дийином. Обряд длился всю ночь, и Лозен в итоге сморил сон, так что Бабушке пришлось расталкивать ее. Девушка вспомнила, как проходила обряд Женщины, Окрашенной Белым, как долгие часы она стояла, стараясь держаться прямо, покуда Колченогий пел заклинания. Теперь к страху, восторгу, ужасу, гордости, трепету и неуверенности прибавилось еще одно чувство.
Скука.
ГЛАВА 32ДВИЖЕНИЕ НЕБЕС И ТВЕРДИ
Домочадцы Сары Боумен назвали ее новую кровать Эль-Сьело — Небеса. Дело в том, что индеец навахо, смастеривший ложе, по просьбе Сары украсил изголовье, изножье и боковые стенки резьбой и картинами с изображениями херувимов, резвящихся среди облаков. На четырех толстых ножках, подпирающих Небеса, мастер-навахо воплотил индейские образы прародителей человека, первых обитателей земли: Водяное Чудище, Голубую Цаплю, Жабу и Дух Грома.
Четыре усатых мучачо[75], находившихся в услужении у Сары, поставили кровать на бок, чтобы протащить ее через дверной проем. Как только им это удалось, хозяйка проскользнула в комнату. Вертясь вокруг кровати, она размахивала руками и кричала: «Тенган куйдадо! Аккуратнее!» Когда лгучачо уронили кровать, Сара изрыгнула целый поток проклятий на испанском, причем столь забористых, что даже Рафи покраснел. Не обращая на великаншу никакого внимания, мучачо подняли кровать и снова принялись за работу. Складывалось впечатление, что они считали миссис Боумен главной помехой в деле.
Сара с домочадцами прибиралась после вчерашней головокружительной прощальной вечеринки. Судя по количеству битых бутылок, забытых сапог, изорванной одежды и все еще спящих среди окурков гуляк, вечеринка удалась на славу.
Между тем Сара собирала вещи: она переезжала обратно в форт Юма. Сборы проходили в такой суматохе, словно с лагеря снималась целая армия. Толстые глинобитные стены содрогались от криков на испанском и английском. Повсюду шныряли женщины и дети. Они то и дело роняли вещи, а иногда при случае даже швырялись ими.
Рафи чувствовал себя растерянным в этом гвалте. Теперь он ездил по ночам, отчего ему начало казаться, будто он единственная живая душа посреди равнодушного ко всему мироздания. В такие минуты тоска одиночества отдавалась похоронным звоном в его костях.
Как обычно, Рафи приехал еще до рассвета, в тот самый момент, когда гуляки, еще худо-бедно стоявшие на ногах, разбредались по домам, горланя песни. Добравшись до маленькой комнатушки на заднем дворе, Коллинз повалился на узкую кровать. Его выдернула из полузабытья Дульсе, его любимая девочка из борделя Сары, которая скользнула нагой к Рафи под одеяло и свернулась калачиком у него под боком. Дульсе не произнесла ни слова, но он узнал ее по аромату духов и округлости форм.
Ее легкие касания дурманили сильнее самой крепкой выпивки. Пара, никуда не торопясь, предавалась любовным утехам, и происходящее казалось скорее сладкими грезами, нежели реальностью. Достигнув пика наслаждения, Рафи провалился в сон — будто рухнул головой вниз в бездонный колодец.
Когда он проснулся, уже рассвело, а Дульсе ушла, причем настолько давно, что постель успела остыть. Рафи встал, умылся из поилки для лошадей и проведал Рыжего, после в компании Пачи, неотступно следовавшей за хозяином, отправился на кухню. Там черствыми маисовыми лепешками он вычерпал из котла остатки тушеных бобов, не забыв поделиться с собакой. Все это время вокруг сновали повара, рассовывавшие кухонный скарб по мешкам.
Прежде чем вернуться в Тусон, Рафи четыре месяца возил припасы войскам северян в Нью-Мексико. Пока он там работал, до него дошли известия о гибели Джорджа Бэскома в сражении при Вальверде, что оказалось единственной приятной новостью за все это время. Оставалось лишь сожалеть о том, что в стычках с мятежниками гибнут и другие северяне, согрешившие перед Всевышним куда меньше Бэскома.
Когда сержанты-вербовщики стали хищно поглядывать на Рафи, он понял, что из Нью-Мексико пора уезжать. Кроме того, он узнал, что федеральные части отбили форт Юма и двигаются на Тусон. Добравшись до города, он обнаружил, что за несколько дней до его прибытия южане снялись с лагеря, а в Тусон вступили северяне.
Сейчас Рафи старался не думать о том, как он будет тосковать по Саре и сопровождавшему ее пестрому табору, который она называла семьей. Рафи потягивал виски — стаканчик перед ним поставила пробегавшая мимо Дульсе, опалив жарким дыханием шею. Чтобы отвлечься от печальных мыслей, Рафи прочитал от начала до конца, а потом от конца до начала свежий номер «Тусон таймс».
