Рядом со станцией располагалось ранчо. Когда-то там жили несколько человек, которые десять лет назад погибли от руки Красных Рукавов и его воинов. Теперь Красные Рукава старался выполнять обещания, данные доктору Майклу Стеку, или хотя бы устраивать набеги к югу от границы. Увы, другие апачи, в особенности молодежь, продолжали бесчинствовать и воровать скот. Именно поэтому представитель Баттерфилда Иезекииль Смит попросил, чтобы эту часть маршрута, самую опасную, взял на себя Рафи. Область, прилегающая к перевалу Сомнений, идеально подходила для нападений на дилижансы.
Джон Уорд показал на ранчо рукой с зажатой в ней бутылкой виски:
— Знаю… как пить дать… что под этой доминой есть гнездо. Утиное. Факт!
Джон Уорд знал «как пить дать» много такого, что, по опыту Рафи, не соответствовало истине. Коллинз осушил оловянную кружку с виски Уорда и посмотрел на костер. Столб дыма покачивался, словно под музыку.
Показав кружкой на кактусы и чахлый кустарник, Рафи возразил:
— На пятьсот километров окрест тут нет ни одной утки.
— Окромя той, что живет под домом, — упрямо заявил Уорд, едва сдерживая гнев. Сейчас он напоминал преподавателя, в которого кто-то из студентов запустил кочаном гнилой капусты.
Уорд был из тех, кто редко терпит возражения даже в трезвом состоянии, а сейчас он был изрядно навеселе. Весь поджарый и угловатый, он обладал крючковатым носом, тонкими, как лезвия складного ножа, губами и острыми ключицами, выпирающими над кофтой, кое-как связанной из черной овечьей шерсти.
— Черт подери, да нет там никаких уток, — подал голос кто-то из толпы, сгрудившейся вокруг бочонков.
— Ставлю серебряный доллар, что есть! — крикнул еще кто-то.
Народ загалдел и начал делать ставки.
— Феликс, а ну дуй сюда. — Уорд поманил себе мальчонку лет десяти.
На самом деле мальчугана звали Фелис. Грязные рыжие волосы ниспадали ему на плечи, а одна прядь прикрывала левый глаз, постоянно косивший вверх. Его мать-мексиканка побывала в плену у апачей, и поговаривали, что, несмотря на рыжие волосы мальчика, отцом ему приходится индеец. Когда мать вместе с ребенком сбежала из плена, Уорд их приютил, но жизнь Фелиса от этого слаще не стала. На испанском его имя значило «счастливый». Вот уж счастливым Фелиса никак нельзя было назвать.
Мальчик был бос и одет в перехваченные сыромятным ремнем старые штаны своего приемного отца, подвернутые снизу. Он приблизился с таким видом, будто ожидал, что Уорд при первой возможности закатит ему оплеуху.
— Лезь под эту гасиенду и притащи мне утку, — велел фермер.
— Но там гремучие змеи и скорпионы! — Мальчик попятился, не сомневаясь, что теперь-то оплеухи точно не избежать.
Джон Уорд замахнулся — видимо, не желая разочаровывать мальчугана.
Рафи сделал шаг вперед, заслоняя Фелиса, и предложил:
— Давайте просто заглянем под дом.
Подняв повыше факелы, толпа пересекла двор ранчо, таща с собой один из бочонков виски, принадлежавших Уорду, и встала полукругом перед домом. Углы здания покоились на валунах, приподнимавших его примерно на полметра над каменистой почвой. Под домом царила кромешная мгла, наводившая на мысль о том, что скорпионы и гремучие змеи могут оказаться сущей ерундой по сравнению с другими ужасами, таящимися во тьме.
— Давайте отдерем пару досок и поглядим, есть ли там утка, — озвучил кто-то светлую мысль.
Все радостно загалдели. Пока большая часть собравшихся подкрепляла силы выпивкой, отдельные смельчаки отправились к станции за инструментами. В свете факелов закипела работа. Если кто-то уставал или горел желанием промочить горло, его быстро сменяли. К двум часам ночи груда деревянных обломков, совсем недавно являвшаяся домом, весело горела, освещая трудяг, доламывавших остатки ранчо. С коновязи свисали пять обезглавленных гремучих змей.
Большинство старателей, принимавших участие в уничтожении дома, уже уснули или лежали без чувств посреди двора. От здания остался последний угол. Сгрудившиеся там люди из тех, кто еще держался на ногах, с изумлением рассматривали притаившуюся во мраке собаку.
— Ну и ну, — протянул один из старателей. — Какая мохнатая утка.
Широко расставив лапы и чуть присев, собака защищала свое логово. Рафи подошел поближе и опустился на корточки, чтобы хорошенько ее разглядеть. Песочного цвета псина была тощей, со вздернутым носом и свирепыми глазами. Увидев Коллинза, она на него зарычала.
Между лап собаки толкались, попискивая, два щенка. Рафи стало интересно, каким образом матери удавалось уберегать отпрысков от гремучих змей. По всей вероятности, она заключила со змеями нечто вроде перемирия. Впрочем, возможно, эти двое щенков — жалкие остатки куда большего помета.
Рафи не заметил, как Уорд достал свой старый револьвер и прицелился в собаку, поэтому подпрыгнул от грохота выстрела у него под ухом. Псина упала. Лапы несколько раз дернулись, будто она гналась за кроликом во сне, а потом собака замерла. Щенки, повизгивая, силились выбраться из-под тела матери.
