Доктор терпеливо ждал ответа Рафи.
— Поймите, — продолжил Коллинз, — зима — не самая подходящая пора для набегов. Сейчас государство кормит индейцев, дает одеяла, котелки, ножи и всякие безделицы. Апачи только рады. Так будет длиться еще несколько месяцев. А потом настанет весна, апачи снова двинутся на юг и мы еще возблагодарим Всевышнего за то, что мы не мексиканцы.
— Я считаю, что вы, Рафи, неправы. На этот раз индейцы останутся и будут возделывать землю.
«С тем же успехом можно надеяться, что волки вдруг станут выращивать бобы», — подумал Рафи и решил сменить тему:
— Вам доводилось слышать о человеке по фамилии Роджерс?
— Вы о подлеце, который высек вождя Красные Рукава?
— Помимо прочих прегрешений, — кивнул Рафи.
— Я слышал, он отправился разбойничать в Калифорнию. Ну и скатертью дорога.
Приоткрылась дверь, впустив внутрь ледяной порыв ветра, который будто бы только и ждал за порогом, словно кошка. Заглянул лейтенант с раскрасневшимся от мороза лицом.
— Доктор Стек, они прибыли.
— А Викторио с племенем Теплых Ключей?
— Я так понял, они тоже здесь. Для меня все индейцы на одно лицо. — Голова лейтенанта исчезла, но мгновение спустя снова появилась в дверном проеме: — Мистер Коллинз, мои ребята доставили ваш фургон. С него кто-то снял всю парусину, а внутрь нанесло кучу песка, но в целом он вполне себе в рабочем состоянии. Его оттащили на стоянку для фургонов.
Взяв с собой Рыжего, Рафи отправился за компанию с доктором Стеком на склад, где ждали индейцы. Первое, что бросилось в глаза Рафи, когда он вошел в складское помещение, — практически полное отсутствие молодых мужчин среди собравшихся апачей. Коллинз покачал головой с едва заметной горькой улыбкой. Такая картина нисколько его не удивила. Молодые воины не стали ждать наступления весны и отправились в Мексику за добычей.
Рафи поразило, как сильно сдал Красные Рукава. Вождь очень постарел, выглядел усталым и совершенно безобидным. Морщины на лице стали глубже, из-за чего уголки рта опустились, придавая лицу скорбное выражение. Рафи с трудом мог представить, что когда-то этот воин сеял смерть и ужас.
— Волосатая Нога! Друг!
Прежде чем Рафи успел увернуться, Красные Рукава заключил его в объятия, стиснув так, что у Коллинза перехватило дыхание и заныли ребра. Судя по запаху, исходившему от индейца, он давно не мылся; впрочем, этим он мало отличался от остальных присутствующих. Рафи отстранился. На щеке у него остался отпечаток от металлического пинцета, который висел на бечевке на шее вождя. Красные Рукава заговорил на испанском:
— Дай мне фосфорос, добрый друг.
— У меня их нет.
— А как твои носки?
— Я их сносил.
— Как я — мокасины. — Красные Рукава оскалился в улыбке, выставив вперед голую ногу, подошва которой цветом напоминала перемазанный грязью черепаховый панцирь.
«Интересно, он и впрямь сносил мокасины или просто прибедняется перед доктором Стеком?» — подумалось Рафи. Если вождь со своими соплеменниками решил разыграть перед доктором Стеком спектакль, то получалось чертовски правдоподобно. Занятно, а куда же подевались лошади, которых индейцы наворовали прошлой осенью? Неужели съели? Красные Рукава выглядел так, словно запросто мог уминать по коню в день.
— Телескопио? — с надеждой в голосе спросил Красные Рукава.
— Рафи, я рассказал им о вашей подзорной трубе. — Доктор Стек улыбнулся толпе одетых в рванину индейцев, и те заулыбались ему в ответ. Коллинз ни разу прежде не видел, чтобы апачи столь явно демонстрировали свое расположение белому. По всей видимости, они интуитивно, на уровне шестого чувства, улавливали, что собой представляет человек на самом деле.
Рафи вытащил из седельной сумки небольшой мешок, сделанный из рукава старой рубахи. Вынув из него подзорную трубу, он протянул ее Красным Рукавам. Тот посмотрел в нее, воскликнул: «Энжу!» — и протянул ее апачу, которого доктор Стек называл Викторио. Ростом он был примерно с Рафи, то есть выше большинства индейцев. Под кожей молодого человека перекатывались мускулы, а сам он напоминал хищного зверя. Викторио казался бы еще выше, если бы не стоял рядом с гигантом-вождем.
Рафи вспомнил, что видел этого парня в палатке Джона Кре-мони на копях Санта-Риты, а потом на состязании по стрельбе, в ходе которого маленькая конокрадка заработала себе прозвище Лозен. До Коллинза внезапно дошло, что в прошлый раз он видел девушку и Викторио вместе — когда они уносились прочь с табуном лучших лошадей дона Анхеля.
Рафи окинул взглядом толпу индейцев и увидел Лозен: она стояла с Пандорой и другими женщинами и девушками немного в стороне от мужчин. Коллинз с трудом подавил порыв улыбнуться и помахать Лозен рукой. Девушка стояла, завернувшись в одеяло, из-под которого торчала отделанная бахромой юбка, доходившая до щиколоток, прикрытых старыми мокасинами. Ни прически, ни украшений, присущих незамужней девушке, она больше не носила. Скорее всего, она вступила в брак — возможно, вон за того рослого, крепкого юношу, который то и дело поглядывал на нее.
