Куда же оно все уходит.
Как быстро. Как далеко.
Будто подслушав мои мысли, Гординиус открыл глаза. Внимательно посмотрел на меня. На Кадию. На Дахху. На мгновение в тоннеле повеяло атмосферой той вольной и вдохновенной жизни у магистра Орлина…
– Давайте я расскажу все по порядку, – вздохнул Гординиус Сай.
34. Карьерные мытарства господина Сая
Общая боль легко связывает людей, даже легче, чем общая радость. Но что хорошего может принести союз, построенный на боли? И что будет, если боль одного вдруг утихнет?
Гординиус считал, что уж кому-кому, а ему в жизни не повезло по полной программе.
Началось все паршиво – детским домом, а закончилось вообще пустыней. В середину впихнулись годы, проведенные в Башне Магов – сияющие, полные надежд на будущее, а потому особенно горькие в ретроспективе.
В детстве Гординиус был очень пробивным. Он знал: если такой, как он, хочет чего-то достигнуть, то придется впахивать втройне. И не гнушаться некоторых не вполне добродетельных методов. А еще – выправлять самооценку, чтобы любовью к себе от него шибало за версту.
Потому что стойкое ощущение собственной ничтожности только в сказках вознаграждается сторицей. В жизни все по-другому. Если ты в себя не поверишь, то остальные тем более не станут. Делать им нечего, ага.
Когда Гординиус поступил в Башню Магов, он расслабился: решил, что теперь все точно пойдет как надо. Парень планировал стать Шептуном – Лесной департамент привлекал его своей однозначной положительностью. Горди думал: будущая должность, преисполненная благости, как бы сразу смоет все его предыдущие невзгоды и грешки. А что может быть лучше, чем из плохого стать хорошим?
Все будут любить его.
Здорово.
Но чародейская комиссия не разглядела в нем «славного парня». Наоборот. Дескать, ты такой колючий, так легко ступаешь по головам, так изящно втаптываешь моральные принципы ради оценок – езжай-ка ты в Иджикаян, Гординиус, и будь там посольским магом: слушай, докладывай, веди себя мирно, а если мы скажем – наноси удар! Примерно такой же, как мы только что нанесли тебе. В Шептуны и не надейся попасть, ты редкий чванливый ублюдок, нам тут такие не нужны, у нас чинно-благородное королевство. Так что собирай вещички и топай, спасибо за уделенные нам восемь лет.
…На юге было погано так погано, что Гординиус часто смотрел на пальмы: надеялся, что какой-нибудь паршивый кокос шлепнется ему на голову и убьет. Но кокосы висели как приклеенные. Нет им веры.
Альбиносу приходилось заматываться целиком, включая кончик носа, прежде чем выходить на улицу. Да и выходить особой радости не было: Гординиуса раздражали крикливые иджикаянцы с красивыми, но подлыми глазами; вонючие верблюды, плюющие под ноги; песочные дома, похожие на пчелиные ульи; одурелая увлеченность знати бегами гигантских жуков…
Общаться с коллегами не хотелось. Эти идиоты пребывали в полном восторге от посольской работы. Строили планы: десять лет тут посижу по контракту, потом три года в Узких щелях, там – Тилирия или Норшвайн; и так, капля за каплей, будет расти уважение, стаж, зарплата и – свобода перемещений… Дурачки думали, что вершат дипломатические судьбы мира. А по факту – жалко трепыхались, смешно и неуклюже подергивая конечностями в пыльной провинции Южной Четверти.
Впрочем, они выбрали свою работу сами. Их не отвергли, как Гординиуса. Не указали на дверь: ты, мол, недостаточно хорош. Этот факт тоже не способствовал дружбе.
Через несколько лет Гординиус все же привык.
Взял незаконную, но хорошо оплачиваемую халтуру: стал сопровождать караваны в Мудру, помогал добывать артефакты. Потом и вовсе провернул многоходовочку и подгреб один небольшой контрабандный бизнес под себя. («Раз уж все считают меня сволочью, то ей я и буду, – рассудил он. – Кто я такой, чтобы разочаровывать людей?»)
А на пятый год появилась Она. Та, что сначала стала отдушиной, а потом – причиной непрекращающихся ночных кошмаров.
Как-то раз старший посольский маг слег с тепловым ударом, и Гординиус вместо него понес квартальные документы иджикаянскому визирю. Дворцовый комплекс Аль-Паламас – величественный и прохладный – давно привлекал альбиноса, и, расправившись с делами, Гординиус решил погулять там.
Он с любопытством бродил среди мозаичных галерей и сердоликовых патио, шлепал по лазурной воде искусственных бассейнов (глубина – три дюйма; наполняют ежечасно, ибо вода испаряется), любовался на фламинго, павлинов, слонов и соблазнительных наложниц, обвешанных килограммами украшений.
Разморенный жарой, сладкой и вязкой, как мед, Гординиус опустился на бортик декоративного пруда и, раскрыв веер, стал обмахиваться, разгоняя скуку. Как оказалось, он сел неподалеку от покоев султана. Дюжина охранников с изогнутыми саблями стерегла высоченные резные двери, набранные из лиловой слюды.
Вдруг послышались звуки безобразной ссоры. Кричали двое. Когда ссора стала столь громкой, что уже почти можно было разобрать слова, двери распахнулись.
