но готовить засаду.
«Не накликай беду!» — мысленно одернул себя Рафи.
Если не было спешки, на рассвете он обычно давал мулам передышку. Когда небо посветлело настолько, что сделалось видным темное пятно на крупе Рози, Коллинз остановил фургон. Натаскав мулам в ведрах воду из бочонка, который находился в задней части фургона, Рафи привязал животных там, где они могли попастись. К мулам присоединился и Рыжий.
Забравшись в фургон, Рафи достал толстый чурбан, вырезанный из мескитового дерева. Сунув его под ось фургона, он выкопал неглубокую ямку под колесом. Вернувшись в фургон, Коллинз открыл гроб, служивший ему сундуком, и принялся рыться в нем, разгребая спицы, клинья, молотки, пилы, тесло, веревки, коробки гвоздей, болты, штифты, зажимы и шплинты, пока наконец не отыскал монтировку, плоскогубцы и деревянную колотушку.
Сосновый гроб он выиграл в юкер у владельца похоронного бюро. Рафи любил повторять, что подобное приобретение всегда пригодится — и еще при жизни, и когда он, Коллинз, уже будет мертв. Другие возницы считали безумием возить с собой гроб, полагая это искушением судьбы. Кроме того, они считали глупостью в ущерб ценному грузу загромождать место инструментами и запчастями, особенно когда вдоль дороги найдется куча сломанных фургонов, число которых не меньше, чем несбывшихся надежд. Однако Коллинз никого не слушал, зная, что полагаться на удачу глупо.
Более того, Рафи даже заплатил кузнецу в Санта-Фе, чтобы тот сделал ему металлическую раму и закрепил ее позади фургона. И вот теперь она пригодилась. Подойдя к раме, Коллинз снял с нее запасное колесо. Его вид столь сильно забавлял других возниц, что Рафи даже стали называть Пятым Колесом.
Подкатив колесо к передней части фургона, Рафи разъединил съемную часть деревянной насадки на ступице и снял ее, обнажив конец оси и железный шплинт. Выяснилось, что широкая головка шплинта отломилась. Придется снимать со ступицы всю насадку, чтобы выбить молотком сломанный шплинт.
Рафи мог дать волю ярости. Мог обрушиться с проклятиями на невезение, костерить судьбу и всех демонов ада. Но был и другой вариант: порадоваться тому, что сломалась всего лишь спица, а не ось. Небрежный возница попробовал бы доехать до пункта назначения со сломанной спицей, но Рафи к таковым себя не относил.
Само собой, небрежные возницы сейчас дрыхли на стоянке фургонов в Санта-Фе или своим оглушительным храпом мешали спать очаровательным сеньоритам в заведении донны Розы. Ни один из этих небрежных возниц не согласился отправиться в путь с Коллинзом — и это несмотря на то, что армия предлагала ставку в шесть раз выше обычной. Даже таких денег было мало, особенно если учесть постоянные налеты апачей на путников, следовавших по Дороге мертвеца.
Роджерс заблуждался, полагая, что преподал Красным Рукавам хороший урок. Все как раз наоборот: теперь Красные Рукава и его налетчики демонстрировали всем, и даже таким мерзавцам, как Роджерс, как выглядят настоящие низость и подлость. Мстительность у апачей была в крови.
Повесив колесо со сломанной спицей на раму, Рафи принялся прилаживать новое. Внезапно заржал Рыжий. Подняв голову, Рафи увидел облако пыли. Он ощутил скорее не страх, а раздражение: бояться Коллинз давно отучился. Он вытащил из седельной сумки отделанную латунью подзорную трубу, через которую ему удалось разглядеть силуэты всадников, но кто они — оставалось неясным, поскольку их надежно скрывали клубы пыли.
— Не думаю, Рыжий, что к нам направляются святые отцы.
Придерживая шляпу за поля, Рафи внимательно следил за тучей пыли, пытаясь прикинуть, сколько всадников ее подняли и скоро ли они доберутся до него. Ему подумалось, что сейчас он чем-то напоминает колдуна из Месопотамии, гадающего о будущем по клубам дыма и подрагивающей козьей печени.
— Я полагаю, что ничего хорошего нас сейчас не ждет, — сообщил он Рыжему.
Бесило, что не удалось доставить груз, а ведь раньше Коллинз всегда довозил товар до получателя. Было жалко мулов, за исключением жирного наглого Яго; скорее всего, апачи забьют животных на мясо. А еще Рафи сердила — причем сильнее, чем он сам был готов признать, — перспектива лишиться фургона, ставшего ему домом.
Рафи распряг мулов и замахал на них шляпой:
— Пошли! Пошли прочь отсюда, чтоб вас забрала нелегкая!
Яго, никогда не отличавшийся особой преданностью, моментально сорвался с места, но Рози, Гильденстерн, Лир и Шут начали бегать вокруг хозяина кругами, пока тот не стал кидаться в них камнями. Отбежав в сторону, мулы остановились и принялись таращиться на Коллинза. Отелло так и не сдвинулся с места.
— Ну как хочешь, — процедил Рафи сквозь зубы.
Он оседлал Рыжего, стараясь не смотреть на облако пыли. Неизвестные, которые его подняли, скоро станут богаче на несколько ящиков ружей — самых обычных, кремневых, гладкоствольных, калибра 17,5 мм, которые с некоторыми модификациями поставлялись на вооружение пехоте с 1795 года. Начальство в Вашингтоне продолжало снабжать солдат оружием, разработанным для ближнего боя с крупными войсковыми соединениями, совершенно игнорируя тот факт, что нынешние враги практически никогда не вступали в ближний бой и ни разу не ходили в атаку строем.
