Сиделка с милым молодым лицом что-то резко сказала старушкам, и те, как черные тени, исчезли из поля моего зрения. Одна из теней прихрамывала и выглядела очень костлявой, другая казалась выше остальных. Я уже видела их раньше, но где? Чувство триумфа, вызванное пониманием, что эти тени являются реальными людьми, сразу же испарилось, когда я обнаружила, что не могу ничего вспомнить.
Сиделка о чем-то спросила меня, но я не поняла.
— Что? — Я подумала, что не расслышала, но женщина повторила неизвестное мне слово.
Моих губ коснулась жидкость. Значит, это слово означало "пить", облегченно подумала я. У меня все-таки осталось что-то в голове, хотя это "что-то" и причиняло боль. Я проглотила теплую жидкость и поняла, что ужасно хотела пить. Мой живот был совершенно пустым.
Пустым… это слово почему-то встревожило меня. Я попыталась удержать это ускользающее ощущение, но безуспешно.
Я не понимала, что уснула, пока не открыла глаза снова и не обнаружила, что яркие краски над моей головой поглотил мрак. Лишь слева мерцал неяркий огонек, но мне было больно поворачивать голову, чтобы выяснить, что это. Странный шум напоминал звук кипящего чайника. Я опять задремала, балансируя на грани яви и сна. Чуть позже я услышала бой часов и насчитала семь… десять… двенадцать ударов. Кто-то говорил мне, что часы производят слишком много шума. Кто-то был болен, умирал. Кто? Конечно, не я!
Ощущение паники быстро рассеяло туман в моей голове. Я начала вспоминать. Кристина — всплыло в моей памяти. Пятно света стало приближаться ко мне. Я услышала невнятное бормотание и шаркающие шаги. И, повернув голову, ощутила знакомую уже вспышку боли. За пятном света расплывался нечеткий силуэт. Старческий голос старательно произнес по-английски:
— Как вы себя чувствуете, мисс Эмберли? Вы хотите чашечку чая?
— Да, я слышу, как кипит чайник, — сказала я.
— Чайник?
Может быть, она глуховата? Ведь шум не прекращался ни на минуту.
— Прислушайтесь!
Я услышала негромкое хихиканье.
— О, это храпит фру Харбен. Это беспокоит вас?
— А кто это, фру Харбен? — Иностранное имя снова вызвало у меня внезапную тревогу.
— Просто старуха. Она приехала сюда с острова Фюн.
Фюн! Моя тревога превратилась в очередной приступ боли, так как я вздрогнула. Я начала вспоминать!
— Где я?
— Вы в больнице для престарелых дам. Находитесь здесь уже три недели. Вы знаете, это первый раз, когда вы полностью пришли в сознание. Это хороший знак. Вы поправляетесь.
— От чего поправляюсь?
— Поправляетесь после аварии, мисс Эмберли. Но вы не должны больше разговаривать. Я пойду и принесу вам чашечку чая.
Пятно света стало удаляться, прыгая по стенам. Шаркающие шаги направились к двери. А я осталась лежать, поняв, что нахожусь в бальном зале Монеборга, который превратили в больничную палату для старух.
Не помню, дождалась ли я чая или нет, но снова заснула, и, когда в следующий раз открыла глаза, наступил день. Я размышляла о невероятности происходящего. Как могла я пробыть здесь три недели? Что со мной случилось? Неужели я сошла с ума. Старуха говорила об аварии. Что это значит? Я инстинктивно прижала руку к животу, ощущая там все ту же ужасную пустоту. Мой ребенок! Был ли он еще там?
— Сестра! — закричала я, но мой голос был едва слышен.
Кто-то позвонил в колокольчик. Я попыталась сесть, но не смогла. Мое тело покрывала испарина. Что произошло? Покалечена ли я?
Я услышала знакомые шаркающие шаги и голоса, говорящие на датском языке. Минутой позже надо мной склонилась сиделка.
— Что случилось, мисс Эмберли? Фру Харбен говорит, что вы звали меня.
— Мне нужен мой муж, — сказала я, и по щекам моим потекли слезы.
Почему мой вопрос вызвал у нее замешательство, сменившееся сочувствием? Меня охватил ужас. Неужели Отто тоже пострадал в этой загадочной аварии?
— Герр Винтер… — прошептала я.
— Сейчас узнаю, — сказала сиделка и ушла.
— Герр Винтер в Копенгагене, — послышался голос справа от меня.
По-видимому, это была фру Харбен, дама, которая храпела. С большим усилием я повернула голову и посмотрела на нее. Она сидела на кровати — высохшая старушка с совершенно белыми волосами.
— Вы ошиблись, вы говорите об Эрике, — проговорила я, довольная, что начала все вспоминать. — Мой муж Отто.
Старушка смотрела на меня выцветшими голубыми глазами.
— Вот как, — задумчиво протянула она.
Мне хотелось расспросить ее, как долго мы лежим с ней бок о бок, но я чувствовала себя слишком усталой и растерянной. Мне нужен был Отто, который объяснил бы мне все.
Но пришел не Отто, а незнакомый молодой мужчина в темном строгом костюме.
— Я слышал, вам стало лучше, мисс Эмберли, — одобрительно произнес он на хорошем английском. — Прекрасно.
— Но никто не говорит мне, что со мной случилось, — раздраженно пожаловалась я.
— А вы ничего не помните?
— Ничего. Я пришла в себя здесь. Мне сказали, что в больнице я уже три недели, но это не может быть правдой.
— Это правда. Вы получили сильный удар по голове. Несколько раз вы пытались что-то сказать, но, к сожалению, мы не поняли.
