Когда подростки добрались до фургона, Чато стал копаться в сене: вдруг бледнолицые в нем что-то припрятали. Вызывающий Смех обнаружил в фургоне стальную палку и с ее помощью вырвал из бортов железные кольца. Говорливый вытянул веревку, которая скрепляла сено, и аккуратно ее свернул.
Трое стервятников опустились рядом с трупом и заклекотали, будто обсуждая друг с другом, кому из них достанутся глаза покойника. Лозен швырнула в них несколько камней, и птицы, захлопав крыльями, поднялись в воздух. Авессалом лежал ничком, но при этом его голова была повернута набок; щека прижата к пропитанной кровью пыльной дороге, глаза широко раскрыты.
— Он приезжал к нам в лагерь с Волосатой Ногой и черным бледнолицым, — узнала убитого Лозен.
— Которые помогли мне сбежать от Эль-Гордо, — добавила Одинокая.
— Вчера мы видели его, — Говорливый показал на тело, — вместе с Волосатой Ногой в жилище бледнолицего торговца. — Юноша предпочел держаться на безопасном расстоянии от трупа. Кто знает, на что способен дух покойного, к тому же погибшего насильственной смертью, да вдобавок еще и бледнолицего.
— Надо отвезти его Волосатой Ноге. — Одинокая, обогнув друзей, подъехала поближе к телу и спешилась. — Помогите взвалить покойника на лошадь.
— Ты совсем рехнулась? — Юноши попятились. В любой момент Призрачный Филин мог явиться за душой покойника, а заодно забрать и их души.
— Он со своими друзьями спас мне жизнь. Я у него в долгу. Я не могу оставить его на съедение стервятникам, муравьям и братцу Койоту. Волосатая Нога знает, как правильно его похоронить по обычаям бледнолицых.
— Нет у тебя долгов перед мертвым бледнолицым, — покачал головой Чато.
— Он спас меня. Значит, стал мне братом. Таков обычай. Ты сам знаешь. — Одинокая повернулась к Лозен: — Ты можешь попросить своих духов о защите?
— У меня нет колдовской власти над призраками, — возразила та, но все же попыталась припомнить, какие заговоры читала Бабушка, чтобы призраки не крали души живых. Взяв щепотку пыльцы, девушка промолвила: — Мы подносим вам этот священный дар, чтобы вы не дали злу случиться с нашей сестрой и нашими братьями. — С этими словами она раскидала пыльцу по четырем сторонам света. Про себя Лозен произнесла краткую молитву о том, чтобы душа убитого беспрепятственно вступила на путь в те края, куда отправляются бледнолицые после смерти.
Прерывисто вздохнув, Лозен достала горсть золы из мешочка, висевшего у нее на поясе. Напевая заговор, которому Бабушка научила ее, когда Лозен была еще совсем крохой, она натерла золой лицо Одинокой, а потом тыльные стороны ее ладоней. Юноши приблизились к Лозен, и она проделала с ними то же самое. Затем она растерла золу по морде и спине лошади Одинокой, после чего нарисовала пыльцой кресты на лбах юношей, Одинокой и всех лошадей.
Вызывающий Смех и Говорливый взяли мертвеца за руки, а Лозен с Чато — за ноги. Совместными усилиями они закинули убитого на спину лошади Одинокой, и Лозен помогла двоюродной сестре сесть на гнедую кобылу вслед за ней. Ведя лошадь с телом Авессалома в поводу, они двинулись к селению бледнолицых. Руки и ноги мертвеца мерно покачивались под цокот копыт.
Рафи увидел их, не успев отъехать от форта даже на пять километров. Сам не зная как, он сразу понял, что тело принадлежало Авессалому. Вытащив свой армейский карабин системы Холла, он зарядил его, вставил капсюль и положил поперек седла.
Ладонь накрыла карман его старого военного френча — Коллинз сквозь ткань ощупал письмо. Не далее чем час назад, когда он в «Американском доме» заказал себе порцию виски, чтобы подкрепить силы перед Хорнадой-дель-Муэрто, в зал вошли четверо геологов-разведчиков. Они объявили, что нашли труп: бедолага, как и многие в этом краю, принял смерть от рук грабителей-апачей. Один из геологов задрал вверх руку, в которой сжимал письмо, найденное в кармане Авессалома.
Авессалом написал его Лиле. Скорее всего, он собирался отправить послание из Эль-Пасо, прикупив одну из этих чертовых новомодных почтовых марок. Теперь Рафи понял, что чувствовали офицеры, когда садились писать похоронки родственникам тех, кто погиб в ходе мексиканской кампании.
Рафи цедил виски, размышляя, как поступить. Здравый смысл подсказывал ехать дальше на север, написать невесте Авессалома и отправить оба письма в Сокорро или Альбукерке. Сердце же требовало безумного: отыскать тело Авессалома и предать его земле, наплевав на угрозу нападения апачей.
Сердце взяло верх. И вот итог. Он на дороге, один, а в его сторону едут четверо апачей. Может, до них уже дошли известия о трепке, которую старатели задали Красным Рукавам? Кто знает, вдруг это мстители? Да, они выглядят не особо воинственными, но и тощих жалких апачей, которые жались у входа в агентство по распределению материальной помощи, эта четверка совсем не напоминала.
