ме не стал бы браться за это задание. Лейтенант Чарльз Гейтвуд по кличке Клюв десять лет гонялся за апачами и при этом вроде бы сохранял здравый смысл. Однако, невзирая на это, лейтенант все равно решил пойти на сделку с одним из самых опасных убийц, которых знал человеческий род.
Присутствие Гейтвуда выглядело тем более странным, что высокого и тощего лейтенанта, казалось, может унести первым же порывом ветра. Кроме того, Чарльз, в отличие от Бритта Дэвиса, не доверял индейцам. У Коллинза мелькнула мысль: если бы Дэвис остался в армии, вместо того чтобы подать в отставку и переехать на ранчо, то сейчас здесь был бы именно он, а не Гейтвуд. Общество Дэвиса нравилось Рафи куда больше: Гейтвуд был необщительным и мрачным. Впрочем, честностью он не уступал Дэвису, а это качество являлось очень существенным, когда речь заходила о переговорах с апачами.
Генерал Майлз приказал лейтенанту взять с собой четверть сотни солдат. Узнав об этом, Рафи лишь покачал головой: еще одна идиотская затея Вечно-Опаздывающего-к-Бою. Джеронимо и близко не подойдет к парламентерам, если рядом будет ошиваться толпа солдат. Когда Рафи и Гейтвуд узнали, что пограничные заставы в общей сложности смогут выделить лишь десять человек, у обоих словно гора свалилась с плеч. Но сейчас Коллинз уже начал жалеть о том, что солдат так мало. Чем больше народу, тем меньше шансов, что одна из выпущенных индейцами пуль достанется самому Рафи.
Коллинз, Гейтвуд, переводчик Джордж Раттен и разведчик-апач Мартин завтракали кукурузными лепешками и кофе. Накануне Мартин вернулся с известиями о том, что сегодня Джеронимо явится на переговоры. Кайиту он оставил в заложниках.
Генерал Майлз, некогда считавший апачей-следопытов совершенно бесполезными, похоже, изменил свою точку зрения. Ходили слухи, что он пообещал Мартину и Кайите по семьдесят тысяч долларов каждому, если те убедят Джеронимо сдаться. Столь внушительная сумма впечатлила бы любого белого человека, но для индейцев деньги ничего не значили. Апачи предпочли бы получить во владение землю неподалеку от форта, где они могли бы жить со своими семьями. И на это Майлз ответил согласием. Черт подери, да генерал пообещал бы луну со звездами с неба, лишь бы заполучить Джеронимо.
Но пока следопыты, не связанные ничем, кроме обещаний, запросто могли вступить в сговор с Джеронимо и устроить засаду на солдат с лейтенантом и Рафи. Нельзя было забывать, что Кайита женат на родственнице одного из бойцов Джеронимо, а с остальными воинами его связывают узы давнишней дружбы. А что, если он остался у Джеронимо вовсе не заложником? Впрочем, с другой стороны, какой смысл плести заговоры против крошечного отряда белых солдат? Они как на ладони, и перебить их не составит никакого труда.
Шло время. Рафи, Гейтвуд, Раттен и Мартин устроились в тени орехового дерева играть в вист. Стоило лейтенанту высказать предположение, что Джеронимо решил всех надуть и старого разбойника можно уже не ждать, как в густой траве в паре сотен метров от них поднялась человеческая фигура. За ней еще одна, чуть западнее, и еще одна — восточнее.
Трое апачей двинулись к компании, сидящей под деревом. За ними показались и другие индейцы.
— Как думаете, давно они тут прятались? — спросил Гейтвуд.
— По меньшей мере с рассвета, — отозвался Рафи.
— Значит, если бы они хотели нас убить, то давно бы это сделали.
В ответ Рафи промычал что-то невнятное. Он считал индейцев по головам и потому не мог поддерживать беседу. Показался последний воин. Вместе получалось пятнадцать человек плюс Джеронимо. Руки Коллинза непроизвольно потянулись к карабину. Неужели это и есть вся знаменитая банда чирикауа, больше года водившая за нос армии двух государств?
Среди воинов Рафи не увидел Лозен. Разведчики говорили, что апачи прячут ее, полагая, будто бледнолицым не понять ту особую роль, которую она играет в отряде. Наверное, они опасались, и не без оснований, что американцы просто сочтут ее распутницей.
Апачи замерли вне зоны досягаемости ружейного огня, а Джеронимо с Озорником двинулись в сторону солдатского бивуака. Озорник оказался высоким и красивым — совсем как его отец Кочис. Создавалось впечатление, что именно его профиль красуется на пятицентовой монете[127]. Лицо Джеронимо куда более органично смотрелось бы на пиратском флаге, чем на монете. Несмотря на августовскую жару, он был одет в измятую и запыленную черную куртку и выцветшую хлопковую рубаху поверх набедренной повязки, а на талии у него виднелся патронташ. Голова была перевязана красной косынкой, еще одна косынка алела на шее.
Джеронимо положил винчестер на землю, но остальные его воины продолжали держать оружие в руках. Джордж Раттен подошел поближе, чтобы переводить. Джеронимо пожал Гейтвуду руку. Улыбка разбойника напомнила Рафи скалящийся череп из папье-маше вроде тех, что мексиканцы делают на День мертвых[128].