— В какую аварию я попала?
— В автомобильную. За рулем был герр Винтер.
Отто погиб! Теперь я поняла это. Поэтому сиделка на стала со мной говорить.
— Герр Винтер мертв?
— Ну что вы! Он получил только несколько ссадин и синяков. Автомобиль врезался в дерево с вашей стороны, поэтому вы пострадали больше. Но это все в прошлом.
Однако в глазах доктора мелькнуло что-то еще.
— А мой ребенок? — прошептала я.
— Сожалею, мисс Эмберли, но вы потеряли его. Мне очень грустно сообщать это вам. Мы вынуждены были произвести небольшую операцию. Именно это отсрочило ваше выздоровление. К счастью, вы находились на ранней стадии беременности. — Он улыбнулся. — А сейчас вы должны поправляться: есть, спать, ни о чем не беспокоиться. Фру Доротея спрашивает о вас каждый день.
Снежная королева с ледяным взглядом. Я не поверила этому. Мой ребенок, мой обожаемый крошечный ребенок потерян. Что скажет Отто? Слезы ручьем потекли по моему лицу. Я пыталась заговорить, но не смогла. Мне был нужен Отто.
— Мой муж, — наконец удалось мне прошептать, но, похоже, никто не услышал меня. Доктор сказал что-то на датском языке. Сестра кивнула в ответ. Затем он мягко произнес:
— Я зайду к вам завтра, мисс Эмберли. — И перешел к следующей кровати.
Сиделка улыбнулась и сказала, что принесет мне кусочек цыпленка, который я должна попытаться съесть.
Я ничего не ответила. Меня удивило, что доктор называл меня мисс Эмберли, в то время как он знал, что я собиралась стать матерью. Отто должен был раскрыть ему наш секрет. Тогда почему меня не называют фру Винтер?
Монеборг переполнен тайнами, подумала я. Как я устала от них. Теперь все должно проясниться. Я закрыла глаза и попыталась вспомнить аварию, о которой сказал мне доктор.
В голове у меня проносились обрывки видений. Вот мы мужем едем посмотреть церковь, в которой будет проходить брачная церемония. Мы спорим о чем-то, и Отто слишком быстро ведет машину. Потом в мозгу возникли приближающиеся деревья, мои крики и побледневшее лицо Отто… Так вот что это было! У него произошел один из его приступов, и теперь мне не нужно больше беспокоиться о том, что мой ребенок унаследует болезнь Винтеров…
Когда сделка принесла еду, я так рыдала, что не могла есть. Кончилось тем, что мне дали успокаивающее средство. Проснувшись, я услышала тихий мужской голос:
— Твоя белая прядь, Луиза. Ее больше нет.
Я открыла глаза и, увидев Эрика, поискала рядом с ним Отто. Но Эрик пришел один.
— По-видимому, ее отстригли, когда ты получила ранение. Надеюсь, она отрастет снова. Это выглядело очень привлекательно.
Я подняла руку и коснулась пластыря, приклеенного у меня на лбу. Увидев мое встревоженное лицо, Эрик сказал успокаивающим голосом:
— Не беспокойся, твое лицо не пострадало. Может быть, останется шрам на затылке, но волосы закроют его. Мой братец не получил никаких повреждений. Дьявольски несправедливо, не правда ли?
Я молча покачала головой. Приятно было видеть Эрика здесь, но где же Отто? Если с ним все в порядке, почему он не пришел навестить меня?
— Ты хмуришься, Луиза. Тебе нельзя много говорить, но, может быть, тебе больно?
Да. Мне было больно. И моя боль была не только физической. Но я солгала:
— Немного.
Лицо Эрика расцвело радостной улыбкой. Какой он все-таки милый! Теплые карие глаза, приятна и улыбка. Но у Отто тоже добрые глаза, и что из этого. Постойте, что это за мысль? В чем я могу его упрекнуть? Только в отсутствии у постели больной жены.
— Луиза, я просто посижу здесь немного без всяких разговоров. Тебя это не побеспокоит?
— Нет.
— Тогда поспи, если хочешь.
Я закрыла глаза, но тут же снова открыла их.
— Отто приходил ко мне?
— О, много раз.
— Тогда почему его нет сейчас?
— Когда ты очнулась?
Но он, к сожалению, не знал, что именно сегодня ты придешь в сознание. Он был вынужден уехать в Копенгаген. Скоро вернется.
За последние часы я получила два неприятных известия: во-первых, я потеряла ребенка, а во-вторых, Отто уехал в Копенгаген, оставив меня в таком тяжелом состоянии.
— Но ведь дела в Копенгагене могут быть у тебя, а не у Отто, — решительно заявила я.
— Луиза, думаю, тебе не следует так много разговаривать.
— Но кто-то же должен поговорить со мной.
— Тогда это сделаю я. Что ты хочешь узнать? Тебе уже известно, что произошло?
— Да. И я знаю, что мы потеряли ребенка.
— Мы все огорчились, узнав об этом.
— Ты не кажешься шокированным, — агрессивно начала я.
— А чем я должен быть шокирован? Тем, что ты ждала ребенка от Отто? Но такие вещи случаются сплошь и рядом. Ты по крайней мере собиралась выйти замуж. Возможно, сейчас…
— Что?
— Я только хотел сказать, что сейчас ты более свободна в принятии решений. У тебя будет масса времени, когда ты поправишься. А сейчас мне, пожалуй, надо идти, я только расстроил тебя. Мама придет немного позднее, если ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы принимать посетителей.