исьма, а любовные признания. И не только в корсетах… Любовные письма у нас хранят как женщины, так и мужчины, потому что за этими письмами, если в свое время они «сделали свое дело» и изменили судьбу, – определенная охранительная сила: способствовать и дальше удачному исходу трудной ситуации. Хранить любовные письма также естественно (это часть присущей нам культурной архаики), как и хранить первый зубик ребенка, отрезанную косу, прядь волос любимого человека.
Фетишизация любовных писем и практика их хранения сохранилась у нас и по сей день.
Вот как в «Романе» Сорокина пародируется эта традиция:
«Шкатулка была заперта, хоть в ней и не было замочной скважины.
– Это шкатулка моей покойной матери, – сказал он. – Смотри…
Его палец нажал на треугольник резного узора, и с мелодичным перезвоном крышка шкатулки откинулась. Внутри был футляр красного бархата, занимавший почти все пространство шкатулки. Под футляром, на дне, что-то белело.
Роман достал футляр и протянул шкатулку Татьяне:
– Возьми. Это письмо тебе.
На дне шкатулки лежал конверт.
– Мне? – робко спросила Татьяна.
– Да. В нем все написано.
Татьяна вынула конверт, перевернула и прочла надпись на нем:
«Супруге Романа Алексеевича Воспенникова».
Письма, как и отъезд, как и упоминание маменьки – общеевропейский компонент ситуации любовного объяснения. Это буквально беллетристика, вошедшая в культуру – в Европу через Ренессанс, переводы переписки античных авторов, в Россию через европейское влияние. Нужно отметить, что любовные письма в античности были повседневной практикой, и тот факт, что, скажем, девушки умели писать их, зафиксирован в ритуале празднования Луперкалия – праздника, адресованного Фавну (Луперк – одно из его прозвищ), покровителю стад, который отмечался ежегодно 15 февраля. Праздник этот праздновался так: за день до Луперкалий отмечался праздник римской богини брака, материнства и женщин Юноны и бога Пана. В этот день девушки писали любовные письма и помещали их в огромную урну, из которой мужчины по очереди тянули письма. Письмо провоцировало мужчину на ухаживание, и он начинал действовать. Античность оставила многочисленные образцы любовной переписки, авторами которой были как реальные люди, так и персонажи художественных произведений (у Овидия или Катулла, например). Они-то и взбудоражили в эпоху Возрождения умы новых гуманистов и впоследствии стали толчком для рождения великолепных образчиков эпистолярной литературы, и нелюбовной и любовной. Прекрасные примеры этого жанра есть и в русской литературе (Виктор Шкловский «Zoo, или Письма не о любви»). Эта культура прижилась и практикуется до сих пор именно потому, что за ней не выхолощенный ритуал, а действие, полное содержания и практического смысла.
Предложение дружбы вместо любви – грустный симптом, многим из нас это хорошо известно на собственном опыте. Раз предлагается дружба, значит, не будет, скорее всего, ни дружбы, ни любви. Это ведь чаще всего, так сказать, фигура речи. Но чем же, в данном случае, так плоха дружба?
Дружба отличается от любви отсутствием таинства. Дружба все же тесно связана с понятием «другой», в то время как любовь предполагает слияние в одно. Это главный смысл русского любовного признания. Слияние и есть таинство. Слияние, которое в физическом измерении порождает третье существо, воплощающее это единение. Слияние в духовном смысле, предполагающее единственность, единичность «второй половины», в то время как друзей может быть много. Из нашей практики жизни мы знаем, что предложение дружбы вместо любви, по сути, является отказом от всего того, что несет в себе эта единичность, уникальность второго. Хотя дружба сама по себе, особенно у русских, предполагает большую степень близости, даже душевное родство. Такое противопоставление дружбы и любви оформляется вместе с границами каждого из этих понятий. Связь любви и таинства исконна: нельзя дружить с Богом, строго говоря, в архаичном смысле слова, нельзя также дружить с отцом и матерью, особенно с матерью, потому что за этими отношениями стоит таинство, которому и предшествует тайна возникновения любви к мужчине, которую в нашей культуре XIX века и следовало скрывать. Сказать о своем чувстве на языке XIX века значит «открыться», открыть тайну, за которой может последовать таинство соединения двух тел и душ воедино.
Это таинство сакрально, как бы ни выглядели обряды инициации (потери невинности у юношей и у девушек) у разных народов в разные эпохи.
Открыться в дружеской приязни невозможно. Дружбу скрывают только по прагматическим, а не сакральным мотивам.
Что это за тайна, открытие которой может погубить открывшегося?
Эта тайна, на мой взгляд, заключается в начале некоей внутренней жизни в одном из героев, в которой другой уже присутствует как часть, причем как главная часть. Эта внутренняя жизнь, наполненная мыслями и фантазией, может через короткое время начать мыслиться героем именно как сама суть жизни, и именно это является стимулом, мотивом перевода внутренней жизни во внешний план – через объяснение, к взаправдашнему слиянию.
