В отличие от Викторио, Красным Рукавам не составляло труда поверить, что духи то ли молний, то ли еще чего-то наконец ответили на всеобщие мольбы. Он расставил руки в стороны, обратив ладони к небу, и задрал квадратный подбородок, чтобы жаркие солнечные лучи падали ему на лицо. Смежив веки, великан пустился в пляс. Притоптывая ногами и размахивая руками, он принялся вращаться на месте. Со стороны вождь напоминал обожравшегося мертвечиной стервятника, тщетно пытающегося подняться в воздух.
Лозен лежала на животе рядом с Викторио и поглядывала на брата, рассматривавшего синемундирников в трубку-дальноглядку, которую девушка стащила у Волосатой Ноги. Неподалеку от них лежали Колченогий с Джеронимо, тогда как остальные члены отряда схоронились за гребнем хребта.
Синемундирники построили кучку деревянных домиюпг на перевале Сомнений и теперь контролировали доступ к единственной речушке на день пути окрест. Это очень мешало апачам-чирикауа, когда им нужно было попасть в оплот Чейса на западе или вернуться домой, в край Красных Красок на востоке.
Само собой, воины и Чейса, и Красных Красок воровали солдатских лошадей и мулов, и синемундирники ничего не могли с этим поделать. Апачи нападали на обозы и разъезды, однако и солдаты не сидели сложа руки. Отряды бледнолицых устраивали вылазки в горы, разоряя стойбища индейцев. О спокойном сне оставалось только мечтать.
И вот теперь синемундирники уходили. Собравшись на плацу, они, согласно своему ритуалу, выстроились в четкие аккуратные колонны. За ними расположились груженные скарбом фургоны. Процессию замыкали жалкие остатки стада — большую часть мулов чирикауа уже успели украсть.
От дома к дому ходили солдаты с факелами — они поджигали крытые деревянной кровельной дранкой крыши. Дранка была сухой, как трут, и пламя быстро распространялось. Лозен слышала доносящееся издалека потрескивание, похожее на стрекот насекомых в гнилушках.
— Похоже, они замерзли, — хмыкнул Викторио, передавая подзорную трубу Колченогому.
— Может, они напоследок решили устроить пир? — Шаман глянул в трубу. — Пусть бы зажарили на огне тех несчастных мулов, что у них еще остались.
— Мы убивали мексиканцев и без их помощи. — Тонкие губы Джеронимо скривились в хищной улыбке. — А теперь можем и дальше их убивать, и никто нам не помешает.
Позади них Красные Рукава, продолжая пританцовывать, затянул победную песнь. Теперь этот край снова принадлежит чирикауа. Они прогнали синемундирников. Раньше вождю всякий раз приходилось придумывать новые отговорки, чтобы не вступать с бледнолицыми в переговоры, ведь те хотели, чтобы он отдал им землю своего народа. Теперь Цэ’к больше не станет уговаривать Красные Рукава взять в руки пишущую палочку и нарисовать крестик на говорящих листках бледнолицых.
Красные Рукава страшился белых прямоугольных говорящих листков больше грома, молнии, Призрачного Филина и всех винтовок синемундирников, вместе взятых. Листки обладали колдовской силой, которую получали от Уа-син-тона — то ли волшебного места, то ли могущественного шамана ди-йина. Так или иначе, эта сила могла отобрать у Красных Рукавов его родной край, изгнав апачей из их жилищ.
Последний припозднившийся солдатик, на ходу поправляя вещмешок, спешно занял свое место в колонне. Трубач дал сигнал. Загремели барабаны, выбивая ритм, от которого даже Лозен, вопреки ее воле, захотелось маршировать. Конные си-немундирники пришли в движение первыми, за ними проследовали пешие солдаты. Заскрипели оси фургонов, засвистели и закричали погонщики, направляя мулов и скот навстречу поднимающемуся облаку пыли.
Лозен вдруг осознала, что происходящее отчасти напоминает ее видение, вот только двигалась колонна с востока на запад. Ей стало ясно: теперь насмешек не избежать. Джеронимо, в отличие от Викторио, Колченогого, Локо и Крадущего Любовь, оказался не в силах промолчать.
— Похоже, твоя сестра далеко не столь мудра, как сама считает, — произнес он, с улыбкой посмотрев на Викторио.
Тот обратил на него не больше внимания, чем матерый волк на щенка. Однако от Лозен не скрылось, как другие воины начали кивать на отступающее войско.
— Ну да, все в точности как напророчила сестра нагнана, — фыркали они. — Синемундирники идут с запада на восток.
Лозен знала, что это только начало. Ей вспомнилось, как Колченогий однажды сказал ей: «Заслужить славу провидца сложно, а не растерять ее еще сложнее».
— Не обращай на них внимания, — посоветовал сестре Викторио. — Ты все увидела правильно, мы лишь неверно истолковали твое видение.
Лозен уставилась на солдат, фургоны и скот, двигавшихся в клубах пыли. Дело не в ошибочном толковании. Просто она видела нечто другое — совсем не то, что происходило сейчас.
Летучие мыши — животные быстрые и цепкие, и потому считалось, что хорошие наездники обладают колдовской силой летучих мышей. Поговаривали, что ею наделена Лозен. Сама она считала, что такой силой может похвастаться и высокий бледнолицый по имени Волосатая Нога, однако девушка стала называть его Ч’банне — Нетопырь — по другой причине.
