Я посветила фонарем на декоративную бронзовую ленту, вьющуюся на воротах: на ней причудливыми старинными буквами был написан девиз приюта. «Верность и разум».
Калитка оказалась не заперта и, когда я толкнула ее, открылась со страшным скрипом. Марах, обычно бурным клекотом реагирующий на все на свете, на сей раз молчал и, кажется, даже умудрился стать в два раза меньше, сжавшись в неожиданно мягкий комочек.
Я потрепала его по кисточкам на ушах:
– Хороший, хороший филин… – и в непроглядной темноте пошла к замку.
Окна его не светились. Прах знает что. Он не заброшен, ведь верно? Не должен быть! Помнится, именно сюда перевели бы Карла из Лазарета, не забери его тогда Дахху…
Я поднялась на крыльцо мимо разбитых скульптур спящих драконов и заколотила в дверь:
– Добрый вечер! Откройте, пожалуйста!
Ни движения внутри. Лишь позади меня скрипят и раскачиваются деревья. Абсолютное ощущение мертвого места, хотя вон под окнами лежит мяч для тринапа, на подоконнике стоит цветок. Здесь есть люди, но они почему-то не хотят мне показываться…
– Откройте, именем закона! – крикнула я погромче.
Пепел, я правда начинаю волноваться.
– Они не откроют, – вдруг раздался позади меня призрачный голосок. – На этих болотах много духов, и они не открывают после заката, чтобы зло не проникло внутрь.
У меня внутри все обмерло. Я резко повернулась, поводя фонарем туда и сюда. Пусто, пусто, пусто, и вот – на клумбе, скрючившись над каким-то волшебным, окутанным серебристой взвесью цветком, сидит девушка.
Уставшая и осунувшаяся. Серокожая, красноглазая, с короткими алыми волосами. Очевидно, это и была Ринда Шаграух – слава богам-хранителям.
Я представилась и объяснила девушке, что меня послали на ее поиски.
Ринда выслушала меня, не шевелясь. Под ее темными узкими ладонями, собранными куполом, неизвестный цветок продолжал источать странные пепельные искры, пульсирующие вокруг него, будто сердцебиение.
– Что это, Ринда? Почему ты не вернулась домой? – Я опустилась на корточки напротив беглянки, с любопытством всматриваясь в диковинное растение.
– Я решаю задачу с цветком. Не хочу уходить, пока не закончу.
– Но зачем ты делаешь это в кромешной темноте?
– Этот цветок не любит свет. Уберите фонарь, пожалуйста. Если он завянет, мне придется начинать все сначала.
Поколебавшись, я потушила огонь в керосинке. Несколько мгновений я не видела ни праха вокруг, но потом глаза привыкли. На небе проступили звезды. Сбоку – громада Тернового замка. Напротив – красные глаза Ринды, чуть светящиеся, как у всех нюктов.
– Кто дал тебе эту задачу и в чем ее смысл?
– Какая разница? – буркнула девочка.
Кажется, она уже жалела, что окликнула меня. Возможно, сидеть в одиночку перед спящим приютом ей все-таки было страшновато, поэтому она обрадовалась моему внезапному появлению. Но теперь, когда выяснилось, что рыжая госпожа в бирюзовом плаще будет профессионально до нее докапываться, Ринда начала раздражаться. На меня. На себя. На весь свет. Как и принято у подростков.
– Решаю и решаю себе, мое дело. Решу – тогда пойду домой. Какие вообще претензии? – продолжила ворчать Ринда. – Когда дети учатся – разве это не прекрасно?
– Я бы сказала – это подозрительно… – цокнула языком я. – Слушай, я ведь не могу тебя здесь оставить. Воспитатели приюта знают, что ты тут сидишь?
– Да.
– И их это не беспокоит?
– После заката их вообще ничего не беспокоит. Как только рабочий день заканчивается, они запираются в своих комнатах и стараются не вспоминать о том, где работают. Они ненавидят это место.
– Почему?
– Некоторым ненависть дается лучше, чем любовь. Ведь ненавистью можно прикрыть многое. Собственную трусость. Глупость. Лень. И другие вещи, которые люди отказываются видеть в себе, когда выбирают играть в жертву обстоятельств вместо того, чтобы пойти и изменить свою дурацкую жизнь. Кто сказал, что быть жертвой – это благородно? Я ни в ком не видела столько ненависти и гордыни, сколько в людях, которые считают, что ими управляют обстоятельства, а не они сами…
Признаться, я удивилась внезапной мудрости этой странной девочки. Потом вздохнула:
– Ладно, Ринда. Давай подумаем, как нам быть. Что именно ты должна сделать с этим цветком, чтобы пойти домой? Или, может, мы можем как-нибудь подкопать его и сразу забрать с собой?
– Подкопать? – Презрение в голосе девочки могло заморозить Шепчущее море. – Ни в коем случае. В предыдущем задании было сказано, что я должна избавить его от одиночества… Но я сижу тут безвылазно уже сутки, укрываю его, говорю с ним, а ему все по барабану.
– Хм. Боюсь, это цветок слишком мал для того, чтобы воспринимать тебя как нечто, что может избавить его от одиночества… Я не уверена, что он вообще понимает, что ты тоже живая и он может тебя познать.
– Как мы не можем познать богов? – прикинула Ринда.
– Скорее, Отца Небесного, – уточнила я.
