По этому поводу сказал св. Максим: дай телу твоему по силе его, и весь подвиг твой обрати на умное делание. И еще св. Диадох говорит: пост имеет похвалу по себе, а не по Богу, ибо он есть орудие, благоустрояющее к целомудрию желающих.
Имея таковое установление о принятии пищи, не все усердие и надежду возлагай на один пост, но в меру и по силе своей постясь, стремись к умному деланию. И если имеешь в себе достаточно силы питаться хлебом и водой, добро есть. Ибо не укрепляют, сказано, прочие снеди тела так, как хлеб и вода. Однако не думай, что совершаешь добродетель, тако постяся, но ожидая от поста приобретения целомудрия. И такой пост будет разумным, сказал св. Дорофей. Если же ты немощен, повелевает тебе св. Григорий Синаит, если хочешь иметь спасение, есть литр хлеба и воды, или вина пить в день три или четыре чаши, и от прочих снедей, какие прилучатся, вкусить от всех понемногу, не допуская насыщения, чтобы вкушением от всего ты возмог избегнуть кичения и вместе с тем не возгнушался весьма добрых Божиих творений, за все благодаря Бога. Таково рассуждение благоразумных. Если же, вкушая всех случающихся брашен и пия мало вина, сомневаешься в твоем спасении, это есть неверие и немощь помысла. Мера принятия пищи, безгрешно и по Богу, на три чина полагается: воздержание, доволь и сытость. Воздержание есть, когда при еде чувствуется еще алкание; доволь, когда нет ни алкания, ни отягощения; сытость, когда есть малое отягощение. А по насыщении и еще есть – дверь есть чревобесия, которой входит блуд. Ты же, сие рассмотрев, по силе твоей избери приличное, не преступая установленного; совершенным же свойственно и то, по апостолу, чтобы и насыщаться, и алкать, и во всем мощным быть.
Все это тебе, о ревнитель умного внимания, от самых подлинных слов великих и святых отцов показано, и в чем состоит мера воздержания и рассудительного поста, и как преуспевать во внимании.
Несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным.
Воины земного царя носят меч, будучи готовы и искусны на борьбу с врагами; носят же такой меч и не воины, по одному лишь обычаю, а не для приготовления к борьбе и не зная даже, как должно противоборствовать врагам. Сказанное по всему есть совершенное подобие к нашей духовной брани, о которой ныне предлагается слово. Ибо всякий отрекающийся от мира и становящийся монахом принимает вместе с тем и меч духовный как воин Христов и выходит на брань против духов злобы. К нему-то и обращены слова в час пострижения: «Приими, брат, меч духовный, который есть слово Божие, нося его в устах твоих, уме и сердце, говори непрестанно: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя».
Но, о время наше! Как многие, не говорю уже все, носят этот меч по одному только обычаю, а не как необходимый для брани! Не научив шись как следует с ним обращаться пред лицем врагов и пожигать их, как пламенем, употребляют его просто и грубо и бездейственно, то есть вычитывая за одну «Славу» Псалтири одну вервицу (то есть одну сотню четок), а за кафизму вычитывая три, ограничивают этим внешнее моление. Многие же, совершенно отложив этот глагол Божий, лучше же сказать, пламенное оружие, охраняющее врата сердца, довольствуются одним псалмопением, канонами и тропарями, преданными Церковью, думая, что эта пятисловная молитва вменена за правило только простым и некнижным монахам. Опровергая и исправляя такое их неправильное мнение, св. Симеон, архиепископ Солунский, преподает и узаконивает всем архиереям, ар химандритам, игуменам, иеромонахам, иереям, диаконам, монахам и мирским людям всякого звания и занятия вместо всякого правила, как свое дыхание и жизнь, выполнять эту святую молитву Иисусову в уме и устах на каждый час и время, если даже они и не могут познавать ее художного действия, ибо то есть дело, по его словам, одних монахов, отрекшихся от мира. Если же и повелевает свят. Василий Великий неученому монаху сей молитвой Иисусовой совершать правило, ограничиваясь численным ее произношением и не художно, то это следует понимать так, что он узаконивает это как необученным, так и мирским с тем, чтобы и они все по мере своих сил славословили Бога, а не пребывали праздными.
Кто носит меч свой или слово разумно, по внутреннему вниманию, тот знает время, когда обращать его на врага и молиться на прилоги злые и страсти и помыслы, или за грехи свои. Если же иногда по каким-либо обстоятельствам или по невниманию поползнется словом или гневом, а иногда и похотью или тщеславием и т. п. и по этой причине будет укоряем своей совестью, то, не перенося ее обличения, обращается к Богу, каясь и молясь от сердца и ума, ища помилования. Все правило такового бывает в одном покаянии и внимании сердечном, по примеру той вдовицы, которая не отступала от судии день и ночь, прося отмщения своему сопернику. И это есть порядок умного делания, подобающего страстным; пусть никто не приходит в смущение от этого слова, что обуреваемым такими грехами можно при помощи Божией обучаться умному деланию.