Риск того, в ком эта внутренняя жизнь, называемая любовью, уже началась, состоит в том, что другой может не найти в себе соответствия (не быть готовым к ответу) и тогда, получив отказ, признавшийся остается половинкой, а не целым, каким был до сих пор.
Эта тайна, на мой взгляд, и заключается во внутренней потере целостности, в разорванности, разрыве собственного периметра, что равно высокой уязвимости, неустойчивости, полному смятению, утрате былого равновесия, замкнутости, защищенности.
Предлагая дружбу вместо любви, герой или героиня не ставят себя в уязвимое положение, дружба ведет к приобретению новых возможностей, но не новой сущности. Вот чем объясняется реакция героев на предложение дружбы вместо любви в приведенных ниже фрагментах.
Тургенев «Отцы и дети»:
– Как хотите, – продолжала она, – а мне все-таки что-то говорит, что мы сошлись недаром, что мы будем хорошими друзьями. Я уверена, что ваша эта, как бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец?
В этом фрагменте Одинцова фактически отказывает Базарову в ответном чувстве.
Тургенев «Дым»:
Литвинов медленно взял эту руку и слабо пожал ее.
– Будемте друзьями, – шепнула Ирина.
– Друзьями, – задумчиво повторил Литвинов.
Здесь Ирина отказывается от чувств к Литвинову.
Тургенев «Первая любовь»:
Вы не хотите, чтоб я любил вас, вот что! – воскликнул я мрачно, с невольным порывом.
– Нет, любите меня – но не так, как прежде.
– Как же?
– Будемте друзьями – вот как! – Зинаида дала мне понюхать розу.
Зинаида дает понять герою, что не любит его.
Гончаров «Обрыв»:
– Но вы сами, cousin, сейчас сказали, что не надеетесь быть генералом и что всякий, просто за внимание мое, готов был… поползти куда-то… Я не требую этого, но если вы мне дадите немного…
– Дружбы? – спросил Райский.
– Да.
– Ну, так, я знал. Ох, эта дружба!
Герой свидетельствует о том, что предложение дружбы – это фактический отказ.
Дальше мы увидим, почему дружба – это в данном контексте антилюбовь. Также как и поймем, почему от любви до ненависти один шаг.
Но здесь же уместно привести рассуждение и о легком переходе любви в ненависть.
Вот прекрасный пример из лермонтовского «Героя нашего времени»:
– Итак, вы сами видите, – сказал я сколько мог твердым голосом и с принужденной усмешкой, – вы сами видите, что я не могу на вас жениться, если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись. Мой разговор с вашей матушкой принудил меня объясниться с вами так откровенно и так грубо; я надеюсь, что она в заблуждении: вам легко ее разуверить. Вы видите, я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль, и даже в этом признаюсь; вот все, что я могу для вас сделать. Какое бы вы дурное мнение обо мне ни имели, я ему покоряюсь… Видите ли, я перед вами низок. Не правда ли, если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете?
Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно сверкали.
– Я вас ненавижу… – сказала она.
Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел.
Почему герой поблагодарит героиню за высказанную ненависть?
Или вот у Островского в «Женитьбе Белугина» реплика Елены:
Елена. Я вас возненавижу!.. Ведь все это фразы, холодные фразы. Я еще не так пала, чтобы притворяться по холодному расчету!.. Где же мне поддержка? Где же та страсть, ради которой я играю комедию? где же она… моя опора? Ведь иначе я должна презирать себя!
Или вот из современного:
Я тебя люблю,
И я тебя ненавижу!
О тебе Бога не молю,
И я тебя уже не слышу.
Почему дружба в случае любви не подходит, а ненависть естественна?
Мы привыкли считать ненависть очень сильным чувством, таким же, как и любовь, но только со знаком минус. Ненависть – эта та же страсть, она владеет человеком как бред. Этимологически слово «ненависть» связана с глаголом «видеть», ненавидеть, этимологически выражаясь, означает просто «не желать видеть». Но этот глагол развился до антонима к слову любить, и вот почему: для того чтобы выжить без того, кого любишь, нужно его изгнать из себя, прогнать, сделать так, чтобы он ушел. Он уходит и через какое-то время тот, кто любил, может забыть его, смочь без него существовать.
Вот несколько примеров.
Гончаров «Обрыв» (реплика Марфы Васильевны):
– Прочь, прочь! – повторила она, убегая снова на крыльцо, – вы опять за дерзости! А я думала, что честнее и скромнее вас нет в свете, и бабушка думала то же. А вы…
Островский, «Гроза»:
Катерина. Поди от меня! Поди прочь, окаянный человек! Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого греха, не замолить никогда! Ведь он камнем ляжет на душу, камнем.