября.
Как можно объяснить погоду? Вчера весь день дождь. По прогнозу и 12 дождь, и 13. Но сегодня яркий солнечный день, а вот 13 опять дождь целый день. Гидрометцентру нужно у меня спрашивать прогноз на 12 число. Не ошибусь. Не ошибёмся мы с Ирой.
Юристы отчитываются: НМИЦ и 40 больница, ссылаясь на ведомственные постановления, препятствуют направлению документов на независимую судебную экспертизу. Страховая компания предложила мне забрать деньги из 40 больницы, оплаченные за «услуги», причинившие вред. Они считают, что в этом моя цель? Конечно, не поехал. Какие разные люди.