Представь себе пять состояний подвизающихся, в которых действуют по страсти: а) впадая в гнев и досаду, оставаться всегда злобствующим на оскорбившего; б) будучи опечаленным, помнить зло в течение многих дней; в) гневаться одну неделю; г) один только день помнить и д) враждуя, досаждая, смущая и смущаясь, в тот же час измениться. Вот сколько различных устроений, однако все они находятся под адом до тех пор, пока действует страсть, как сказал св. Дорофей, и таким не должно касаться умного делания, ибо они подобны человеку, который, будучи ранен стрелой от врага своего, берет ее собственными руками и вонзает в свое сердце; о них сказал апостол Богослов: делающий грех от диавола есть (1 Ин. 3, 8).
Возьми и пять других состояний: а) оскорбившегося и скорбящего не потому, что потерпел досаждение, но потому, что не перетерпел его; б) поучающегося всегда терпению, но в конце концов невольно побеждающегося; в) не хотящего отвечать злом за зло, но увлекающегося силой привычки; г) старающегося отнюдь не произносить зла, но скорбящего о полученной обиде, упрекающего себя и кающегося в этом и д) не скорбящего о полученной обиде, но и не радующегося ей.
Эти все суть сопротивляющиеся страсти, так как произволением борются со страстью и не хотят действовать по ней, но и скор бят, и подвизаются. Таковые подобны находящемуся под обстрелом врага, но облеченному в броню и неуязвимому, говорит тот же св. Дорофей. Им во всяком случае можно и должно обучаться умному деланию, потому что они очищаются вседневной благодатью Христовой через умную молитву и ежечасное покаяние, и о них сказал Тайновидец: если скажем, что не имеем греха, прельщаем себя; и если грехи наши исповедуем, верен есть и праведен, да оставит нам и очистит нас от всякой неправды (1 Ин. 1, 8–9).
Известно и то, что эта священная молитва Иисусова для многих в древности и ныне являлась камнем преткновения и соблазна. И хотя многие, может быть, даже и все молятся этой молитвой просто и внешне и никто против этого не восстает, однако художного ее действия, то есть блюдения сердца умом в молитве, мало кто знает. И самому Григорию Синаиту сопротивлялись сначала самые опытные отцы Горы Афонской, когда он начал учить их этому. И если эти отцы, удалившиеся из городов, так претыкались об это делание, то что же сказать о сдружившихся с миром монахах? Однако желающему спасти свою душу должно повиноваться Священному Писанию и учению св. отцов, а не плотским человекам. Ведь не в каком-нибудь углу, но среди самого царствующего града процвело это священное умное делание, и не одни только простые монахи, но даже сами патриархи Константинопольские были делателями и учителями его. Имею в виду, святт. Иоанна Златоуста, Фотия, Каллиста, бывших один за другим преемниками патриаршего престола, о которых пишет св. Симеон Солунский, что они сочинили целые книги об одном этом делании умной молитвы, проникнутые глубокой мудростью и искусством. Впрочем, не следует удивляться тому, что теперь об этом учении и писании даже и одного слова не произносится среди монахов. Каждый ведь может, если только пожелает, монах или мирянин, петь псалмы и каноны, преданные Святой Церкви св. отцами для общего моления; Господа же Иисуса Христа никто не может умом назвать, как только Духом Святым, по апостолу. Поэтому св. отцы, будучи делателями и учителями умного делания, уподобляют внешнее пение малому отроку, молитву же умную – мужу совершенному. И как для отрока нет ничего укоризненного в том, что он по времени хочет быть мужем и старцем, так и внешнему пению и молению, по немощи младенчества нашего, от Бога нам данному, нет укора и поношения, если кто-либо обращает все усердие на умную молитву и весьма мало поет псалмов, канонов и тропарей, надеясь через умную молитву обрести разумное пение, от которого опять востекает на зрительную молитву, по сравнению с которой пение ему кажется отроком перед мужем совершенным, и, опять уделив немного времени пению, больше уделяет молитве, да и не может снова таковой много петь, ибо внешне поющие и не постигающие чувством того, что поют, те могут петь много, говорит св. Григорий Синаит. По этой-то причине он уподобляет пение деннице, утренней звезде, молитву же умную – солнцу. И как денница видима бывает какой-нибудь час или два, солнце же весь день сияет, так должно разуметь и о пении и о молитве. И не говори мне, что многие из святых придерживались многого пения, но разумей и веруй, что те же отцы предписывают нам непременно от пения восходить к молитве. Таковым был св. Григорий Синаит, который сначала по неведению лучшего придерживался одного пения; будучи же наставлен одним критянином, заменил многое пение умной молитвой и, на опыте познав, что не бывает такого быстрого и легкого успеха от пения, как от молитвы, повелел всем иметь всё старание о молитве, петь же не много из-за уныния.