зывать ко Всевышнему, наделившему венец своего творения таким непроходимым упрямством.
ГЛАВА 25ДЕЛО РУК ЖЕНЩИН
Джеронимо ехал впереди — рядом с Викторио и Локо. За ними следовала Лозен с Колченогим и Красными Рукавами. Замыкали шествие Говорливый, Крадущий Любовь и прочие молодые воины с подручными. Все утро они взбирались вверх по склону, направляясь к охряным скалам, вздымающимся по бокам узкого ущелья, что вело к оплоту Чейса. Пронизывающий холодный ветер, который завывал среди круч и оставшихся от оползней груд щебня, пробирал до костей.
Джеронимо рассказывал о группе апачей, которых испанцы прозвали тонтос — слабоумными. Среди сородичей Лозен они были известны как бини-э-дине, что значит «безмозглый народ». Сам Джеронимо теперь по большей части жил в племени Неприятелей, вождем которого являлся муж его сестры Длинношеий. Джеронимо, казалось, совершенно не тревожило пренебрежительное отношение апачей-чирикауа к его новым соплеменникам. Народ Длинношеего обитал в Сьерра-Мадре — земле еще более негостеприимной, чем суровый край чирикауа. Несмотря на невысокое мнение апачей о Неприятелях, выходцы из этого племени, как и остальные апачи, смотрели на бини-э-дине свысока.
Джеронимо говорил громко, чтобы слышали даже подручные:
— Эти бини-э-дине вообще ничего не соображают. Они жрут койотов, змей и даже рыбу. Если, ребята, кто-нибудь из бини-э-дине пригласит вас разделить трапезу, вы, прежде чем есть, лучше сперва понюхайте, что там булькает в котелке.
Кто знает, чем вас накормят. Будете вонять рыбой, а по всему телу пойдут пятна.
Лозен никогда прежде не видела Джеронимо в столь приподнятом расположении духа. Однако остальные не разделяли его веселья. Несмотря на шутки и байки брата вождя, а также добычу, что ждала впереди, все ехали с мрачными лицами.
Джеронимо принес весть о том, что американские солдаты вероломно нарушили священный закон гостеприимства. Они пригласили на трапезу Чейса и взяли в плен не только его племянников и брата Быка, но еще и жену с детьми. Не будь Чейс таким проворным или обращайся он с ножом похуже, то и сам угодил бы в неволю к вождю синемундирников. Весть о случившемся облетела край чирикауа со скоростью степного пожара. Народ уже назвал этот инцидент «Историей о разрезанной палатке».
— Почему синемундирники не отпускают пленных? — спросил Викторио.
Джеронимо скорчил гримасу, которую, впрочем, было сложно отличить от обычного выражения его лица.
— Я был с Чейсом, когда он держал совет с вождем синемундирников, — промолвил он. — Синемундирник напуган. Он боится выставить себя дураком перед своими людьми и потому ведет себя как еще больший дурак. Я думаю, бледнолицые — тоже бини-э-дине.
— И все из-за дрянного мальчонки с рыжими волосами и косыми глазами, — фыркнул Локо. — Племени Белогорья только повезло, когда много лет назад его мать сбежала, прихватив сына с собой. А теперь они его опять похитили.
— Сколько мулов у синемундирников? — Говорливый вернул беседу в нужное русло, заговорив о самом важном.
— Пятьдесят шесть, если солдаты ни одного не съели и ни один не сдох от жажды, — ответил Джеронимо. — Вся вода у них в большом деревянном горшке. — Движением рук воин очертил силуэт бочки. — Даже если бледнолицые пьют не больше ящериц, горшок должен уже день стоять сухим.
Красные Рукава сидел в седле понурившись, на лицо легла печать усталости и беспокойства. Жена Чейса приходилась Красным Рукавам дочерью, ее дети были внуками старика Случившееся потрясло его.
— От бледнолицых одни неприятности, — печально произнес он.
Добравшись до гребня, процессия остановилась, и всадники посмотрели вниз. Там, на изрезанной колеями дороге, чернели остовы четырех фургонов, служивших ответом на вопрос, в чем причина приподнятого настроения Джеронимо. Среди остовов прохаживались стервятники. Несколько птиц присели на обугленные колеса. Прежде чем поджечь фургоны, воины из племени Чейса привязали к колесам девять мексиканцев. От пламени плоть обуглилась и отвалилась от костей, а сами кости почернели.
— Мы захватили троих бледнолицых, чтобы обменять их на семью Чейса, — сообщил Джеронимо. — На мексиканцев синемундирникам плевать, вот мы с ними и позабавились. — Воин осклабился. Ничто его так не веселило, как мертвые мексиканцы, и чем страшнее была их смерть, тем радостнее становилось у Джеронимо на душе.
Викторио запрещал своим бойцам пытать врагов, поэтому, как и Лозен, оставил другим возможность острить по поводу кулинарных талантов Джеронимо и того, как лучше готовить мексиканцев. Викторио с сестрой подошли к груде камней, оставленных апачами в благодарность духам за помощь в нелегком восхождении. Лозен положила в кучу кусок сланца, высыпала на самый верх горсть пыльцы, а ее остатки раскидала по четырем сторонам света.
Она молила духов ниспослать удачу, когда придет пора отправляться за мулами синемундирников. Внезапно в голове привычно зашумело, а в груди возникло сосущее ощущение, словно ветер, дующий в лицо, внезапно лишил ее возможности дышать.
