Таким же образом и хранение телесных чувств наших и примирение совести с Богом разумно вместе с умным вниманием действуется, хотя и иначе представляется не знающим силы и опыта внутреннего делания. Не удивляйся, благочестивый читатель, что со стольким возражением составилось это предисловие, ибо против дыхания ветра протягивается и парус. Ибо во времена св. отцов, когда было много ревнителей, желавших проходить это умное делание по самочинию и дерзости, было время и труд останавливать их дерзость и бесчиние, чтобы не бесстрашно бросались к нему. Теперь же, когда такое учительство пришло в крайнее забвение и пренебрежение и многие начинают ратовать справа и слева и извращать путь этого внутреннего делания и стараются сверху и снизу засыпать его землею, чтобы сделать его совершенно никому не ведомым, существует крайняя необходимость так писать о нем и предложить все это перед чтением святой книги Исихия Иерусалимского, в которой находится не другое что, как только разумение и наставление на путь священного умного делания. И желающий обучаться ему прежде всего пусть разумеет и исполняет сказанное св. Максимом: дай телу по силе его и весь труд твой на ум обрати. И еще: телесные добродетели приятны, если кто со смирением их проходит; без этого же суетен труд. Еще: не все старание имей о плоти, но положи пределом ее крепости воздержание, и весь ум твой обрати на внутреннее; ибо телесное обучение мало полезно, внутреннее же внимание всегда полезно есть. Исихий же святой сказал об этом: кто не имеет понятия о шествовании духовным путем, тот не заботится о страстных помыслах, ни об исправлении их, но все попечение и заботы имеет только о теле. Такой или объедается и бесчинствует, опечаливается, и гневается, и припоминает обиды и таким образом, помрачает ум, или, предаваясь безмерному воздержанию, смущает ум. И еще св. Диадох сказал: как обременяемое множеством яств тело делает ум каким-то боязливым и склонным ко злу, так ум, изнемогающий от многого воздержания, делает унылой и нелюбимой зрительную часть. Поэтому необходимо соразмерять питание с состоянием телесных сил: когда тело здорово – утеснять его, сколько потребно; а когда немоществует – питать его несколько. Ибо подвизающемуся не следует ослабевать телом, но, насколько нужно, быть способным к подвигам.
И снова приводим слова преп. Иоанна Лествичника: видел, говорит, враждебницу (утробу) эту успокоеваемой и подающей уму бодрость и прочее. Ибо нам нужно иметь тело здоровое, а не расслабленное, так как умное делание требует и телесной крепости. Поэтому необходимо всеми силами избегать и безмерного поста, и невоздержания. Каждому же, кто желает иметь опытное и рассудительное справедливое мнение о посте и о мере принятия пищи, то есть о ее количестве и качестве, предлагается указание об этом преп. Григория Синаита, который говорит об этом так: понуждающему себя и желающему обрести Бога достаточно литры[30] хлеба, и воды или вина в течение дня три или четыре чаши, и от прочих снедей, какие случаются, от всех вкушать понемногу, не допуская себя до насыщения, чтобы и возношения избегнуть, и не возгнушаться Божиими добрыми творениями, за все благодаря Бога. Таково рассуждение мудрых! Немощным же верою, или лучше душою, воздержание от снедей более полезно, и апостол таковым повелевает зелие[31] ясти, так как они не веруют, что Бог сохранит их. Вкушение пищи имеет три предела: воздержание, доволь и сытость. Воздержание есть алкать немного и после еды; доволь – ни алкать, ни отягощаться; сытость – отягощаться, но немного. А после насыщения и еще есть – дверь чревобесия, которой входит блуд. Ты же, все это рассмотрев, выбери приличное по силе твоей, не преступая пределов: ибо совершенным свойственно и то, чтобы, по апостолу, и насыщаться, и алкать, и во всем мощными быть.
Наконец, следует вспомнить еще и то, что опытные в умном делании признают неудобным для новоначальных и страстных псалмопение, чтобы им всегда молиться за грехи свои, или на злые помыслы и страсти, по причине многого разнообразия слов, возводящих то к славословию Божию, то к созерцанию тварей, или Домостроительства и Промысла Божия, или мук вечных и обетований, или предвечности и не по стижимости и других подобных вещей, к каковым страстный и немощный ум не может возвыситься. И вследствие этого помысл, впадая в мечтания, соблюдает одно только количество, следствием чего обычно бывает радостное мнение и самохваление сердечное, о чем святой Иоанн Лествичник, зная это опытно, сказал: «Не старайся многословить, чтобы ум твой не разбегался в изыскании слов. Одно слово мытаря умилостивило Бога, и одно изречение, исполненное веры, спасло разбойника. Многословие очень часто рассеивает ум и наполняет его мечтаниями, а малословие хорошо его собирает». И справедливо написал Новый Богослов, что по умалении страстей пение естественно дается языку. Ибо как и воспоет кто-нибудь песнь Господню на земле чужой, то есть в страстном сердце? И притом, кто не хочет обучаться умному деланию, тот прежде всего не может знать первоначальной степени, что такое прилог, что сочетание, пленение и страсть. И не зная этого, не знает и своего падения и восстания. Не имея же такового опыта, лишается и всечасного покаяния. Не имея же постоянного покаяния, не знает своей немощи. Лишенный же сознания немощи, чужд бывает сердечного сокрушения и исповедания пред Богом. А без этого не может прийти в страх Божий. А не имея страха Божия, не знает, как всегда молиться за грехи свои, но, как барщину, соблюдает только количество в своем пении. Такой же чин умного делания изобразил и св. Кассиан, говоря: о тех же меньших грехах, которыми и праведник семь раз в день падает и восстает, всегда нам должно сетовать и каяться. Ибо повседневно неведением, или забвением, или невольно, или от нужды, или от немощи плотской, хотя и нехотя, согрешаем, по апостолу: не бо еже хощу творю. И опять: окаянен аз человек! Кто мя избавит от тела смерти сея?