В своей колонке редактор обычно давал полезные советы: как подковать лошадь, как построить ветряную мельницу или изготовить кровельную дранку. В этот раз он наставлял читателей, как ловчее убивать апачей. Редактор предлагал добавить в пирожные смесь коричневого сахара и стрихнина, после чего положить их в тряпичные мешочки и привязать к седлу. «Если вы обнаружите, что вас преследуют краснокожие подонки, — говорилось в статье, — просто бросьте мешочки с угощением, а примерно через час возвращайтесь за скальпами». Постскриптум гласил, что «данный метод столь же эффективен против индейцев навахо, койотов и крыс».
К Рафи направилась Сара, на ходу отводя со лба мокрые от пота рыжие локоны.
Рафи, как того требовали приличия, встал и опустил ладонь на спинку стула.
— Что, и это тоже надо грузить? — спросил он.
— Нет. — Сара присела за стол. — Один джентльмен согласился взять мебель оптом. Он, между прочим, и девочек моих хотел перекупить. Я им сказала так: кто хочет, пусть едет со мной.
У Рафи мелькнула мысль предложить Дульсе остаться с ним. Он попытался представить, как будет жить с ней на маленьком ранчо. Он станет сажать кукурузу и пасти скот, Дульсе будет кормить его до отвала, стирать и штопать одежду. Но если он женится на Дульсе, ему придется остаться с ней и защищать от набегов апачей. Каждый день вставать с постели и видеть перед собой одно и то же? Рафи знал: такая жизнь не для него. Он только разобьет девушке сердце.
От невеселых мыслей его отвлекла Сара. Показав на мечущихся людей, она с усмешкой произнесла:
— Что там говорилось в «Альманахе бедного Ричарда»[76]? Два переезда равняются одному пожару?
— Так и оставалась бы, — усмехнулся Рафи.
Ему подумалось, что так всем было бы проще. Кроме того, всякий раз, возвращаясь сюда из своих странствий, он будет знать, что здесь его ждет Дульсе.
— Мой Альберт уверен, что старатели не зря копают рядом с фортом Юма. По его мнению, там полно золота и серебра.
У Коллинза не повернулся язык сказать Саре, что он видел ее Альберта в Месилле в обществе юной вдовы одного старателя. При этом вдова — по всей видимости, благодаря усилиям Альберта — не выглядела такой уж безутешной.
Рафи протянул Саре сложенный треугольником лист бумаги. Он был кремового цвета, плотный, как пергамент, и скреплен красной треугольной восковой печатью.
— Это вам от дона Эстебана.
Сара сунула письмо себе за пояс рядом с пистолетами:
— Большое спасибо, Рафи. Как поживает дон?
— Очень даже неплохо. — Коллинз знал, что при первой же возможности Сара попросит миссис Мерфи прочесть ей письмо, но ни за что бы не позволил себе поставить миссис Боумен в неловкое положение, предложив свои услуги и показав тем самым, что ему известно о ее неграмотности.
— За сейф мы возьмемся в самую последнюю очередь, вполголоса произнесла Сара, подавшись вперед. Как сядет солнце, придешь с седельными сумками и заберешь свои деньги. — Великанша скрестила руки, будто собираясь предложить Рафи самую выгодную сделку в его жизни. Само собой, я могу заплатить тебе за твоих «двойных орлов»[77] пятьдесят тысяч долларов ассигнациями. Их всяко легче возить с собой.
— Вы предлагаете мне доллары конфедератов? Я вас правильно понял?
— Ни один вор не покусится на ассигнации, — улыбнулась Сара, сверкнув изумрудными глазами.
— На этом их преимущества заканчиваются. Насколько мне известно, с тех пор как мятежники ушли из города, народ пользуется этими ассигнациями только в сортирах. — Рафи сделал глоток, с наслаждением почувствовав, как виски ожгло ему горло, после чего сменил тему: — Что вы знаете о генерале, командующем калифорнийскими частями? — Коллинз решил, что Сара наверняка в курсе: все новости первым делом узнавала именно она, равно как и содержание официальных военных депеш.
— Ты о Джеймсе Карлтоне [78]? Я столкнулась с ним на рынке вскоре после того, как в город вступили войска. — Улыбка на лице Сары сделалась кислой. — Худой как палка, бледный как смерть и такой мрачный, будто у него только что померла мамаша, не вернув ему взятые в долг два доллара. — Она покосилась на дверь: — Ну вот, легок на помине.
Высокий офицер снял шляпу и, прищурившись, вгляделся в царивший в зале полумрак, — Миссис Боумен? Добрый день. — Генерал явно чувствовал себя здесь не в своей тарелке и потому не стал тратить время на любезности. — Скажите, пожалуйста, где мне искать мистера Рафи Коллинза? — У Карлтона был отрывистый говор выходца из холодного малонаселенного северного штата вроде Мэна или Массачусетса.
— Можете поискать его здесь: он как раз сидит напротив меня, господин генерал. Не желаете присоединиться к нам? — Сара достала бутылку и водрузила ее на стол.
— Я не прикасаюсь к алкоголю, мисс Боумен. «Ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют»[79], — речитативом произнес он.
— Может, оно и так, — кивнула Боумен, — но сам Иисус на свадьбе обратил воду в вино. Как полагаете, он унаследовал Царство Божие или нет?
Карлтон притворился, что не расслышал обращенного к нему вопроса. Вытянувшись в струнку, как на параде, он обратил на Рафи взгляд своих серых глаз. Милосердия в них было даже меньше, чем в свинцовых пулях.