Рафи попытался представить приятеля богатым и женатым. Воображение спасовало.
— И вот в один прекрасный день она заявляется ко мне и говорит, что ей нужен ра-а-азвод. Нашла себе в Филадельфии адвоката, и тот ей сказал, что она просто обязана получить половину всего, что у нас есть. Пожалуйста, не вопрос. — Билл усмехнулся. — Вытащил я из шкафа все ее платья и каждое разрезал пополам вот этим. — Он показал приятелю охотничий нож. Клинок был длинным, не короче узловатого предплечья Билла, а наточенное лезвие — тоньше листа бумаги. — А еще разрезал пополам свои панталоны, жилеты, рубахи и пиджаки.
Пока больше всего в рассказе Рафи потрясло, что когда-то у Билла имелась сменная одежда. И не просто одежда, а жилет. Рафи попытался представить приятеля в жилете.
— Тебе когда-нибудь приходилось резать ковры? — Билл подмигнул Коллинзу. — Так вот, я взялся за них, как только закончил с тряпьем. Затем я разломал печь и перебил все тарелки и горшки, а обломки с осколками сложил в две равные кучи. Дальше я схватил топор и принялся делить мебель, лампы и прочую дребедень, а баба носилась вокруг меня и орала, будто ее кололи шпильками. — Билл удовлетворенно вздохнул. — Я вышел наружу, а она за мной, продолжая верещать, как свинья. А пока я кумекал, как мне разделить на две части дом, примчалась полиция — положить конец дебошу.
Снова воцарилось молчание. Воспоминания явно доставляли Биллу удовольствие. Какой смысл было искать правды в суде? Он сам все решил по справедливости.
— И вот теперь я здесь, — закончил он. — Счастливее деревенского дурачка.
— Апачи тебя в последнее время не беспокоили?
— Не-а, — помотал головой Билл. — Кочис со своим развеселым племенем считает меня сумасшедшим, а сумасшедшие у них вроде святых. И вообще, после того как апачи увели отсюда лошадь и мула, они потеряли ко мне интерес. Взять-то с меня больше нечего. Раньше они порой заглядывали ко мне на огонек. Курили, выпивали чуток. Но сейчас стоит мне завидеть апачей, я прячусь и запираю дверь на засов. — Подавшись назад, хозяин поместья постучал костяшками пальцев по паровому котлу, отозвавшемуся низким металлическим гулом, который долго не хотел стихать. — Врать не буду, летом внутри чертовски жарко.
— Не зря ведь эти хреновины котлами называют, — кивнул Рафи.
Коллинз продолжал раскачиваться в кресле. Размеренное движение успокаивало его, и он чувствовал себя словно в колыбели. Рафи, Билл, Рыжий и Пачи молча смотрели, как заходит солнце. От царящей вокруг тишины веяло покоем и уютом, как от пары старых разношенных мокасин. Когда ночь окончательно вступит в свои права, Рафи оседлает Рыжего, подзовет свистом Пачи и отправится в путь. Он по большей части ездил по ночам: так было безопасней.
— Знаешь, во всем в этом мире есть свой смысл, даже в апачах, — нарушил молчание Билл. — Взять, к примеру, мужчин. Господь их сотворил, чтобы есть и пить, а еще чтобы по ночам иногда не спать. — Он опять надолго замолчал, наслаждаясь окутавшей их тишиной.
— А женщин? — наконец не выдержал Рафи.
— Женщин Всевышний сотворил, чтобы они нам готовили разную вкуснятину, делали выпивку и не давали спать по ночам. — Билли подмигнул Рафи.
Тут приятели увидели, как на севере появилось облако пыли. Билли зарядил свой мушкет, а Рафи взял карабин «Шарпе». Конники были еще далеко, но ощущение тяжести винтовки, лежащей теперь у Коллинза на коленях, придавало ему уверенности.
Шестеро солдат доскакали до владений Билла, когда окончательно сгустилась тьма. Командовал отрядом сержант Джон Мотт — тот самый, с которым Рафи когда-то свел знакомство в осажденной станции дилижансов. Пока солдаты поили лошадей у колодца Билла, сержант отведал из котелка ложку варева, после чего опустился на стул с решетчатой спинкой, положил затянутые в сапоги ноги на бочонок и, откинувшись, принялся задумчиво раскачиваться, балансируя на двух ножках стула.
— В прошлом месяце мятежники обстреляли форт Самтер и американских солдат, которые там находились, — сообщил сержант.
— Где этот форт Самтер? — поинтересовался Рафи.
— На острове неподалеку от Чарльстона. Война объявлена.
— Я как чувствовал, что дело идет к разводу, — кивнул Билл. — Даже не знаю, что тут добавить. Я так понимаю, они собираются разделить страну пополам?
— Армия за пару недель приведет сепаратистов в чувство, — безапелляционно заявил Мотт.
Рафи не разделял уверенности сержанта, но спорить не стал. Коллинз достаточно хорошо знал южан. Они не понимали слова «поражение», Хоть отруби им ноги по колено, они все равно будут сражаться, впиваясь зубами в лодыжки врага, точно барсуки.
Перекусив и наполнив фляги, солдаты снова оседлали коней.
Мятежники избрали своим президентом Джефферсона Дэвиса[63], — напоследок сказал Мотт, обернувшись через плечо.
Некоторое время Рафи прислушивался к перестуку копыт, медленно стихавшему в темноте.