Рафи предложил на время перевозки снять с ружей кремневые замки, но полковник только отмахнулся. Более того, его даже оскорбил совет Коллинза. Если бы сейчас замки лежали отдельно в мешке, Рафи мог бы избавиться от них, и тогда ружья в руках апачей стали бы совершенно бесполезными.
Проверив шестизарядные револьверы, Рафи сунул два себе за пояс, а еще два — в седельные кобуры. Затем он стянул узлом под подбородком завязки, свисавшие со шляпы. Чтобы защититься от стрел, он сложил вдвое толстое мексиканское одеяло и, накинув его себе на плечи, перехватил ремнем. Ружей у апачей пока было немного, но очень скоро это изменится-.
Тут Рафи заметил, что облако пыли несколько сместилось в сторону Налетчики явно решили двинуться наперерез. Ничего, ему лишь бы до предгорий добраться, а там он знает короткий путь. Апачи наверняка тоже его знают, только вряд ли ждут, что Коллинзу известно о тайной тропе.
Он покрепче взялся за поводья левой рукой. Рыжий нетерпеливо переминался с ноги на ногу, будто пританцовывал. Коллинз вскочил на коня, ухватившись правой рукой за луку седла. Едва ткань штанов седока соприкоснулась с кожей седла, Рыжий весь подобрался, как сжатая пружина, и взмыл в воздух. Там, где в землю только что упирались его передние копыта, остались ямки — глубокие, хоть картошку сажай. Конь с таким проворством сорвался с места, что Рафи, откинув голову назад, завопил от восторга.
Ветер дул в лицо, задирая вверх переднюю часть полей шляпы. Хозяин с конем летели по пустыне со скоростью стрелы, и Коллинз молился лишь об одном: чтобы Рыжий пережил безумную гонку по жаре. Рафи пообещал себе: когда доберется до форта, начистит Рыжего мягкой соломой и угостит его виски, не забыв, понятное дело, и о себе. Потом он завернет Рыжего в одеяла и даст ему сена, куда нарежет ломтики сырой говядины. Потом он прикажет принести еще сена, помягче да посвежее, чтобы конь хорошенько выспался. Если все сделать правильно, к утру Рыжий будет бодр и свеж.
А на тот случай, если произойдет нечто непредвиденное и они проиграют эту безумную гонку, у Рафи в пистолете имелось две пули: одна для него, другая для коня.
Викторио, покачиваясь в седле, восхищенно рассматривал мушкет. Ружье выглядело дивно; вдоль ствола тянулись выгравированные виноградные лозы и завитки. Кремневый замок, вделанный в полированное ореховое дерево, был выполнен в виде распростершегося в прыжке горного льва. Викторио стало интересно, кто изобрел столь удивительную вещь. Что за шаман бледнолицых нанес все эти изображения и каких духов они символизируют?
Локо, что-то напевая себе под нос, ехал на коне того оттенка гнедой масти, который мексиканцы называют тоста-до — жареный. За ним следовал незнакомец на мощном сером жеребце. Когда на скакуна падали солнечные лучи, белые волоски, росшие то тут, то там по всей поверхности тела коня, начинали переливаться, отчего казалось, что жеребца припорошило железной пылью. У незнакомца имелся собственный старый мушкет, на котором была выгравирована свернувшаяся кольцами змея.
Викторио, Локо, Крадущий Любовь и трое юношей-пастухов возвращались с охоты. Им не удалось добыть ни одного оленя, но это не имело никакого значения. Они захватили двадцать четыре плюющиеся огнем палки, порох, пули и пять мулов. В фургоне Волосатой Ноги отыскались также ножи, одеяла, ткани, лопаты, мотыги, топоры и блестящие медные котелки.
В каком-то смысле шахтеры из Пинос-Альтоса, унизив Красные Рукава, оказали индейцам услугу. Старик пытался держать обещания, которые дал бледнолицым во время переговоров. Он хотел уговорить воинов Красных Красок не воровать у американцев лошадей и скот, убивая при этом хозяев, когда те пытались воспрепятствовать краже.
А чем же ему ответили бледнолицые? Напали на женщин во время сбора урожая и уничтожили запасы на зиму. Вдобавок солдаты стали перехватывать воинов, возвращающихся из Мексики, изымая у них похищенный скот. И вот теперь Красные Рукава возвращается на тропу войны, а на этой тропе ему в прошлом равных не было. Старатели лишь восстановили естественный жизненный уклад.
Доехав до расщелины в скале, Викторио оглянулся. В самом хвосте Говорливый, Мухи-в-Похлебке и Большеухий подгоняли мулов. Крадущий Любовь, охранявший скот, замыкал процессию верхом на лошади.
Даже не видя лица Крадущего Любовь, Викторио знал, что юноша пребывает в дурном расположении духа. Он не хотел отправляться на охоту, и даже новый мушкет не улучшил его настроения. Ревность, проклятая ревность не давала ему покоя, донимая, словно камешек, попавший в мокасин, или иголка кактуса, застрявшая в набедренной повязке.
Крадущий Любовь гадал: не похитил ли за время его отсутствия кто-нибудь из соперников сердце Лозен? Подавляющее большинство незамужних девушек в племени то и дело заигрывали с ним, а Лозен отвергла юношу. Это для Крадущего Любовь было в новинку, и он чувствовал смятение и злость.