Призови имя мое — страница 48 из 88

преимуществу на основании святых Писаний, которые уясняют, каким образом каждый новоначальный и страстный осуждается за эти повседневные грехи и страсти, подвергаясь вечной муке, и как он может снова получить благодатью Христовой прощение, как и все святые, ежечасным покаянием и исповеданием пред Богом.

Есть, говорит св. Дорофей, действующий по страсти, который, услышав одно слово, раздражается и отвечает пятью или десятью словами на одно, и враждует и раздражается и, когда уже минует огорчение, продолжает помышлять злое на сказавшего ему обидное слово и, злопамятствуя на него, печалится, что не сказал больше того, что уже сказано, и готовит про себя еще более жестокие слова, чтобы сказать ему, и все время сожалеет, почему не ответил ему так-то, и всегда гневается. Это – одно устроение, когда держать злобу становится обычаем. Бог да избавит нас от такого устроения! Ибо оно подлежит вечному мучению.

Есть же и другое устроение, когда человек раздражается от одного слова и тоже отвечает пятью или десятью словами на одно, и скорбит, что не сказал еще трех других более обидных слов, и печалится, и помнит зло. Но проходит немного дней, и он изменяется.

Иной пребывает в таком состоянии неделю и затем перестает; а другой ограничивается только одним днем; иной же досаждает, враждует, раздражается и раздражает и тотчас изменяется. Вот сколько различных устроений, и все они находятся под осуждением ада, пока продолжают действовать.

Из всех этих примеров, равно и из других, ясно можно видеть, почему страстный не может очиститься вседневной благодатью Христовой от грехов, почитаемых малыми и не смертными.

Надлежит же решить теперь, при каких обстоятельствах бывают простительны новоначальным и страстным таковые грехи. Тот же св. Дорофей сказал: бывает, что иной скорбит сам в себе, когда услышит что-нибудь обидное, но не потому, что принял досаждение, а потому, что не перенес обиды. Такой имеет устроение подвизающихся, сопротивляющихся страсти.

Другой подвизается и трудится, напоследок же побеждается силою страсти. Иной не хочет отвечать злом, увлекается же привычкой. Иной налагает на себя подвиг не говорит ничего худого, но скорбит о полученной обиде и упрекает себя за то, что скорбит, и кается в этом.

Другой, хотя и не скорбит о том, что получил досаждение, но и не радуется. Все таковые суть сопротивляющиеся страсти, они своей волей борются со страстью, не хотят действовать по страсти, и скорбят, и подвизаются. Отцы же сказали что всякое дело, которого не хочет душа, – скоропреходящее. Скажу же вам и притчу, кому подобен действующий по страсти и принимающий ее. Он подобен человеку, который, будучи поражен от врага своего стрелой, берет эту стрелу собственными руками и вонзает в свое сердце. Сопротивляющийся же страсти подобен осыпаемому стрелами врага своего, но облеченному в броню и потому не получающему ран. Такой, хотя и страстен, однако может благодатью Христовой получить прощение в тех вседневных грехах, которые не по намерению, но невольно бывают и о которых Господь заповедал апостолу Петру прощать до седмьдесять крат седмерицею на каждый день. Подтверждая это, св. Анастасий Синаит говорит: познаем и размышляем о принимающих Святые Тайны Тела и Крови Господней, что если и имеют некоторые малые и легко извинительные грехи, как-то: языком, слухом или зрением будучи соблазнены, или тщеславием, или печалью, или яростью, или чем-либо подобным, каясь в этом и исповедуясь Богу, и таким образом принимают Святые Тайны, веруем, что в очищение грехов бывает им принятие Святых Тайн. Подобно сему сказал и преп. Пимен: предпочитаю человека согрешившего и кающегося не согрешающему и не кающемуся.

А так как в начале говорилось об искуснейшем преодолении страстей умной молитвой и заповедями, то надлежит уже изложить яснейшим образом и самый ход умного сражения со страстями. Итак, находит ли искушение врага в виде какой-либо страсти или злого помысла, делатель призывает Христа на него, и погибает диавол с прилогом его. Падает ли кто по немощи мыслью или словом, или яростью, или пожеланием плотским – умоляет Христа, исповедуясь и каясь Ему. Охвачен ли бывает унынием и печалью, стесняющими его ум и сердце, – обращается к памятованию смерти и геенны и Вездесущего Бога и, немного над этим потрудившись, призывает Христа. Потом, обретая мир от брани, снова молит Христа быть милостивым к нему за грехи вольные и невольные; и чистосердечно в час брани и мира душевного прибегает ко Христу, и бывает ему Христос всем и во всех, как в добрых, так и в злых приключениях. И не увлекается таковой мнением, что он совершает какой-то подвиг, молясь или угождая Богу: ибо все его моление имеет своим началом и концом страх пред мучениями и покаяние в грехах. Ибо иной есть смысл внешнего моления и иной – внутреннего. Тот, исполняя пение количеством, уповает на Бога; оставляя же его, осуждает себя; этот же, уязвляемый своей совестью в ежечасных грехах, о которых было сказано, и терпя нашествие вражеских искушений, всегда взывает ко Христу, нося в уме следующее изречение: «Если взойдешь и на всю лестницу совершенства, молись об оставлении грехов». И еще: Хочу пять слов произнести умом, нежели тысячу языком. И таким образом, без всякого сомнения, выполняет указанное св. Дорофеем сопротивление страстям, и даже большее нечто, так как святой только до скорби устанавливает сопротивление страстям, приводя и притчу, что таковые подобны обстреливаемым врагом, но облеченным в броню и не получающим ран. Принял же это святой от пророка: вот, говорит, поскорбел и отошел печальным, и исцелю пути его. Также и Златоуст сказал: если только поскорбишь о грехах, и то ты получишь великое облегчение. Здесь же не одна только скорбь, но и молитва, и сокрушение, и покаяние, и намерение доброе хранить впредь заповеди, и воздыхание, и исповедание. Подобно этому и самая молитва на сон грядущим поучает, говоря: «Аще именем Твоим кляхся, или похулих е в помышлении моем, или кого укорих, или оклеветах кого гневом моим, или опечалих, или о чем прогневахся», и прочие воспоминания о грехах простительных и невольных, случающихся обучающимся в умном делании. Видя эти всечасные грехопадения и полагая, что всякий обучающийся этому священному деланию должен быть чист от таковых, многие не хотят даже и очей своих возвести к умному деланию.