Простых богов еще как можем, как выяснилось на практике. Не зря Карл ругается всякий раз, когда его называют богом. Мы хранители. Мы просто хранители. У нас заключен бессрочный и бессовестный контракт с вечностью, и мы очень сильны – что в этом, скажи пожалуйста, такого уж божественного?
– А ты не пробовала посадить рядом другое растение?
– Пробовала. Но цветок всех сжирает. Мгновенно. Слишком хищный. Как вообще можно избавить от одиночества того, кто так любит пожрать?! Все – еда, е-мое! И я искренне не понимаю, каким образом в череду нормальных задач пробралась такая… – бухтела Ринда.
«А я все еще не понимаю, о каких задачах речь», – кисло подумала я, но решила, что сначала надо завоевать доверие девочки. Разговорю ее по пути в Предболотье.
Я похлопала по карманам летяги и нашла маленькое зеркальце в инкрустированной раме. Не слушая слабого возмущения Ринды, я вновь зажгла фонарь и поднесла зеркало прямо к темному цветку.
Прошла секунда.
Другая.
А на третью цветок вдруг вздрогнул.
Мерцающая взвесь вокруг него опала, и он всеми лепестками потянулся к зеркалу, дрожа и вибрируя от радости. Когда его листья коснулись прохладной поверхности амальгамы, цветок будто выдохнул, резко засветился и… исчез. Вместо него на клумбе появилась карточка с математической формулой, но я не успела разглядеть ее – Ринда сграбастала бумажку и спрятала в карман ученической сумки.
После этого девочка насупилась:
– Почему зеркало сработало?!
Я пожала плечами:
– Думаю, в некотором смысле все мы – лишь отражения друг друга. Мы можем видеть в других только то, что есть в нас самих, и ничего больше. С этой точки зрения все – одиночество, все – одиноки (а не еда). А с другой стороны, одиночества и вовсе не существует, потому что в конечном счете мы все являемся одной и той же энергией унни. Но цветок никак не мог распознать в нас эту энергию и утешиться. Зато он узнал себя. Это отличный первый шаг и отправная точка. Правда, я не ожидала, что он самоуничтожится. Как-то нехорошо вышло…
Ринда отмахнулась:
– А зачем ему оставаться? Его функция выполнена. Спасибо за помощь. Теперь можете отвести меня домой, так и быть!
Ты ж моя хорошая.
Ринда деловито вскочила на ноги и нетерпеливо посмотрела в сторону болот. Ее наполняло заметное воодушевление, а рука то и дело ложилась на боковой карман сумки, куда девочка спрятала карточку с формулой.
Мы вышли в топи. На сей раз бэльбог не прыгал мне на плечо, но треск кустов брусники под маленькими ножками невидимого существа сопровождал нас всю дорогу. Один раз бэльбог молча схватил меня за полу летяги и оттащил подальше от розового бочага – того, что вызывает миражи. Я незаметно от юной госпожи Шаграух показала болотнику большой палец.
– Ринда, может, ты все-таки расскажешь мне, что это за задачи у тебя такие? Раз я даже помогла с одной, – попросила я, стараясь звучать, как настоящая взрослая – спокойная и знающая.
Мне казалось, за версту видно, что это амплуа мне определенно не по размеру, но Ринда купилась.
– Я играю в игру для тех, кто хочет получить грант в Луговую школу, – призналась девочка.
– Что за Луговая школа?
– Закрытый пансион для умников, будущих рыцарей света. Его основал выпускник Тернового замка. Чтобы туда попасть, надо пройти вступительный экзамен: решить ряд задачек, спрятанных на территории приюта. Ты решаешь загадку – и она ведет тебя к следующей. А потом к следующей. И так далее. Некоторые надо решать прямо в замке. Другие, – Ринда похлопала по сумке, – можно взять домой. Вы не подумайте, все официально, это не какая-то секта! – поспешила заверить она, увидев, как я хмурюсь. – Глава приюта, воспитатели, даже Башня Магов – все в курсе. Просто такой вот строгий отбор в хорошее учебное заведение.
– Вот как? Что ж, рыцари света – неплохое позиционирование, – удивленно протянула я. – Но получается, гранты рассчитаны на местных сирот? Это нормально, что ты отбираешь у них квоту?
– Всех, у кого был шанс, уже забрали, – зевнула Ринда. – Надо все-таки очень постараться, чтобы выиграть грант. Да и мало кто готов на такие вещи. Короче, местные ребята не против моих попыток.
– Предположим. Но почему ты просто не попросишь родителей отправить тебя в эту Луговую школу? У тебя же состоятельная семья.
– Они не согласятся: их надо ставить уже перед фактом. Они ужасные трусы. Если я скажу, что хочу уехать от них в пансион, они меня привяжут к шкафу. По их мнению, дом – это безопасность, а безопасность – это главное в жизни. Им не понять, что безопасности не существует как таковой. – Ринда скривилась: – И это при том, что сами они однажды все-таки решились покинуть Подгорное королевство! Двойные стандарты, не так ли?
Когда я вернула Ринду домой, дело уже близилось к полуночи.
Воздух был густым и влажным. Тяжелые грозовые тучи заполнили небосвод, и я быстро шла по единственной улице Предболотья, надеясь, что успею выбраться из этого гиблого места до того, как небо обрушит свой гнев на землю.