чанки.
Лозен с маленькой Марией стояли в облаке пыли, поднятой уехавшим фургоном. Девочка, желая утешить Лозен, взяла ее за руку. Малышка еще только осваивала язык апачей, но уже научилась передавать свои чувства, почти не прибегая к словам.
— Шидээ, моя старшая сестра, — обратилась она к Лозен, и та почувствовала в голосе крохи печаль.
Бабушка, ее подруга Черепаха и Глазастая мололи кукурузу и желуди, поглядывая в сторону Лозен.
— Ничего, перебесится и позабудет. — Глазастая стряхнула перемолотую желудевую муку в широкую неглубокую миску.
— Что может быть хуже, чем выйти замуж за мескалеро или выходца из племени Белогорья? — усмехнулась Черепаха. У нее был острый подбородок и маленький нос с горбинкой, напоминающий клюв. Из-за морщин вокруг близко посаженных глаз она с каждым годом все больше становилась похожа на животное, в честь которого получила имя. Немного помолчав, старуха сама ответила на свой вопрос: — Хуже только одно: стать женой человека, который не говорит на твоем наречии.
— Зато, если он станет вдруг ее ругать, она ничего не поймет, — возразила Глазастая.
— Любовь докучливее стаи мух, — промолвила Бабушка, — и пристает она к человеку чаще, чем мухи.
— Как-то я не заметила, что любовь тебе сейчас докучает, — усмехнулась Черепаха.
— Любовь не докучает, а вот мухам я по-прежнему мила. — Бабушка подняла взгляд и заметила Лозен, которая шла в сторону лагеря. Волосы, остриженные клоками, теперь даже не доходили до плеч.
Кто срезал тебе волосы?
— Я сама.
— Теперь тебя с такими космами никто не возьмет замуж! — Текучая Вода протянула девушке миску с тушеным мясом, но Лозен отрицательно покачала головой.
— Я вообще не собираюсь замуж, — заявила девушка. — Так что и косы мне не нужны.
— И как ты собираешься жить без мужа? Кто станет о тебе заботиться в старости, если ты не родишь дочерей?
Лозен, пропустив вопрос мимо ушей, повернулась к Викторио:
— Брат, теперь твоей жене помогает ее сестра, их мать и Мария. Я хочу стать твоей подручной. Сопровождать тебя на тропе войны.
— Это невозможно. — Текучая Вода, нахмурившись, строго посмотрела на мужа, чтобы тот не вздумал ответить согласием на столь вздорную просьбу. — Незамужние девушки не вступают вместе с мужчинами на тропу войны. Ты опозоришь семью. Люди станут глумиться над тобой.
— Моя жена права, — кивнул Викторио. — О тебе пойдут пересуды, сестра.
— Они уже и так идут, — пробормотала Ветка Кукурузы. Все тут же уставились на нее. Она редко принимала участие в семейных советах и еще реже выражала свое несогласие. Возможно, ночи, что она провела, тихо смеясь, в своем жилище в обществе Викторио, помогли ей набраться смелости.
— Люди говорят, что она не такая, как все, — продолжила Ветка Кукурузы. — Люди говорят, что духи благословили Лозен, даровав ей силу врачевать, подчинять себе лошадей и видеть на расстоянии. Никто и не ждет, что она станет себя вести как обычная девушка. Мне кажется, если такое случится, народ будет даже разочарован.
Одинокая воззрилась на подарок, оставленный возле ее постели. Это был кувшин из тыквы-горлянки, на которой вокруг напоминающего нос выступа кто-то вырезал и подрисовал красками глаза и улыбающийся рот. Зрачки были скошены к носу, под которым умелец приклеил клочок заячьего меха. На кончике носа мастер нарисовал сеточку вен, похожих на те, что покрывают фаллос. Благодаря стараниям искусника Одинокая без труда догадалась, какие части тела в его понимании символизировали глаза и рот. Внутри кувшина лежали леденцы из кактуса, которые так мастерски готовила мать Вызывающего Смех.
Подарок так развеселил Одинокую, что она принялась хохотать, повалившись на одеяла. Проснувшиеся от ее смеха Лозен и Мария приподнялись и с изумлением воззрились на соседку. Та подняла повыше кувшин, чтобы они его увидели. Мария захихикала, и даже Лозен улыбнулась, хотя думала, что после отъезда Серого Призрака навсегда разучилась веселиться.
— Это подарок Вызывающего Смех? — спросила Мария.
— Ну а кого еще? — Одинокая, опершись на локоть, принялась вертеть в руках кувшин. — И что мне теперь делать?
— Тебе решать, Сестра, — ответила Лозен. — Ты любишь этого парня?
— Люблю, но он не такой, как все.
— А тебя это беспокоит?
— Нет, — подумав, ответила Одинокая. — Он хороший охотник. И славный парень.
— Тогда поступай по велению сердца. — Лозен внезапно почувствовала себя старухой. Теперь, после того как она сама испытала силу любви, девушка считала себя вправе давать советы в сердечных делах. — Любовь, как и колдовская сила, — это дар, ниспосланный Юсэном.
Зашуршав лапником, Лозен повернулась на бок и уставилась в стену жилища. Сквозь парусину, некогда обтягивавшую фургон Волосатой Ноги, виднелось пламя костра. Мария прижалась к спине девушки, но от прикосновения малышки тоска по Серому Призраку сделалась еще сильней.