Лозен стала поворачиваться вокруг своей оси. Когда ее взгляд оказался обращенным на юго-запад, девушка задрожала: волна ужаса пронеслась по ней, словно бурный водный поток по узкому каньону. Когда волна сошла, Лозен вся тряслась; казалось, из нее вытянули все силы. С каждым разом, когда духи обращались к ней, она все четче ощущала их присутствие. Открыв глаза, девушка обнаружила, что мужчины молча смотрят на нее. Их стало больше — к процессии присоединился Чейс и несколько его воинов, пришедшие, чтобы встретить подмогу.
— Бледнолицые вернули тебе родных? — спросила Лозен.
— Нет. — Чейс всегда держался спокойно и с достоинством, но сейчас он выглядел так, словно в любой момент был готов взорваться от ненависти и ярости.
— Откуда шли враги? — спросил Викторио у сестры.
Лозен молча кивнула на юго-запад.
— Духи поведали тебе, сколько их?
— Кажется, много, но они далеко.
— Двоюродный брат моей жены ездил на охоту, — сообщил Чейс, — и видел семьдесят синемундирников. У них трое пленных апачей. Он думает, они из племени койоте-ро. Синемундирники идут пешком. Должны прибыть завтра к середине дня. — Вождь кинул взгляд вниз на останки фургонов. — Вождь синемундирников захватил наших мужчин, отобрав их у семей. Я не стал мешать их женам, когда они захотели убить бледнолицых, ехавших в тех фургонах. А еще они убили бледнолицего из каменного дома. Тела они оставили там, где их найдут синемундирники по дороге сюда.
— Синемундирники развяжут против нас войну, — заметил Викторио.
— Так тому и быть.
В тусклом свете заходящей луны Лозен лежала ничком у речушки. Сквозь набедренную повязку и замшевую рубаху она чувствовала исходящий от земли холод, но дубы надежно скрывали ее и от чужих глаз, и от ледяного ветра. Викторио придерживал сестру за подбородок, покуда наносил ей на лицо широкую полоску краски из крови оленя, смешанной с толченой агавой. Горизонтальная полоса пересекала обе щеки и нос девушки. Точно такие же полосы украшали лица мужчин, сопровождающих Викторио. Красная линия исказила черты лица Лозен, но теперь девушку будет сложней разглядеть в пустыне.
Лозен гадала, слышит ли Викторио биение ее сердца. Поначалу они лишь собирались украсть у военных мулов, но теперь намечалась куда более значимая и опасная вылазка. Девушка тревожилась, что ее отправят домой, но мужчины проголосовали за то, чтобы позволить ей отправиться с ними.
Лозен втерла в волосы пыль, потом наломала дубовых веточек и закрепила их на ремне, перехватывающем голову. Завернувшись в выцветшее одеяло, она уперлась подбородком в скрещенные руки и слилась с окружающим пространством. Остальные мужчины из отряда Викторио последовали ее примеру, превратившись кто в валун, кто в куст. Все это произошло очень быстро — не дольше, чем паук оплетает паутиной бьющуюся в его тенетах муху.
Чейса мулы вообще не интересовали. Он жаждал выманить синемундирников, чтобы перебить их и спасти родных. Если ему не удастся проделать задуманное нынешним утром, все пропало. Когда приближающееся подкрепление доберется до станции, у Чейса просто не хватит воинов противостоять врагам.
Сквозь дубовые ветви Лозен могла разглядеть усыпанные камнями подступы к ручью. Издалека доносился отчаянный рев мулов. Если бледнолицые в самое ближайшее время их не напоят, животные начнут дохнуть. Впрочем, мотивы, толкающие бледнолицых на совершение тех или иных поступков, находились за пределами понимания здравомыслящих людей. Девушка застыла в ожидании.
Когда взошло солнце, раздался крик ястреба — условный сигнал, оповещавший о том, что бледнолицые открывают ворота. Лозен продолжала сохранять спокойствие и безмятежность. Прежде чем они с соплеменниками накинутся на мулов, животным надо дать утолить жажду. С другой стороны, мулам нельзя позволять упиться: от избытка воды животные не смогут быстро бежать, а путь им предстоял долгий, аж до самой Мексики.
Земля, к которой Лозен прижималась животом, едва заметно задрожала от топота копыт. Рев мулов теперь слышался отчетливее и звучал более исступленно. Ястреб прокричал дважды. С мулами отправились всего двое погонщиков, хотя речка находилась вне зоны досягаемости ружей солдат, затаившихся в каменном доме. Что ж, значит, увести мулов не составит никакого труда.
Как только прозвучал последний, полный скорби крик ястреба, который издал дозорный, Лозен вскочила и сунула одеяло сзади себе за пояс. Она тут же услышала крики товарищей Викторио и хлопки мушкетов: чтобы напугать мулов, апачи стреляли поверх их голов. Издав вопль, пронзительный и жуткий, Лозен кинулась к воинам, собравшимся у речушки.
Вопреки ожиданиям, мулы не обратились в паническое бегство. Большинство из них даже не подняли морд от воды. Лозен выхватила из-за пояса одеяло и замахала им на животных, но это не помогло. Колченогий правильно говорил: мул упрямее его жены Глазастой, когда та в самом дурном настроении.