Из них появилась женщина.
Она была невероятна! Благородный черный ворон среди этих разряженных попугаев. Острая, угловатая, целеустремленная, женщина пошла прочь, не оборачиваясь и не слушая визгливых воплей позади. Она пробормотала сквозь сжатые зубы: «Жирный придурок!» – и Гординиус обомлел, по языку угадав в ней соотечественницу.
– Вы из Шолоха? – не удержавшись, окликнул он.
Женщина остановилась и гневно обернулась. У нее был только один глаз; второй закрывала изящная серебряная пластина с рисунком речного водоворота. Под глазом чернело клеймо: крест.
Между тем в распахнутом зеве дверей появился сам султан, и впрямь достаточно пухленький.
– УВОЛЕНА! – завопил он, топая ногами в атласных туфлях. – УВОЛЕНА-А-А-А!
Женщина смерила его презрительным взглядом, а потом вдруг обидно расхохоталась. Охранники тотчас ощерились саблями. Гординиус на всякий случай поправил маг-браслеты на своих запястьях, но продолжал с жадным любопытством смотреть на незнакомку.
– И эта страна падет, – отсмеявшись, холодно сказала дама. Запахнулась в пустынный плащ и… исчезла.
Вскоре Гординиус снова встретил ее: на арене для бега жуков.
Женщина стояла в первом ряду, небрежно облокотившись о дощатый парапет. Ее изумительно длинные пальцы скучающе барабанили по доске.
Песчаная трасса внизу была такой узкой, что ездовые скарабеи задевали ее стены боками. Это было сделано специально: чтобы улучшить свою позицию на треке, жукам приходилось драться, а потом перелезать через трупы соперников. Всадники-иджикаянцы подхлестывали скарабеев кожаными хлыстами и науськивали друг на друга.
Зрители свистели и кричали, но незнакомка из Аль-Паламаса стояла неподвижно. Колдун узнал ее еще со спины. «Истиная грация – это умение не делать лишних движений», – подумал он.
Гординиус перезавязал свой белоснежный хвостик, поправил широкий капюшон плаща и протолкался вперед. Вместо приветствия он скучающе бросил:
– Ненавижу такие развлечения.
– Я тоже, – согласилась женщина.
– А зачем же вы сюда пришли?
– Возвращаю вопрос, малыш.
«Малыш» – это звучало неприятно. Но Гординиус не собирался сдаваться.
Он нарочито равнодушно пожал плечами:
– Кровь и грязь вызывают не меньше эмоций, чем утонченные вещи. А мне любые эмоции дороги – я совсем уже скис в этой мерзотной стране.
– То есть ты выяснил, куда я хожу вечерами, и проследил за мной ради остреньких ощущений? – равнодушно «перевела» женщина.
– Я не следил за ва…
Договорить он не успел. Дама резко повернулась, схватила его за широкий ворот одеяния и притянула к себе. Гординиус замер, когда незнакомка, оказавшаяся вплотную к нему, недобро уставилась ему прямо в глаза – они были с ней практически одного роста. Ее единственный зрачок расширился и начал пульсировать. Бледные губы были плотны сжаты, а пальцы свободной руки весьма угрожающе сжимали такое место Гординиуса, за которое он, скажем прямо, переживал.
Прошли долгие две секунды, после чего дама отпустила колдуна.
– Так тебе хватит эмоций? – хмыкнула она, уже почти дружелюбно.
Между тем жук-фаворит, укушенный за членистую ногу, вдруг упал на треке прямо перед ними, подняв тучи пыли и подмяв под себя жокея. Следующий бегун напрыгнул на него и стал терзать огромными жвалами под ликующие крики толпы.
Женщина тотчас с интересом перевесилась через парапет.
– Третий, пятый и девятый номера тоже проиграют, – громко сказала она и пошла к выходу с трибун. Люди расступались перед ней, как перед прокаженной, а те, кто услышал «пророчество», вдруг стали отчаянно черкать что-то в своих игральных бланках…
Гординиус молча смотрел вслед незнакомке.
Потом ругнулся и, одернув плащ, пошел за ней. Он молча проводил ее до лестницы. Потом по лестнице. Потом, не говоря ни слова, вышел вслед за ней на темную улицу.
– Малыш, а что тебе, собственно, надо? – не выдержала женщина кварталов эдак пять спустя. – Я знаю, в пустыне водятся змеи, которые кусают человека, а потом ползают за ним, пока он не сдохнет от порции впрыснутого яда. Но ты вроде даже не скалил зубки.
Гординиус пообещал себе отомстить ей за этот пренебрежительный тон. Как-нибудь необычно. И чуть попозже.
А пока спросил:
– Каким образом вы тогда исчезли из дворца? Это была какая-то иллюзорная формула?
Женщина не ответила.
– Не буду лукавить: меня впечатлила ваша эскапада, – продолжил Горди. – Я о вас всюду спрашивал. Узнал, что вы приехали в Иджикаян меньше месяца назад. Как же вам удалось сразу попасть на работу в Аль-Паламос? И как… – Он запнулся.
– И как я умудрилась сразу вылететь, ты это имел в виду? – ехидно «подбодрила» женщина.
– Нет. И как вы, прах побери, осмелились поднять голос на султана?!
– А ты на меня как осмелился?