И тогда свершилось первое чудо.
Постепенно, словно спрашивая разрешения, начали светиться разные камни в стенах. Сначала свет был темно-красным, как горящий древесный уголь. Затем он сделался оранжевым. Я смотрел на стены, не осмеливаясь пошевелиться. Оранжевый цвет сменился светло-желтым и больше не менялся. Светились не все стены, а только отдельные камни. Мягкий свет теперь заливал всю комнату. Лишь несколько десятилетий спустя я прочел главу о пирамидах в древней книге «Китаб», где описывались привезенные с Востока светящиеся камни, использовавшиеся при строительстве пирамид. Подобные камни также упоминаются в арабских волшебных сказках, где их называют андаран. Камни были похожи на лампы, светящиеся в темноте.
Оглядевшись, я понял, что нахожусь в квадратной комнате с потолком, усеянным звездами, и стенами с изображением барок. В центре комнаты стоял позолоченный сундук, на котором сидел сокол со сложенными крыльями. Я смотрел на птицу и не мог избавиться от ощущения, что она тоже на меня смотрит. В какую сторону я бы ни поворачивался, взгляд сокола следовал за мной. Продолжая сидеть в кресле, я продвинул его вперед примерно на два метра, и птица неотрывно глядела на меня. Я возвратил кресло в исходное положение, и сокол не терял меня из виду, словно был живым, хотя я знал, что это невозможно. Впервые за все время я почувствовал, как в душу проникает страх. Мне приходилось слышать о мумифицированных птицах – например, в школе нас водили в Египетский музей и показывали мумию ибиса, – но этот сокол не был мумией.
Набравшись смелости, я медленно повернул кресло, чтобы посмотреть в другую сторону. На задней стене, где была лестница, ведущая в комнату, я увидел цветные барельефы с изображением разных божеств с замысловатыми коронами на голове. Сначала я узнал лишь Тота – в образе юноши с лицом птицы, полумесяцем и шаром над головой. Потом увидел Гора, приветствовавшего меня крылатым диском. Его изображение было не только на стене, но и на потолке (см. цветную вкладку). На одной из боковых стен я увидел шесть красных фигур: каждый человек сидел на корточках и держал в левой руке что-то похожее на свечу. Перед ними стояла фигура в белом плаще – словно дирижер, управляющий оркестром людей со свечами. На противоположной стене были изображены два высоких человека, у одного кожа была коричневого цвета, а у другого, с головой сокола, – зеленого.
Между ними стояла еще более высокая фигура в белом длинном одеянии и белой накидке. Мужчина или женщина? Я не мог понять. Черные волосы, схваченные белой лентой, спускались до плеч. Несколько человек по обе стороны от этой фигуры держали над ее головой цепь из символов анх [символов жизни], которые я тоже видел в музее. Кроме того, все стены были исписаны иероглифами.
В одном углу комнаты стояло ложе, похожее на кушетку или кровать без спинки, накрытое темно-красным парчовым покрывалом. Заметив толстые разноцветные нити, вплетенные в парчу, я сразу же вспомнил Каабу в Мекке, самую почитаемую святыню ислама, стены которой также обтянуты этим типом ткани.
Камни на стене начали светиться после того, как я сел в кресло, и я решил выяснить, не погаснут ли они, если с него встать. Я несколько раз вставал и снова садился, но ничего не происходило, хотя сокол внимательно следил за моими движениями. Я осторожно подошел к ложу, немного постоял в нерешительности и, собравшись с духом, лег на него. Ложе напомнило мне матрас у меня дома – не слишком мягкое, как будто набитое сухой соломой. Я был словно околдован этим помещением. Меня охватила неописуемая радость. Забыв об отце и его предупреждениях, я снял шарф, подложил его под голову и закрыл глаза.
Внезапно – наверное, прошло уже несколько минут – я почувствовал, как кто-то прикоснулся к моей щеке. Я вздрогнул от испуга и услышал ласковый голос: «Не бойся, Адель. Я тебя ждала». Открыв глаза, я увидел, что возле меня на коленях стоит самая красивая девушка в мире. Даже сейчас я могу сказать, что за свои пятьдесят лет ни разу не встречал такой совершенной красоты. Она была примерно того же возраста, что и я тогда. Ее тело скрывала светло-голубая прозрачная накидка. Мне было шестнадцать, и я еще не видел обнаженной женщины: даже женской груди, не говоря уже обо всем остальном. Девушка передо мной была настоящей: не сном и не плодом воображения.
Не поднимаясь с колен, она провела пальцами по моим волосам. Потом легкими, ласковыми движениями погладила брови, наклонилась и поцеловала глаза. А потом улыбнулась. Совершенная. Невероятно красивая. Как описать такую немыслимую красоту? Огромные черные зрачки выделялись на фоне белков глаз. Я сразу же увидел, что она без макияжа. Брови божественной формы. Нос идеальных пропорций, ноздри не широкие и не узкие. Я сразу вспомнил девственниц, о которых мне рассказывали одноклассники – согласно священному Корану, они ждут на небесах праведников после смерти. Может, я умер и попал на небо?
– Ты жив, Адель, – сказала она, словно прочитав мои мысли. – Я тебя ждала.
Поколебавшись, я набрался смелости и спросил:
– Кто ты?
– Там, откуда я пришла, меня зовут Махлинджа, – ответила девушка.
– Ты жива? – осмелился задать вопрос я.
