– И я тебя люблю, Кэйди, – сумрачно отозвался вышеупомянутый, поправляя манжеты заляпанной кровью рубашки.
Ребята подскочили аж до потолка, причем Мчащаяся в полете по-кошачьи развернулась на сто восемьдесят градусов.
– Тинави? Анте? Гординиус? – обомлел Дахху, узрев у себя дома незваных гостей.
Я уже шла к нему, желая шепнуть пару слов о сложившейся ситуации; выдать некое либретто к странной пыточной опере, развернувшейся в свете зажженного очага, однако…
Однако, господин Гординиус Сай не позволил прервать свое шоу. Наоборот, устроил кульминацию.
Зараза.
То, что «дело пошло по шувгею» – хороша пустынная цитата! – я поняла по вытянувшимся лицам друзей и странным звукам сзади.
Когда я оглянулась, колдун-альбинос закинул голову назад и что-то судорожно, с усилием глотал. Анте, увидев неладное, схватил пленника за подбородок и пробовал разжать ему зубы с криком:
– Плюй! Плюй, ублюдок!
Но из ноздрей и изо рта мага уже пошла черная пена – обильная, грязная, как прибой на вулканических островах Б’хала. Глаза волшебника закатились; ботинки выбивали чечетку; кожа быстро стала синеть; воздух вокруг наполнился странным дурманом.
– Горди! – ахнула я, намереваясь броситься к Саю – помочь.
Но мне не дали.
Дахху вдруг схватил меня за локоть – с невиданной для него жесткостью:
– Не подходи! – Меланхоличное лицо друга, бывшего лекаря, оказалось неожиданно сосредоточенным.
– Чт-т-т-то за наххххрен?! – запаниковала Кадия, потому что к этому моменту уже и Анте Давьер, внезапно поднабравший оттенков тьмы и изошедший пеной, с грохотом упал на пол и стал судорожно, эпилептически дергаться в опасной близости от острых камней и жаркого пламени очага.
Мгновение спустя упал Горди, вместе со стулом. От двух трясущихся тел в нашу сторону быстро ползла по воздуху черно-синяя вуаль. Как облако кристалльной пыли, как смутная моровая угроза Средних веков…
– Обе! Быстро! Вон из пещеры! Найдите Полынь! – приказал побледневший Дахху. Тон и лицо у него были такими, что не возразишь.
Пока мы с Кадией по очереди вываливались в ночь, Дахху вдохнул чистого воздуха у порога, и, задержав дыхание, сначала оттащил на матрас две жертвы неведомого яда, сам постепенно синея, а потом обернулся, чтобы заклинанием закрыть и запереть за нами дверь в пещеру. Мы стояли снаружи, на крыльце, во все глаза глядя на пепельно-свинцовое облако, поглощающее «Уголок Поэта».
Последнее, что я увидела перед тем, как хлопок двери отсек от нас сцену, была черная пена, водопадом льющаяся из носа Дахху, который заклинаниями спешно тушил огонь в очаге, закрывал окна, колдовал что-то еще в разрастающейся темноте.
Кадия вцепилась мне в руку так, что только эта боль в ладони и убеждала: все происходящее – реально, а не учебная тревога в Лазарете.
Стекла в узких высоких окошках постепенно синели, потом чернели, сообразно тому, как изнутри их подпирал антрацитовый дым – или пар? Или что?
В пещере нам слышался дробный стук зубов, колотьба конечностей об пол и какие-то заклинания, произносимые надсадно кашляющим Дахху; потом – только лишь колотьба… Прежде чем все затихло, на стекле, ближайшем к нам, проступила надпись, сделанная на стародольном языке:
«КАРАНТИН: Ф.Д».
– Они не мертвы; скажи, что они не мертвы; Тинави, скажи, что они не мертвы, – немедленно! – бормотала Кадия, глядя на то, как постепенно растекаются буквы на запотевшем стекле.
– Не мертвы, – твердо сказала я.
И это было не просто утешением, а фактом.
Ведь Гординиус в своем монологе заявил прямым текстом: он не намерен умирать, он хочет обеспечить себе безопасность.
Да и поступки Дахху, который явно знал, что делает, говорили о спасении людей, а не о суициде за компанию. Если бы он считал, что Анте и Горди обречены из-за черной штуки, он бы не берег их головы от ударов об пол. И, прах побери, если ты писатель и поэт, то вряд ли упустишь шанс сказать какие-то последние слова. Чуть более возвышенные, чем «карантин: Ф. Д.».
Хотя, если ты еще и лекарь…
– Кадия! Отправь птичку Полыни, – я дернула подругу за рукав. – Дахху просил позвать его.
– Боги-хранители… Почему Полынь-то, а не знахарей?! – Мчащаяся стала лихорадочно рыться по карманам в поисках ташени.
Отправив письмо, мы молча сидели на крыльце.
Начался дождь. Внеурочно запели соловьи. Несколько птиц переговаривались с разных сторон. Удивительно, как они прямо во время дождя чирикали свежо и беззаботно. Куда они спрятались, что им так привольно? Или соловьи не боятся воды? Или поют в ночи, купаясь в лужах, острые клювики раскрывая навстречу дождю, и этот горловой клекот – песнь соловья, полощущего рот?
Кадия положила голову мне на плечо. Зеленая куртка подруги переливалась, будто змеиная шкурка, когда на нее попадали капли.