— Приветствую тебя, мой старый друг. — Джеронимо явно пребывал в приподнятом настроении: бледнолицые согласились на переговоры на его условиях и на его территории, а вдобавок собирались поднести ему дары. — Что с тобой случилось, Длинноносый? Ноги у тебя худые, как у койота. Совсем отощал, пока гонялся за нами?
— Я рад, что ты приехал поговорить, — отозвался лейтенант.
Гейтвуд и Джеронимо устроились на седлах, положенных на бревна. Пока Джордж Раттен потчевал вождя вяленой кониной и прочими деликатесами, Рафи пошел к воинам раздавать табак и бумагу для самокруток.
Вскоре атмосфера разрядилась. Воины курили и смеялись, перекидываясь шутками друг с другом. Рафи знал, что у апачей на уме. К осени они согласятся откочевать на север в резервацию. Зиму проведут в кругу родных и друзей, питаясь казенными пайками. Ну а с приходом весны, когда в резервации станет скучно, снова отправятся разбойничать.
«Ничего-ничего, веселитесь, — думал Рафи. — Посмотрим, будет ли вам весело, когда вы узнаете о планах генерала Майлза насчет вашего народа».
Прежде чем Рафи, Раттен и Гейтвуд отбыли из форта Апачи, генерал поделился с ними своей задумкой. Он разошлет известия по всем резервациям, что президент Соединенных Штатов лично желает встретиться с индейцами и пожать им руки. Затем Майлз погрузит всех в вагоны — даже следопытов, служивших властям верой и правдой, — и отправит во Флориду.
Отныне апачи больше не будут тревожить Аризону и Нью-Мексико. Рафи знал, что и совесть не будет тревожить Майлза. По части коварства генерал мог бы дать Джеронимо фору. План генерала не вызвал восторга Гейтвуда, но лейтенант знал, что ему нужно уговорить Джеронимо сдаться, иначе смертоубийству не будет конца.
Гейтвуд сразу перешел к делу:
— Мы предлагаем тебе сложить оружие. Тогда ты отправишься во Флориду, к своим.
— Неужели здесь никого ни осталось? — Джеронимо выглядел не просто ошарашенным: его словно ударили обухом топора.
— Все уехали — все до последнего: мужчины, женщины и дети.
Лозен шла меж двух рядов синемундирников. Ей ужасно хотелось заткнуть уши. Ее не трогали их насмешки, но от звуков горнов, труб, кларнетов, дудок, банджо, гармошек и барабанов военного оркестра, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки. Если бы разом заревела тысяча голодных мулов, и то шуму было бы меньше.
Шаманка не знала, что оркестр исполняет балладу «О старых добрых временах»[129], и потому не понимала, отчего смеются солдаты. Лозен тихонько запела лечебный заговор. Тревога чуть поутихла, но шаманка не верила, что заговор поможет. Колченогий говорил, что снадобья и заговоры работают только при правильном, положительном настрое, а об этом сейчас не могло быть и речи.
Лозен, все еще в воинском облачении, шла рука об руку с Одинокой в хвосте колонны из пятнадцати мужчин.
В какое-то короткое мгновение женщина ощутила легкое, словно паутинка, прикосновение пальцев Одинокой: та молила шаманку о поддержке. Вслед за ними с Лозен тащились, еле переставляя ноги, еще четырнадцать женщин и двое детей.
Нантан Вечно-Опаздывающий-к-Бою обещал дать Кайите и Мартину землю и, как всегда, обманул. Сейчас следопыты стояли на платформе и ждали, когда их посадят в поезд вместе с людьми, которых они предали. Осознание того, что члены ее отряда отомстят им за измену, заставив Кайиту и Мартина хорошенько помучиться, принесло Лозен хоть какое-то удовлетворение.
Она посмотрела на Попугайчика — двоюродного брата Джеронимо. Узнав, что нантан Вечно-Опаздывающий-к-Бою отправил его семью в загадочное место под названием Флорида, Попугайчик заявил, что больше не собирается воевать, раз ему не суждено свидеться с родными. Отказались сражаться и другие. И Джеронимо, и Лозен понимали: эта битва подошла к концу и теперь начинается новая.
В конце синей вереницы солдат пыхтело железное чудище, которому предстояло отвезти в своем брюхе пленников навстречу жизни, которая будет ничем не лучше смерти. Ни один из членов отряда раньше не был во Флориде. Апачи считали, что их ждет путешествие сродни тому, которое души совершают после смерти, вот только на их долю выпала участь отправиться в путь еще живыми.
Когда паровоз изрыгнул клубы искр и дыма, дети начали плакать, а женщины заголосили, закрывая руками лица. Лозен дернулась, но все же продолжила идти дальше, затянув заговор против врагов:
Я частица солнца,
Я гляжу с высоты,
Я вижу все, что есть окрест,
Я призываю небо и землю показать мне сокрытое.
Все последние тридцать лет Лозен думала, что встретит смерть на поле боя. Что ж, возможно, так тому и быть. Когда нантан Вечно-Опаздывающий-к-Бою сказал, что члены отряда отступников увидят своих родных, большинство решило, что речь идет о загробном мире. Апачи думали, что бледнолицые отвезут их куда-нибудь недалеко в этом жутком, фыркающем железном чудище, а потом убьют.