Впереди ехали трое юношей. Рафи узнал их — именно эта троица слонялась позавчера по лавке маркитанта. Затем он узнал и девушек, ехавших вдвоем на той самой кобыле, которую увели из неприступного загона дона Анхеля. Волею судьбы он снова лицом к лицу столкнулся с конокрадкой Лозен и очаровательной убийцей Пандорой, коллекционировавшей уши и оставлявшей на память о себе навесные замки.
Его охватило удивительное спокойствие. Рафи захотелось улыбнуться четверке, подъехавшей к нему так близко, что Рыжий даже потянулся понюхать нос кобылы. У Коллинза возникло ощущение, что он давно знает этих ребят, и ему страшно захотелось с ними поговорить. У него к ним было столько вопросов. Да, он мог бы задать их на испанском, но не знал, как выразить свои мысли даже на английском. В Рафи жил пока лишь невнятный, не оформившийся до конца порыв разузнать побольше об этой четверке.
Лозен ткнула кобылу пятками в бока, чтобы поравняться с Рафи. Он увидел на лице девушки следы пыльцы и золу. Во время их предыдущей встречи Лозен была в грязной хлопковой рубахе и набедренной повязке. Сейчас она красовалась в традиционном девичьем наряде апачей. Для удобства она высоко подтянула юбку, и Рафи изо всех сил старался не смотреть на ее загорелые бедра — такие же мускулистые, как у юношей.
Волосы, распущенные в прошлый раз, она двойной петлей перехватила кожаным ремешком, украшенным бусинами. Рафи знал, что такую прическу носят незамужние. Ему стало интересно, есть ли воздыхатель Лозен среди троицы юношей, застывшей перед ним. Он бы не удивился, узнав, что в нее влюблены все трое.
Под густыми бровями девушки все так же озорно сверкали черные глаза. От взгляда Рафи не ускользнул гордый изгиб носа и полные чувственные губы, очерченные так, словно их изваял гениальный скульптор.
«Боже всемогущий, — подумал Рафи, — да она превратилась в настоящую красавицу».
Лозен взяла уздечку лошади из рук Пандоры и протянула ее Рафи. От прикосновения пальцев индианки у него по спине пробежал холодок, а в голова загудела от самых разных мыслей.
— Грасиас[44], — сказал Рафи.
— Пор надо[45].
Голос у нее тоже изменился, став женским — низким и с хрипотцой.
Коллинз посмотрел на лошадь. Понятное дело, апачи не собирались расставаться с ней навсегда. Он кивнул на уздечку:
— И эль кабальо?[46]
— Эс суйо[47], — отозвалась Пандора из-за плеча Лозен.
Не проронив больше ни слова, четверка развернула коней и поехала прочь. Рафи смотрел им вслед. В нем крепла уверенность, что Авессалома убили не апачи. И уж явно не эти четверо друзей.
Роджерс. Это сделал Роджерс.
Рафи задумался о том, что сказать на могиле, когда он похоронит друга, и ему пришла в голову очевидная цитата: «Покойной ночи, милый принц, спи мирно под светлых ангелов небесный хор» [48].
ГЛАВА 17ДОРОГА МЕРТВЕЦА
Рафи назвал мула Отелло за аристократический нрав, преданность, окрас цвета крепчайшего кофе и вспышки ревности по надуманным причинам. Отелло шел коренным, поскольку был сильнее и умнее других. С наступлением темноты Рафи предпочитал ехать на нем верхом, нежели сидеть на облучке.
Коллинз уже начал дремать в седле, когда резкий хлопок, похожий на звук выстрела, пробудил его от дремы, заставив вскинуться и сесть прямо] Звук донесся откуда-то сзади, будто бы из-под копыт Отелло. Прямо посреди Дороги мертвеца протяженностью полтораста километров перед самым рассветом треснула спица на переднем колесе.
— Тише, Рози. — Рафи дернул за поводья левого ведущего мула по кличке Розенкранц. Был он поджарый и нервный, с укоризненным взглядом печальных глаз, и постоянно забирал в сторону.
Рафи спешился, обошел фургон и принялся ощупывать колесо. Да, одна спица сломалась, зато остальные вроде были целы. Можно спокойно ехать дальше, пока не рассветет.
Тут ухо Коллинзу ожгло жарким дыханием. Он протянул руку и погладил Рыжего по морде, по груди и шее. Конь в ответ пожевал его рубашку, а потом прихватил губами ухо. Без Рыжего Рафи никогда не осмелился бы отправиться по Дороге мертвеца в одиночку. Рыжий запросто уйдет от любой лошади, какая есть в распоряжении апачей.
Снова взобравшись на Отелло, Рафи взял в одну руку поводья. Встав в стременах, он щелкнул кнутом, издав боевой клич команчей. Забренчала сбруя, и фургон, будто застонав, тронулся с места и покатил по дороге.
Тоненькая ниточка света на горизонте постепенно превратилась в ленту — стала разгораться заря. Если бы посторонний человек, раньше не бывавший в этих краях, взглянул на нее, то никогда бы не подумал, что это зарево супит адское пекло, в которое превращалась пустыня с наступлением дня. Рафи почувствовал себя крошечным жуком, ползущим по спине гигантского чудовища. Воображение живо нарисовало дозор апачей, притаившийся среди утесов километрах в пятнадцати к востоку. Сейчас они, должно быть, сидят на корточках, положив руки на колени, и сворачивают первую самокрутку за день. Рафи представил, как они замечают ползущий по равнине жучок-фургон, запряженный четверкой мулов, как криками зовут товарищей и начинают суматош