Вдруг из леса выбежала шерстяная белая тень: волк Снежок вернулся домой, почуяв неладное. Еще с середины лужайки он начал скулить, а подойдя, не стал ломиться в дверь, как обычно, но огромным шершавым языком вылизал наши с Кадией руки.
Я откашлялась и спросила:
– Кадия. Пока ждем. Что с Марцелой-то? Вам удалось ей помочь?
– Да, – подруга растерянно кивнула. – Все получилось. Это было красиво. Долину Папоротников на секунду залило магией, знаешь, будто шкатулку с драгоценностями распахнули… Госпожа Марцела внешне осталась совершенно такой же, как была, но говорит, что внутри все преобразилось. А ведь внутри и есть самое главное. Так что завтра она пойдет к королеве – восстанавливать репутацию Дахху…
– Ну хоть что-то пошло по плану, – выдохнула я.
– А где ты встретила Анте? И Гординиуса? И почему он был привязан к стулу? Что вообще происходит?!
Я пообещала рассказать это, когда придет Полынь, чтобы не повторяться дважды. Тем более что рассказ включал в себе пленение Мелисандра, а у нас и так сейчас многовато плохого за спиной.
Думаю, лучше снять с сердца камень, прежде чем навешивать новый. В очередь, господа, в очередь.
Отломив от куста сухую веточку, я стала чертить на разбухшей земле закорючки. Они напоминали вопросительные знаки, перемежаемые схематичными рисунками пламени, спиралей и глаз, что в некотором роде отражало события последних дней.
Терновый замок. Вир. Культ Жаркого Пламени. Все связано. Кто бы мог подумать, прах побери…
Стерев рисунки подошвой сапога, я перевела взгляд на дождь. Крупные капли разбивались о гравий дорожки, о черепицу крыльца, о наши с Кадией макушки, о жестяную бочку и металл качелей. В каждом всплеске мне слышался звон догадок, теснящихся в моей голове.
Теперь они увязывались в единое полотно теории так же, как разнозвучные капли составляли дождь.
Где же ты, Полынь. Нам столь многое нужно обсудить этой ночью…
Я перевела взгляд на Кадию. Подруга задумчиво скребла ногтями руку, на которой больше не было татуировки стражницы. С тех пор как ее санировали, Кадия делала это постоянно.
На розовой коже оставались длинные кровавые ссадины.
– Кад… – окликнула я. – Не делай так. Пожалуйста.
Мчащаяся вынырнула из тяжелых мыслей. Посмотрела на руку, на меня, снова на руку и прикусила губу.
– Я дура, Тинави, – тихо сказала она.
– Вовсе нет. Уж поверь.
– Дура-дура. И не только потому, что в любой непонятной ситуации продолжаю думать об Анте…
Опаньки.
– …но и в первую очередь потому, что захотела вернуться в Стражу. Очевидно же было, что это дурной шаг. Но почему-то мне показалось, что если я хотела чего-то столь давно, то будет глупо передумать.
– Не глупо, – я помотала головой. – Помнишь, однажды магистр Орлин рассказывал нам о ритуале «ноги в реку»?
– Хм. Нет…
«Ноги в реку» было ритуалом, не содержащим никакой магии. Только болезненное и опасное, но чаще – вдохновляющее вглядывание в себя.
Ритуал заключался в том, что магистр О́рлин отправлял тебя, босого, к реке и наказывал не возвращаться до вечера. Ты садился на берегу, опускал ноги в воду и, глядя на то, как течение огибает и обхватывает твои ступни, размышлял о том, кто ты и где сейчас находишься в своей жизни. Не отклонился ли ты от выбранного курса? А если отклонился, то почему. Ошибся? Или тебе уже не нравится то, куда ты раньше шел, и пора осознанно сменить направление?
– Непоследовательность! – помню, возмущались все мы. – Выбрал – иди до конца! В этом суть успеха!
– Нет, – терпеливо отвечал наставник. – Вы путаете темы. Конечно, препятствия не должны заставлять нас отказываться от мечты. Но. Мечты иногда уходят. Нет ничего хуже, чем насильно держать себя в старых рамках, если душа требует обновления. Это приводит ко всякого рода деформациям, болезням. Слушайте себя. Слушайте свое сердце. Если оно начинает биться иначе, не сдерживайте его из упрямства. Не становитесь себе врагом. Перемены – суть жизни. Если вода в реке остановится, она загниет.
Сейчас, годы спустя, я вполне понимаю смысл этого ритуала. Хотя и сама продолжаю стопориться иногда…
Кадия растерянно хмыкнула. Потом запустила руки в волосы и задумчиво взъерошила их:
– Знаешь, а ведь это действительно про меня. На сто процентов. Мне очень тяжело признавать это, но… Да. Я изменилась. Я больше не хочу агрессивно делать карьеру. Не хочу идти по головам, гордясь этим. Не хочу путем интриг добиваться кресла Военного Советника. Вообще не хочу это кресло.
Она вздохнула, положив голову мне на колени:
– Ты была права во дворце: мне действительно нравилось работать с гномами. Наша команда: то, что они полностью принимали меня, пусть я человек и женщина, что для некоторых до сих пор проблема. Еще мне нравилось то, что мы всегда были «в поле», на передовой, и я видела результат своих действий. И то, что командор Груби даби Финн напоминал нам, как важно иметь жизнь и за стенами департамента. «Вы больше, чем ваша работа!» – говорил он. И поначалу это звучало дико, а потом я… поверила. Да, перспективные «кабинетные» должности в человеческих департаментах куда престижнее, но… Зачем мне этот престиж, если вдумат