Лозен положила ладонь на крошечное плечико девочки. Другой рукой она погладила Племянницу по голове. Затем положила карабин, патроны и свою порцию провизии к нехитрому скарбу Племянницы. Со своим «мужем», карабином ши-и, ей было особенно тягостно разлучаться.
— Если со мной что-то случится, возьмешь винтовку и пойдешь на северо-восток. Следи, чтоб восходящее солнце было справа от тебя.
ГЛАВА 58ВСТРЕЧИ
На расстоянии дня пути верхом от высоких холмов Трес-Кастильос Кайтеннай повел отряд добывать патроны. Еще одну группу воинов возглавил Чато — они отправлялись на охоту, поскольку запасы мяса подходили к концу. Остальные пятьдесят три бойца Колченогий и Викторио разделили между собой.
Три сотни женщин и детей терпеливо ждали, когда проедет Викторио с воинами, занимающий позицию в авангарде. Отряд Колченогого последовал за ними. Глазастая направила свою серую, как холодное осеннее утро, лошадь в арьергард, пристраиваясь к самому концу колонны. Ее племянница Мудрая и двоюродный брат Кайвайклы, девятилетний Сики, пустили своих коней рядом с ней. За спиной Мудрой в люльке покачивалась сестренка Кайвайклы.
Колченогий повесил над колыбелью ожерелье из кусочков оленьих берцовых костей. Кайвайкла, сидевший за спиной у бабушки, слышал, как весело постукивают костяшки ожерелья. Мальчик зарылся лицом в одеяло, накинутое на плечи Глазастой, и быстро уснул, убаюканный мерным покачиванием в седле и знакомым ароматом дыма, исходящим от бабушки.
В свете закатного солнца процессия обогнула холм, и проснувшийся Кайвайкла понял, почему Викторио решил встать лагерем именно здесь. Со скалистой террасы открывался вид на поросшую травой равнину и озеро. Мужчины спешились, и юноши-пастухи повели лошадей к воде.
Люди по одному или по два стали отделяться от колонны: они шли выбирать место, где поставить шалаши. Глазастая пустила коня вверх по склону — там, в укрытии валунов, и можно будет обосноваться. Расседлав мерина, она принялась собирать хворост. Мудрая выкупала дочку, завернула в платок и уложила на одеяло. В тот самый момент, когда Сики снял с луки седла кувшины и направился к озеру, с прилегающих склонов загремели ружейные выстрелы. Истошно завопили женщины и дети.
Глазастая бросилась навстречу потоку людей, бежавших прочь из долины.
— Накайэ! — закричала она вслед Сики. — Мексиканцы!
Мудрая усадила Кайвайклу на мула, а потом и сама попробовала взобраться на него вместе с дочкой, но животное решило показать характер. Оно брыкалось и вырывалось, силясь скинуть Кайвайклу, изо всех сил вцепившегося в седло. Мудрая положила малышку на одеяло и попыталась успокоить мула:
К ней кинулся индеец-мескалеро.
— Скачите в горы! — крикнул он.
— Подай мне ребенка!
Она вытянула вперед руки, но мужчина, подхвативший девочку, вместо того чтобы развернуться, побежал дальше. Когда Мудрая поняла, что он не собирается отдавать ей малышку, она пустила мула вверх по склону холма. Добравшись до террасы, женщина с Кайвайклой оглянулись на озеро.
Там, в долине у подножия гор, уже сгущалась тьма. Вспышки выстрелов ружей отряда Викторио были редкими. Бойцы израсходовали почти все патроны. Кайвайкла услышал грохот копыт, донесшийся с дороги под террасой: мексиканская конница торопилась отрезать апачам путь к отступлению.
Мудрая спешилась и сияла со спины мула Кайвайклу. Хлопнув животное по крупу, она прогнала его, после чего стала карабкаться с мальчиком вверх. Женщина втиснулась в узкую расселину и позвала за собой сына, но тот вдруг заколебался: в таких расселинах обычно обитали гремучие змеи. Прикусив губу, Мудрая схватила его за руку и, притянув к себе, усадила рядом. Они едва поместились в укрытии вдвоем, а ноги почти торчали наружу. Кайвайкла прижался к матери, чувствуя, как у нее бешено колотится сердце.
Рядом спешился солдат. Он прислонил к скале винтовку и закурил. Кайвайкла ясно видел на фоне темнеющего неба его силуэт и красный огонек самокрутки. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем солдат отшвырнул окурок — чуть ли не под ноги мальчику — и, вскочив на коня, поехал прочь.
Мудрая и Кайвайкла выбрались из расселины и снова принялась карабкаться вверх. Позади них время от времени слышались выстрелы да стучали копыта коней, проносившихся то туда, то сюда: мексиканцы охотились за выжившими.
— Выступ, на котором мы находимся сейчас, пересекает высохшее русло, — прошептала Мудрая на ухо сыну. — В дальнем его конце растут кусты. Надо добраться до них. Оттуда мы влезем повыше. Если прежде, чем мы окажемся у кустов, взойдет луна, солдаты нас заметят.
По дороге они наткнулись на Высокую с внучкой.
— Слишком поздно, — еле слышно произнесла Высокая, — солдаты уже повсюду.
— Все равно надо попытаться, — прошептала в ответ Мудрая. — Кайвайкла пойдет первым. Главное, не высовывайся, — посоветовала она сыну. — Если вдруг что-нибудь услышишь, замри и прижмись к земле.