Прежде чем Рафи успел что-либо предпринять, Уорд схватил одного щенка за шею и, стиснув пальцы, принялся бешено его трясти. Не теряя времени, Рафи подхватил второго. Швырнув мертвого щенка в огонь, Уорд потянулся за мохнатым комочком у Коллинза на руках, но, увидев выражение лица парня, тут же передумал и, развернувшись, пошел прочь, что-то недовольно бубня себе под нос.
Рафи, совершенно протрезвевший, двинулся через двор, огибая мусор, обломки забора, покосившиеся надгробные камни, гниющую сбрую и спящих людей. Ему подумалось, что можно подремать пару часиков на кровати в подсобке станции: дилижанс ожидался только утром.
Разбудили Коллинза крики и грохот пистолетного выстрела. Апачи! Схватив новенький дробовик, он бросился наружу, но вместо индейцев его ждали громогласные проклятия и падающий откуда-то сверху багаж. Мимо, словно выпущенное из пушки ядро, просвистел саквояж, рухнув на землю, и в него тут же впилась летевшая следом кирка.
Как оказалось, прибыл дилижанс фирмы «Конкорд» — первый из следующих по маршруту, разработанному Трансконтинентальной почтовой компанией Баттерфилда. Вокруг повозки сгрудилось, отчаянно споря, не меньше трех сотен человек, покуда конюхи посреди общего хаоса и гвалта силились сменить лошадей. Кто-то закидывал саквояжи и сумки на крышу дилижанса, кто-то скидывал багаж обратно на землю. Все это сопровождалось такими забористыми ругательствами, что, услышав их, покраснел бы даже погонщик мулов.
Рафи подошел поближе, чтобы осмотреть дилижанс. Прочный и ладный, он оказался настоящим красавцем. Темно-красный фургон был сработан из лучшего орешника со стальными вставками и осями, а ходовую часть выкрасили в желто-коричневую полоску. На двери красовалась написанная маслом картина: пустыня с кактусами и лиловыми горами, залитыми лучами заходящего солнца. Внутри фургона виднелись занавески и красно-коричневая кожаная обивка.
Наклонившись, Рафи осмотрел широкие кожаные ремни подвесок, проходившие через стальные стойки ходовой части. Они удерживали кузов дилижанса над осями, обеспечивая его плавный ход. Дилижанс казался настоящим совершенством, но Рафи знал, что он никуда не годится. Корпус бесспорно был прочным, но при этом громоздким и очень тяжелым. Одна ошибка беспечного возницы — и дилижанс опрокинется на первой же переправе. Отказываться от подобного великолепия было мучительно больно, но Рафи твердо решил при встрече с мистером Баттерфилдом посоветовать использовать на линии фургоны полегче.
Наконец внимание Коллинза вернулось к скандалу. Плюгавый станционный смотритель совсем недавно прибыл из Коннектикута и, мягко говоря, авторитетом не пользовался. Старатели считались с ним не больше, чем с букашкой.
— О чем спор? — проорал Рафи на ухо смотрителю.
— Старатели прознали о том, что к северу от Хила-Сити нашли золото. Вот все и хотят туда добраться.
Рафи уже доводилось слышать россказни про слитки весом двести кило и запасах золота, превышающих сокровища всех властителей мира, вместе взятых. Коллинз зашел обратно в здание станции. Заглянув в кладовую, он взял оттуда упаковку старых крекеров и банку молока. Этого щенку должно хватить. Вздохнув, Рафи убрал крекеры и молоко в заплечный мешок, где уже лежали льняные кальсоны, носки и шерстяная рубаха, а на самом верху — пальто. Посадив щенка на пальто, Рафи сунул ему в пасть кусок вяленого мяса и закинул мешок на плечо.
Зарядив дробовик, Рафи вышел наружу. Подобрав одиннадцать камешков, он сунул их в карман и забрался на высокий облучок. Сопровождающий по имени Туми, сжимающий в руке почтовый рожок, сдвинул шляпу на затылок и устроился рядом, положив на колени дробовик.
Возвышаясь над царящим внизу хаосом, Рафи пальнул в воздух. Когда внимание присутствующих обратилось к нему, он стал по одному кидать камешки в тех, кого счел самыми приличными из толпы. В людях Рафи не ошибался и при этом никогда не промахивался.
Избранники осыпали его проклятиями, потирая ушибленные места. Не обращая на них внимания, Рафи произнес достаточно громко, чтобы услышали все:
— Те, в кого я попал, поедут. Остальным отойти. — Когда отверженные стали возражать, Рафи навел на них револьвер: — Почтовые отправления в Соединенных Штатах будут доставляться в срок. Ничто и никто на свете не сможет этому помешать. Так сказал мистер Баттерфилд. Я всажу пулю в любого, кто встанет у меня на пути. — Он сунул револьвер за пояс. — Чужой багаж скину с левой стороны. Те одиннадцать человек, кого я выбрал, подойдите к дилижансу справа. Передавайте свое барахло Туми, он будет складывать его на крышу. Если не успеете погрузиться к тому моменту, как я дочитаю монолог Гамлета, пеняйте на себя.
Принявшись декламировать «Быть или не быть…», Рафи начал скидывать с дилижанса поклажу. Народ, невзирая на падающие сверху ящики и саквояжи, кинулся разбирать свои вещи. Коллинз трудился размеренно, в унисон с монологом, благоговейно передвигая мешки с корреспонденцией. Он думал о письмах в этих мешках, о посланиях со всей необъятной страны, о бумаге, которой люди доверяли свои радости и горести, свои самые сокровенные тайны. Возить лес и гвозди, зерно и солонину — просто работа. Доставка почты казалась Коллинзу призванием.