Каждый, кто обучился умному деланию, всякий раз как он молится, лучше же сказать, творит молитву Иисусову, за грехи свои или против злых помыслов, как сказано, молится, и да не поет много псалмов. Потому что поющие много не разумеют, что поют, сказал Новый Богослов, ибо петь много повелено было тем, кто не постигает того, что поет. Подобно и преп. Исаак сказал: хочешь ли напитаться от стихословия твоей службы? Совершенно оставь количество и не поставляй в нем меру разумности. Св. же Григорий Синаит сказал: одни учат петь много, другие – мало; ты же не много пой, но подражай мало поющим. Ибо много петь свойственно деятельным, а не безмолвствующим; ибо по образу жизни нашей подобает и пению нашему быть ангельскому, а не плотскому, чтобы не сказать языческому. Петь голосом и восклицанием предано нам ради лености нашей и неведения, и никто из святых не принял на себя большого труда, чтобы слагать слова и писания об одном псалмопении. Ибо какая нужда много писать о том, что все, не только монахи, но и мирские люди знают и могут петь сколько пожелают, как уже было сказано.
Об одной же той краткой и в пяти словах заключающейся молитве, по апостольскому слову: Господи Иисусе Христе, помилуй мя, первый св. Исихий написал двести глав, ничего другого не изложив в них, как только одно блюдение ума и эту священную молитву Иисусову.
Подобным же образом и свв. Иоанн Златоуст, Игнатий, Фотий и Каллист, бывшие преемственно патриархами Константинопольского престола, каждый в отдельности написали целые книги об этой единой, краткой молитве и внимании, исполненные глубокой мудрости, как сказал св. Симеон, архиепископ Солунский, который и сам приложил к святой своей книге до шести глав, повелевая духовным и мирским людям творить, действовать, как свое дыхание, умом и устами эту священную молитву. Тому же учат и святые Нил Постник, Иоанн Лествичник, Филофей Синаит, Максим Исповедник, Симеон Новый Богослов, Никита Стифат, Диадох, Петр Дамаскин, Григорий Синаит, Варсонофий, Филимон, Исаак Сирин и после них Нил Сорский.
Все они, и многочисленные другие, сочинили многие главы о священном и умном делании, потому что, взирая на его неудобно постижимую глубину, стремились один за другим яснейшим образом показать нам путь его. Ибо оно (умное делание) не только мирянами, но и самими монахами не постигается удобно, не как внешнее пение, о котором уже сказано. И как корабль, стоящий у берега, каждый человек может нагружать и разгружать, не испытывая при этом никакого препятствия и недоумения, кроме одного только труда, когда же отправят его в море нагруженным, тогда один только искусный кормчий может править им. Таким образом должно разуметь и разницу между пением внешним и умной молитвой. Надлежит, св. отцы и братия, повиноваться учению стольких св. отцов, учащих о священном делании умном, а не по примеру осла, вертящего жернов, топтать однообразный круг продолжительного пения, не желая идти поистине простым путем предобрейшего умного безмолвия и молитвы. Святые же имели такое усердие об этом священном делании, что повелевают даже молиться за не знающих этого умного света сердечного, просвещающегося именем Христа Бога нашего.
Впрочем, не сомневайся никто, прекращая долгое пение, будто бы от этого лишаешься монашеского правила.
Как верующие во Христа исполнили весь закон, хотя и оставили его, так и заменившие многое пение священным умным деланием исполняют все свое правило. И как Закон отсылает всех ко Христу, полагая в этом свое назначение, так и псалмопение, сообщая нам предварительное обучение, возводит к сердечному вниманию и молитве, хотя само и умаляется, ибо оно достигло желаемого. Если же кто из не знающих опытно священного умного делания и не желающих ему обучаться, измышляя разные причины, станет говорить или сочинять противное настоящему предисловию, таковой пусть прочтет упоминаемые здесь святые книги, которые написали или святейшие патриархи, или же преподобные отцы, в особенности же и эту настоящую книгу св. Исихия. И верую Богу, что он успокоит свою душу или же, как неисцельно больной, обратит свою хулу на св. отцов, так написавших, лучше же сказать, на Святого Духа, говорившего чрез них, и это не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий, по слову Господа. Аминь.