Девушка знала отпечатки копыт его рослого чалого не хуже, чем следы лошадей всех членов своей семьи. Во время вылазок с Викторио она часто обнаруживала поутру следы чалого на тракте, там, где накануне вечером их не было. Чтобы не наткнуться на один из отрядов Чейса, вставшего на тропу войны, Волосатая Нога теперь бодрствовал по ночам, совсем как филин, скунс или кошачий енот какамицли — или как нетопырь.
Викторио с соплеменниками и раньше навещал Чейса, но теперь им не будет нужды скрываться в дороге от солдат. Долгожданная свобода! Если в пути они наткнутся на стадо или им удастся раздобыть патроны — тем лучше. Впрочем, соплеменники Чейса дочиста разграбили край, так что скота в нем почти не осталось.
Сияние утреннего солнца освещало Волосатую Ногу, ехавшего по тракту чуть севернее старой мексиканской церкви под названием Тумакакори[67]. Лозен не знала, где Волосатая Нога обычно укрывается с наступлением дня, но ей было известно, что сейчас поблизости нет ни пещеры, ни ранчо. Говорливый, Большеухий, Чато и Крадущий Любовь были в восторге: каждый из них мечтал заполучить коня Волосатой Ноги.
Подгоняя пятками лошадей, группа ринулась вниз по склону. Посыпались мелкие камни. Добравшись до ложа долины, апачи галопом поскакали за бледнолицым, оглашая окрестности боевым кличем. За друзьями устремилась и Лозен. Викторио и Колченогий решили не тратить понапрасну времени. Они и раньше гонялись за этим огромным чалым и потому знали, насколько бессмысленное это занятие.
Лозен не испытывала никаких иллюзий, она понимала, что ей не нагнать Волосатую Ногу. Девушка желала лишь одного: оказаться между преследователями и жертвой, чтобы не дать друзьям убить бледнолицего. Сейчас она скакала на сером мерине, которого недавно увела с гасиенды. Скакун оказался проворным, с крепкими ногами, и Лозен почти поравнялась с Чато, когда тот поднял мушкет и выстрелил.
Волосатая Нога покачнулся в седле, но все же выпрямился, и его жеребец понесся вперед с удвоенной силой. Крадущий Любовь наложил на тетиву стрелу и вскинул лук. Лозен захотелось крикнуть ему, чтобы он не убивал золотоволосого. Погибнуть, как олень на охоте, — этот бледнолицый не заслуживал такой участи. Но воин не указывает другому воину, что делать. Может, мужчины и не считают Лозен воином, но она своим поведением не даст им оснований видеть в себе лезущую не в свое дело женщину.
Стрела Крадущего Любовь впилась Волосатой Ноге в спину, но всадник не упал. Расстояние между ним и преследователями неуклонно увеличивалось, а стрела в спине покачивалась, будто махала апачам рукой — в точности как делают бледнолицые в знак прощания. Ну и глупый же обычай!
Говорливый развернул дымчатую лошадь и пустил ее рядом с Лозен.
— Ты права, — вздохнул он, — его очень непросто убить.
Убедившись, что преследователи прекратили погоню. Рафи пустил Рыжего шагом. Потянувшись рукой та спину, он нащупал стрелу и выдернул ее. Ему удалось извлечь стрелу вместе с наконечником, потому что она, к счастью, толком так и не вошла в тело. Обычно бывало по-другому: апачи крепили наконечники к древкам туго натянутыми оленьими сухожилиями, которые размокали от крови, и при попытке вынуть стрелу наконечник, нередко смазанный ядом, оставался в теле.
Вытащив из штанов подол рубашки, Рафи извлек из-за пояса украшенный бусинами мешочек, прикрывавший ему поясницу. Теперь в нем появилось два отверстия: круглое и треугольное. Коллинз извлек из мешочка книгу.
Стоило ему открыть ее, как со страниц посыпалась пыльца, перемазав пальцы желтым. Коллинз принялся листать томик, разделяя страницы, слипшиеся, когда книгу пробила пуля. Расплющенный кусочек свинца обнаружился в пятом акте, под строками: «Место, время, мое решенье — грозны и зловещи; они ужаснее, чем тигр голодный, они грозней, чем бурный океан»[68]. Край пули надорвал заднюю сторону обложки.
Рафи вытащил кусочек свинца и подбросил его на ладони. Он уже собрался его выкинуть, но, передумав, сунул в карман куртки — пусть будет талисманом. Затем Коллинз чуть слышно пробормотал молитву, поблагодарив Всевышнего за то, что стрелявший из мушкета апач то ли поторопился, то ли решил сэкономить, когда отсыпал порох. Окажись пороха хотя бы чуточку больше, пуля прошила бы книгу навылет и перебила Рафи позвоночник.
Коллинз остановил Рыжего — пусть чуток отдохнет, пока их не догонит Пачи. Через некоторое время собака вылетела из кустов, на ходу обнюхивая все, что попадалось по пути. Наконец она остановилась возле жеребца и вскинула морду.
Рыжий наклонил к ней голову, и конь с собакой соприкоснулись носами — так они всегда здоровались.
Февральский ветер пробирал до костей. Рафи поплотнее закутался в куртку и тронул поводья. Теперь впереди бежала Пачи — рыская то влево, то вправо. Собака всегда предупреждала Рафи о приближении апачей и знала, где от них спрятаться.