По щекам Лозен покатились слезы. Она все еще не спала, когда Одинокая собрала одеяла и крадучись вышла. Скорее всего, она решила отправиться к Вызывающему Смех. С завтрашнего дня Одинокая начнет ему готовить, и все будут считать их мужем и женой.
После ухода двоюродной сестры Лозен почувствовала себя еще более обездоленной.
ГЛАВА 19ЛЕГКОЕ КАСАНИЕ
Студеный ветер гнал по декабрьскому небу мрачные серые тучи. Он играл с сухими листьями и мусором, проносясь меж глинобитных домишек форта, носившего название Вебстер. Солдаты ходили по двору, подняв воротники шинелей и опустив отложные наушники шапок. С наступлением темноты по форту скользили апачи — беззвучно, словно поземка. В такое время бойцы гарнизона осмеливались выходить наружу только с заряженными и взведенными пистолетами и ружьями.
И все же остановиться на ночлег в форте казалось предпочтительнее, чем среди глуши и безлюдья, да и к тому же Рафи пришелся по душе доктор Майкл Стек[50] — главный управляющий территорией, приобретенной благодаря победе в войне и получившей название Нью-Мексико. Нашел себе Коллинз и новую работу: теперь он перегонял казенные грузовые фургоны. Армии пришлось вернуться в эти края, чтобы встать на защиту старателей и фермеров. Рафи подозревал, что золотодобытчики специально провоцируют апачей, чтобы те нападали снова и снова: именно по этой причине властям приходилось держать здесь гарнизон на постоянной основе.
Рафи забавляла абсурдность происходящего: государство платило ему, чтобы он возил сюда зерно и мясо на прокорм индейцам, чьим бесчинствам пытались положить конец солдаты, присланные сюда тем же государством. Впрочем, почему бы не накормить краснокожих? Попытки воевать с ними пока результатов не дали, так отчего же, пусть и ненадолго, не купить их расположение?
В этом рейсе Рафи рассчитывал приобрести упряжь, мулов и вернуть себе фургон. От дозорных Коллинз недавно узнал, что остов его повозки все еще стоит в Хорнаде-дель-Муэрто. Ну а в данный момент Рафи играл в юкер с доктором Стеком.
Стек проследил взглядом за тем, как противник, произведя раздачу, положил остаток колоды на стол, перевернув верхнюю карту. Затем доктор глянул на свои карты.
— Когда индейцы Красных Рукавов пришли за провизией в предыдущий раз, некоторые из них решили показать, сколь искусно они управляются с лошадьми, — поведал он. — Поразительное зрелище, доложу я вам.
Рафи промолчал, и Стек, оторвавшись от карт, покосился на него:
— Апачи вас не впечатляют?
— Впечатляют, врать не буду, но только не искусством верховой езды, — хмыкнул Рафи.
— Ах да, вы же имели дело с команчами. Так?
— Знаете, что говорят команчи? — Коллинз взял одну из своих карт и подложил ее поперек под несданную колоду.
— И что же они говорят?
— Белый сядет на мустанга и будет скакать на нем, пока мустанг не выдохнется. Мексиканец будет ехать на мустанге, пока тот не упадет замертво. А команч всегда доедет туда, куда ему нужно.
— Эта поговорка скорее говорит об их презрении к жизни, чем о мастерском обращении с лошадьми, — покачал головой Стек.
— Я тоже полагал, что команчам нет равных в их равнодушии к смерти, пока не столкнулся с апачами, — отозвался Рафи.
— Принимая во внимание, сколько оскорблений и обид пришлось снести Красным Рукавам, вождь своим поведением демонстрирует редкое самообладание и сдержанность.
— Сдается мне, самообладание и сдержанность проявляются несколько иначе, — хмыкнул Коллинз.
— Старатели нападают на стойбища апачей, их женщин и детей. Солдаты отбирают лошадей, которых индейцы покупают на законных основаниях у мексиканских торговцев.
Покупают? На законных основаниях? Рафи не стал разубеждать собеседника и развеивать его иллюзии.
— Мой предшественник, этот шельмец Флетчер, разворовывал материальную помощь, которую правительство присылало апачам, — продолжил доктор Стек перечислять обиды, нанесенные его подопечным. — Он продавал им виски. Власти так и не выделили инструменты, чтобы апачи начали возделывать землю.
— Вы полагаете, они такие смиренные? — выгнул бровь Рафи. — Занятно.
— Я твердо убежден, что львиную долю краж и убийств в этих краях совершают наши уголовники, а вину сваливают на индейцев. Уверяю вас, апачи стали вполне сговорчивыми. Кстати, они вот-вот должны явиться за материальной помощью. Красные Рукава сказал, что с ним придет и племя Теплых Ключей.
— Само собой, — кивнул Рафи.
Стек, услышав ехидство в голосе Коллинза, вскинул на собеседника озадаченный взгляд:
— Вас что-то смущает?
— Майкл, вы славный малый, — совершенно искренне произнес Рафи. Доктор Стек отличался честностью, добротой и порядочностью, но при этом был строгим, требовательным и решительным. Он занял должность главного управляющего, взвалив на себя труд, от которого отказались бы даже Соломон с Иовом и Гераклом — конечно, будь они в здравом уме. Однако доктор Стек справлялся со своими обязанностями так безукоризненно, что полюбился даже апачам, которые ненавидели бледнолицых. И все же Стек в этом краю был новичком, и ему еще многое предстояло узнать и усвоить.