Проскользнув к пересохшему руслу Кайвайкла пополз по нему, не обращая внимания на острые камни, до крови царапавшие ему колени, и колючки кактусов, впивавшиеся в ладони. Вдруг он услышал голоса и фырканье лошади. Мальчик понял: животное почуяло его. Следуя совету матери, он прижался к земле. Ему почудилось, что сердце у него колотится с такой силой, что вот-вот задрожат горы.
Отыскав заросли кустарника, мальчик спрятался под ними. Устремив взгляд на горную террасу, по которой они только что шли, он увидел, что ее край уже посеребрила луна. Скоро свет доберется до русла, и тогда все, кто там прячется, будут как на ладони.
Кайвайкла повертел головой по сторонам в поисках матери, но ее нигде не было видно. Мальчика охватила паника. Что делать? Скоро до него доберется свет луны! Где же родичи? А вдруг всех тех, кого он знал и любил, уже нет в живых?
Ребята постарше в самых красочных подробностях рассказывали, что мексиканцы обожают пожирать маленьких детей, предварительно поджарив их на вертеле. Губы у Кайвайклы задрожали. Слезы резали глаза и жгли щеки.
Он едва удержался от вскрика, заметив неясный силуэт, но тут же понял, что это мать. Они тронулись вверх по склону. В какой-то момент женщина с сыном остановились и оглянулись. Долина и близлежащие к ней склоны холмов кишмя кишели солдатами. Их было не меньше тысячи. Возле озера развели огромный костер, отблески которого отражались в поверхности воды. На фоне пламени мелькали силуэты людей.
Из-за полной луны было светло почти как днем. Серебристое сияние заливало долину и пересекающее ее высохшее русло, в котором не было ни души.
— А где Высокая с внучкой? — шепотом спросил Кайвайкла.
— Они не захотели даже попытаться перебраться через русло. А теперь уже поздно. — Мудрая помолчала, а потом добавила: — Теперь это больше никому не под силу.
Викторио видел, как Освобождающий спрыгнул с валуна на спину первого из преследовавших их солдат. Он перерезал мексиканцу горло, но пал под ударами других.
Вызывающий Смех бежал аккурат позади Викторио. Крича от ярости и потрясая разряженным винчестером, он кинулся на толпу, окружившую его сына. Викторио не стал останавливаться, чтобы узнать, удалось ли другу забрать с собой кого-нибудь на тот свет, прежде чем его насадили на пики.
Кровь струилась из многочисленных ран вождя, оставленных пулями. Викторио потерял ее столько, что у него кружилась голова. Раз за разом он силился отыскать лазейку в кавалерийском отцеплении, но тщетно. Конники тронули поводья скакунов и перешли в наступление. Медленно, но верно они оттесняли вождя к скалистой стене. Фыркая и улюлюкая, мексиканцы выкрикивали его имя, называя его амиго и предлагая сдаться.
Викторио знал, что мексиканское правительство объявило награду тому, кто убьет его. При виде всадников, устремившихся к нему, вождь расплылся в улыбке. Награда тому, кто его убьет? Он лишит врагов возможности ее получить — только это ему и под силу. Награда не достанется никому!
Взявшись за кинжал обеими руками, он нацелил острие себе в сердце и запел заговор против врагов:
Стою я посреди этого края,
Взывая к небу и земле.
Черное небо укроет и защитит меня,
Земля укроет и защитит меня.
Изо всех остававшихся у него сил Викторио вонзил кинжал себе в грудь, а потом упал ничком, и под весом тела клинок вошел по самую рукоять. Вокруг все взорвалось ослепительно ярким светом. Вождь почувствовал, как, кружась в воздухе, словно орел, он поднимается ввысь над полем боя. Его охватили покой и умиротворение. Он вот-вот обнимет любимых жен, мать, бабушку и дедушку, принявших смерть от бледнолицых. Он прижмет к груди маленького сына и услышит его смех.
Его больше не будут мучить ни голод, ни холод, ни усталость. Ему больше никогда ни с кем не придется воевать.
Проведя почти два месяца в пути, Лозен наконец добралась с Племянницей и ее ребенком до резервации мескалеро. Шаманка сидела у костра, и ей казалось, что тело налилось свинцом. Она слушала, как родня Племянницы весело щебечет, тиская в объятиях юную мать, которую они уже не чаяли увидеть в живых. Бабушки, тетки и двоюродные сестры, ахая и охая, передавали ее младенца с рук на руки.
В резервации гостил Локо, приехавший из Сан-Карлоса. Он не мог упустить возможности поговорить с Лозен и, как только узнал о ее приезде, пришел повидаться с ней. На нем была набедренная повязка, а сверху — измятое пальто. Две пуговицы отсутствовали, и полы расходились в стороны, обнажая живот индейца. Рукава едва доходили до широких запястий. Голову Локо венчала шляпа-котелок. Чтобы она не сваливалась, апач проделал в ней две дырки по бокам и протянул сквозь них бечевку, концы которой завязал под подбородком. Прижав к груди Лозен, старый воин не смог сдержать слез.
Женщина шутливо ткнула его в живот.
— Старый ты конь, — прищурилась она, — совсем разжирел на пастбищах бледнолицых. Как же ты теперь собираешься вступать на тропу войны?