Викторио протянул подзорную трубу Лозен. Она направила ее на Рафи, и он уставился в поблескивающее стекло. Ему показалось, что девушка разглядывала его слишком долго, прежде чем передать трубу соседке. Похоже, теперь каждая из индианок считала своим долгом, хихикая, посмотреть сквозь окуляр на Коллинза.
Рафи уже мысленно попрощался с подзорной трубой, однако ему все же вернули ее. Он провел пальцами по латунной поверхности, надеясь ощутить тепло рук Лозен. Это могло показаться глупостью, но ему хотелось каким-то чудом отделить это тепло, прочувствовать его на фоне других прикосновений.
Толпа апачей зашевелилась, собираясь проследовать туда, где их ждали солдаты, которые вели наблюдение за распределением говядины и зерна. Когда Лозен повернулась, Рафи увидел закинутый за спину мушкет в кожаном чехле, украшенном бусинами, ракушками и парой белых ястребиных перьев. Рядом с чехлом покачивался мешочек — не иначе, с каким-то колдовским снадобьем. Неужели это одно из тех ружей, что были похищены из его фургона? Такие же мушкеты имелись еще у нескольких мужчин, но Лозен была единственной из женщин, которая могла похвастаться подобным оружием.
Коллинзу захотелось броситься вслед за ней, закричать: «Эй, погоди, дай-ка взглянуть на твой мушкет!», схватить девушку за руку, дотронуться до нее. Вместо этого он отправился на стоянку для фургонов, ведя в поводу Рыжего, который игриво толкал хозяина в спину. Каково же было изумление Коллинза, когда помимо фургона он увидел на стоянке старого знакомого.
— Отелло!
Мул посмотрел на Рафи так, словно с момента их расставания прошло несколько минут, а не пять месяцев. Отелло хоть и отощал, но пребывал в бодром расположении духа.
Рафи обошел вокруг своего старого фургона фирмы «Паккард», провел рукой по знакомой глубокой борозде, когда-то оставленной в борту острым краем валуна, скатившегося по склону и едва не разбившего в щепки весь фургон.
Затем, прерывисто вздохнув, Коллинз сунул палец в одно из двух отверстий, оставленных стрелами апачей. Он помнил историю каждой царапины, щелки и вмятины.
Что ж, над фургоном придется потрудиться, прежде чем снова начать возить грузы, но, по крайней мере, он хотя бы отыскался. Получалось, что не Рафи вернулся домой, а дом вернулся к нему. Ухватившись за борт, Коллинз забрался внутрь. Лейтенант оказался прав: песка надуло немало.
Взгляд Рафи упал на какой-то шнурок, торчавший из кучи песка в углу. Коллинз разгреб ладонью песок и увидел кожаный мешочек, мастерски украшенный бусинами. Должно быть, его обронил кто-то из грабителей: вряд ли кто-нибудь по доброй воле расстался с такой прелестной вещицей.
Развязав мешочек, Рафи обнаружил в нем золотистую пыльцу — будто напоминание о солнечном жарком лете. Он принялся было высыпать ее на ладонь, но вовремя остановился, вспомнив, как трепетно к пыльце относилась его возлюбленная, индианка из народа навахо.
Коллинз вытряхнул немного пыльцы на облучок, и та засверкала, словно источая накопленный солнечный свет. Спустившись на землю, Рафи посыпал золотистым веществом оси, а остатки раскидал по четырем сторонам света — совсем как когда-то делала его девушка. Коллинз не только надеялся приманить удачу и почтить память возлюбленной, но и в знак признательности Всевышнему за возвращение «паккарда», пусть Рафи и не желал в том себе признаваться. Покончив с этим, он сунул томик «Ромео и Джульетты» в мешочек из-под пыльцы, убрал его в задний карман штанов и отправился говорить с гарнизонным тележных дел мастером о починке «паккарда».
Вечером Рафи, закутавшись в одеяла, улегся спать возле фургона. Привязь Рыжего он намотал себе на руку. Засыплет снегом с головой? Плевать! Когда рядом стоят лагерем апачи, одного он Рыжего не оставит!
Неслышно, как порхающие в воздухе снежинки, Лозен ступала меж глинобитных строений. Открылась дверь, и на снег упал прямоугольник света. Из дома донеслись громкие голоса. Лозен застыла во мраке между домом, где жили офицеры, и зданием, где обычно вел прием представитель бледнолицых Ц’эк. Завернувшись в одеяло, девушка прижалась к стене. Мимо прошло трое синемундирников, чьи силуэты на краткий миг выхватил лунный свет.
Дверь захлопнулась, прямоугольник света исчез. Лозен двинулась дальше. Ее путь лежал на стоянку для фургонов. Она знала, что и где там расположено. Это ни для кого не являлось секретом.
Она также знала маршрут часовых, обходивших встречным курсом по периметру загон и стоянку. Девушка помнила, когда и в каком месте их маршруты пересекаются. Там она оставила бутылку виски — словно ее по небрежности обронил кто-то из солдат. Затем Лозен затаилась в темноте и принялась ждать. За виски ей пришлось отдать мула, но дело того стоило. Часовые не обманули ее надежд. Она услышала, как один из них вполголоса принялся звать товарищей. Потом Лозен увидела, как патрульные, осмотревшись по сторонам, скрылись в темноте.