– Можешь потрогать меня. – Она улыбнулась, потом обернула свой длинный шарф вокруг моей шеи и покрыла мое лицо поцелуями.
Адель умолк. Его рассказ захватил меня. Может, это выдумка? Или сон? Я убедил его продолжить и рассказать мне все.
– Все? – Его голос дрогнул. – Даже самые интимные подробности?
– Да, пожалуйста. Я не включал диктофон и еще ничего не записывал в блокнот.
Адель отодвинул горящую свечу и попросил официанта принести пустую пепельницу. Затем по-арабски сказал, чтобы нас не беспокоили, и нерешительно продолжил с того места, на котором остановился:
Махлинджа расстегнула две пуговицы на моей галабее. Ее ладони ласкали мою грудь. Осторожно, словно спрашивая разрешения, она потянула рубаху вверх. Я стянул галабею через голову и бросил на пол. Мне было всего шестнадцать, и я был совершенно неопытен. Никто никогда не видел мой пенис, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к нему. Это было абсолютное табу. А теперь я чувствовал губы Махлинджи, ее язык, ладони и даже зубы буквально везде – одновременно. Нас захватил вихрь страсти. Наши ноги и руки переплелись. Мы хихикали, как глупые дети, исследуя тела друг друга, утопали в волнах нежности. Такого со мной никогда не было. Когда, утомленные, мы оторвались друг от друга, она снова опустилась на колени рядом с кушеткой, принялась гладить ладонями мою грудь, целовать глаза, и в моей голове прозвучал ее голос. Она сказала, что должна возвращаться.
В моем мозгу теснились тысячи вопросов. Куда возвращаться? Откуда она знает мое имя? Почему она меня ждала? Но я молчал – голос перестал мне повиноваться.
Махлинджа встала, накинула голубую накидку на плечи, отступила от ложа на несколько шагов и улыбнулась. Зубы у нее были безупречными, а губы как у ангела, созданного самим Богом. В полутемной комнате ее голубая накидка казалась какой-то размытой, словно сотканной из тумана. Она не отбрасывала тени. Когда девушка проходила мимо сокола, птица повернула голову и проводила девушку взглядом, пока та не исчезла.
Я остался сидеть на кушетке совершенно растерянный. Потом заплакал. Не знаю почему. Наконец я поднял руки, и мои пальцы коснулись длинного шарфа, который ранее был обернут вокруг шеи Махлинджи. Она оставила свой шарф. Я с удивлением смотрел на шелковистую ткань, снова и снова теребил ее, сжимал в кулаках, подносил к глазам, нюхал. Ткань была настоящей. Шарф не исчез. Значит, это был не сон.
Адель умолк. Мы оба были взволнованны. Я заказал двойной виски и, потягивая напиток, размышлял об услышанном. Наконец Адель спросил меня, не считаю ли я его сумасшедшим. Я ответил, что нет, и сказал, что описанное им происшествие похоже на эротический сон. Он решительно отверг это предположение, объяснив, что ни на нем самом, ни на кушетке не было его семени.
– А куда делся шарф? – спросил я.
– Лежит в комоде в моей спальне. – Адель улыбнулся, излучая уверенность. – Завтра могу показать. И не забудьте о соколе. Он был живым. И как вы скоро узнаете, он также сыграл важную роль в моем приключении.
– Ладно, – задумчиво произнес я и отхлебнул виски. – Что было дальше? Как ты выбрался наружу?
Время приближалось к полуночи, и официант вежливо попросил нас переместиться в бар, чтобы персонал мог подготовить помещение для гостей, которые придут на завтрак. Мы взяли бокалы и сели в полутемном углу, отгороженном тяжелыми темно-красными шторами и освещенном только двумя свечами. Устроившись, Адель продолжил рассказ.
Я сидел на кушетке в полной растерянности, перебирая пальцами шарф Махлинджи. Наконец завязал шарф на шее, встал, подошел к деревянному креслу и поднял с пола фонарь. Потом направился к лестнице. Повернувшись, чтобы еще раз окинуть взглядом комнату, я увидел, что сокол тремя мощными взмахами крыльев перелетел к креслу и молча уселся на краю спинки. Он смотрел прямо на меня.
Поднимаясь по лестнице, я считал ступени. Их было двадцать две. Я поднялся в погребальную камеру и стал искать отверстие в стене, через которое говорил с отцом. Оно исчезло. Ошибиться местом я не мог, потому что на полу лежали бутылки воды и запасная батарейка. Но отверстия не было. Я позвал отца и остальных – никакого ответа. Расстроившись, я глотнул воды из бутылки и снова закричал, пытаясь найти способ выбраться наружу. Бесполезно.
Адель посмотрел на меня, словно ища понимания, а затем продолжил:
Мне было шестнадцать – мальчишка, ничего не понимавший в археологии. Я не имел представления, сколько времени провел под землей, не знал, день теперь или ночь и вернулся ли отец, привел ли кого-то на помощь. Очевидно было одно: в стене что-то сдвинулось и отверстие исчезло. Наконец я взял бутылку воды, батарейку и снова спустился по лестнице. Сокол по-прежнему сидел на спинке кресла, а комната была залита желтым светом. Может, удастся еще раз вызвать Махлинджу? Я лег на кушетку, закрыл глаза и стал ждать ее появления. Я звал ее, но тщетно. Сокол смотрел на меня и опускал голову, словно кивал, читая мои мысли.