— Джеф Дэвис, — проворчал Коллинз. — Жаль, что мятежники не назначили его генералом. Тогда война точно быстро закончилась бы.
— Ты его знаешь?
— Наслышан о нем. После того как его «Стрелки Миссисипи»[64] решили исход сражения при Буэна-Виста, он многое о себе возомнил. Стал считать себя гениальным стратегом, хотя на самом деле ему просто помогла удача.
— Получается, ты за янки, хоть сам из Техаса[65]?
Рафи задумался. Ответ удивил его самого:
— Пожалуй, что да.
Коллинз вдруг осознал, что его симпатии на стороне армии и северян, а не Техаса. Оно и понятно: армия дала ему несравнимо больше Техаса. Кроме того, южане раздражали Рафи. Казалось, главная цель всей их жизни заключалась в отстаивании права бичевать плетьми все, что движется и не движется. О чем только думал Дэвис со своими единомышленниками? Это ж каким надо быть надменным и самонадеянным, чтобы развязать войну с противником, который значительно сильнее, гораздо лучше подготовлен и оснащен и вдобавок обладает куда большими ресурсами?
— Лично мне плевать, чем кончится дело, — махнул рукой Билл.
Рафи хорошо понимал чувства приятеля. Грызня честолюбивых хлыщей в широких галстуках, полосатых брюках и лакированных кожаных туфлях обоим представлялась далекой и несущественной. Безжалостные бандиты-мексиканцы, кровожадные американцы, беспощадные апачи да и сама пустыня с завидной регулярностью отправляли на тот свет как правых, так и виноватых.
И тут Рафи внезапно осенило.
— Черт подери, — пробормотал он.
Билл поднял на него взгляд и выгнул кустистую бровь.
— Черт подери, — снова выдохнул Рафи.
Несмотря на проливной дождь с грозой и молнии, то и дело раскалывающие небосклон с раскатистым громом, подобным пальбе тяжелой артиллерии, в форте, как и ожидал Рафи, царил хаос. Коллинз привязал Рыжего у конюшни, стряхнул воду с полей шляпы и отправился на поиски капитана. Пачи неотступно следовала за хозяином.
Капитан оторвал взгляд от раскрытого журнала учета, лежавшего на столе в палатке интенданта.
— Новости слыхали? — спросил он.
Рафи кивнул, хотя капитан уже успел снова сосредоточить внимание на каракулях сержанта-интенданта.
— Некоторые из солдат южан уже дезертировали.
— И что теперь? — спросил Рафи.
— Мы уходим отсюда. Это приказ. Мы нужны на передовой.
— На передовой? — Во время мексиканской кампании плечом к плечу с Рафи сражались сотни южан, и сейчас он попытался представить, каково будет сойтись с ними в бою. А вдруг правительство объявит мобилизацию? Вдруг его тоже отправят на войну?
— Мы только что получили свежую депешу. — Капитан потряс в руке мятым листом бумаги. — К первой неделе июля велено все сжечь и выдвинуться на восток.
— А как же апачи? Они станут резать людей, как волки овец.
— Приказ есть приказ, — пожал плечами капитан. — Слушайте, Коллинз, а давайте с нами, а? Вас, в отличие от многих дураков, не свела с ума золотая лихорадка. Пусть пот проклятый Богом край достается дикарям. Если хотите знать мое мнение, апачи заслужили эту землю.
Уехать отсюда? Подобная мысль никогда прежде не приходила Рафи в голову. Он ненадолго задумался. Кто знает, может. Фанни Кембл все еще гастролирует в США с пьесами Шекспира? Рафи видел литографию с ее изображением в старом номере газеты Фрэнка Лесли[66]. Бумага истерлась от прикосновений множества пальцев, но Рафи сумел разглядеть, что Фанни Кембл удивительно красива. Он попытался представить, как сидит в театре: кругом лепнина, херувимы на потолочном плафоне, женщины с перьями на шляпах, и все зрители трепетно внимают мисс Кембл.
Коллинз покачал головой:
— Пожалуй, я останусь.
— Понимаю, — кивнул капитан. — Знакомый черт лучше незнакомого.
Рафи понимал: если он отправится на восток, его с известной долей вероятности призовут в армию. Кроме того, он скорее попадет на луну, чем переберется на другой берег Миссисипи. Он был наслышан о том, как живется на востоке: народу не протолкнуться, кругом вонь, шум. Не разгуляться — ни душой, ни телом.
Пусть капитан считает здешние земли бесполезными пустошами, его дело, а у него, Рафи, другая точка зрения. Коллинз внезапно понял, что влюбился в этот полный опасностей жаркий, пыльный край и теперь не может с ним расстаться. Развод был немыслим.
ГЛАВА 28ТУСОН. ТУБАК. ТУМАКАКОРИ И ДАЛЕЕ — В АД
Синемундирники уходили. Колченогий не был удивлен. Он посмотрел на Викторио с Лозен, после чего снова устремил взгляд в сторону форта в долине, напоминавшего горстку крошек на дне широкого блюда.
— Молнии сослужили нам славную службу, — промолвил он.
— Но у синемундирников много железа. — Викторио не мог поверить своим глазам. — Железо ослабляет волшебную силу молний.
— Послушай меня, брат, мой заговор сработал. Молнии встали на нашу сторону и прогнали бледнолицых.