Но это не так, как уже и было показано. Разве только кто волен поступать по страстям своим, и тогда те же самые страсти и грехи одному бывают к жизни, другому же к смерти: один приходит от них в смирение и познание своей немощи и в покаяние; другой же от дерзости своей в ожесточение и погибель вечную. Если же кто скажет, что можно и без умного делания очиститься от таковых грехов через благодать Христову покаянием, тому, повторив все здесь написанное, дается такой ответ: о ты, таковой человек, положи передо мною с одной стороны заповеди Христовы, с другой же постоянную молитву об оставлении грехов наших. Дай же мне и истинное намерение не преступать даже и одной заповеди, то есть не похотствовать, не гневаться, не осуждать, не клеветать, не лгать, не празднословить, любить врагов, делать добро ненавидящим, молиться за творящих напасть; также уклоняться сластолюбия, сребролюбия, блудных помыслов, печали, тщеславия и непослушания, и просто всех грехов и помыслов злых. И с таким намерением приступи к обучению умному деланию и внимай прилежно сколько раз ежедневно вопреки своему намерению ты преступишь заповеди и сколькими грехами, страстьми и злыми помыслами будешь уязвлен. Возьми себе в пример и ту вдовицу, которая день и ночь припадала к судии, и начни взывать ко Христу ежечасно за каждую заповедь, тобой нарушенную, и за всякую страсть и злой помысл, какими ты побеждаешься. Возьми ко всему этому доброго советника, Святое Писание. И пробыв некоторое время в таких благочестивых занятиях, приди и преподай мне, что увидишь в душе твоей. Разве и сам ты не признаешь, как невозможную вещь, достигнуть такого внимания лишь внешним молением, помимо единого умного делания? Ибо оно одно обучает своего делателя таковым таинствам и возвещает душе его, что, оставляя многое псалмопение, каноны и тропари, и все усердие обращая на умную молитву, он не погубляет своего правила, но, напротив, умножает его. И как Закон имел силу и намерение приводить всех ко Христу, хотя через это он как бы и умалялся сам, так и многое пение отсылает делателя к умной молитве, а не простирается на всю монашескую жизнь. Да и самый опыт такового пения учит человека, когда он, молясь, чувствует некоторую преграду между собой и Богом, как бы медную стену, по пророку, не позволяющую уму его ясно взирать к Богу в молитве, ни сосредоточивать внимания в сердце, в котором вместились все силы душевные и источник помыслов, добрых и злых.

Ознакомив вас с предисловиями старца схимонаха Василия, привожу главы об умной молитве старца Паисия (Величковского).

Предисловие

Дошел слух до меня последнего, что некоторые из монашеского звания[33] дерзают хулить Божественную приснопамятную и боготворную Иисусову, умом в сердце священнодействуемую молитву, утверждая таковое свое языкоболие на песке суемудрия, без всякого свидетельства. Вооружает их, дерзаю сказать, на это враг, чтобы их языками, как своим орудием, опорочить это пренепорочное и Божественное дело, и слепотою их разума помрачить это мысленное солнце. Поэтому, оплакав такое зломудрие этих заблуждающих от чрева и глаголющих лжу (Пс. 57, 4) и опасаясь, чтобы кто-нибудь из неутвержденных в разуме слыша такие их баснословия, не впал в подобный им ров злохуления и смертно не согрешил пред Богом, похулив учение премногих богоносных отцов наших, свидетельствующих и учащих о сей Божественной молитве из просвещения Божественной благодати, к тому же и не терпя более слышать хульные речи на это пренепорочное делание, и вдобавок убеждаемый просьбой ревнителей этого душеспасительного делания, – решился я, хотя это и превышает немощной мой ум и слабые силы, призвав на помощь Сладчайшего моего Иисуса, без Которого никто не может что-нибудь делать, в опровержение лжеименного разума пустоумных и на утверждение богоизбранного стада о имени Христовом собравшихся в нашей обители братий написать мало нечто о Божественной умной молитве выписками из учения святых отцов для твердого, непоколебимого и несомненного о ней удостоверения.