— «Надеюсь жить и умереть готов»[86], — ответил цитатой негр. На губах у него промелькнула тень улыбки. — «Мера за меру».
— Такой пьесы я еще не читал.
Сунув руку за пазуху выцветшей хлопковой рубашки, Цезарь вытащил промасленный тряпичный сверток. Под тряпицей оказалась красная бархатная ткань. Развернув и ее, негр показал спутнику книгу.
— Дамочки в доме, где я жил, перед моим отъездом устроили прощальную вечеринку. Они знали, что я без ума от Шекспира, вот и подарили мне эту книгу. Я собирался вручить ее Авессалому.
Рафи раскрыл томик и принялся его листать.
— Пятьдесят первая страница, — подсказал Цезарь.
— «Готовься к смерти, а тогда и смерть, и жизнь — что б ни было — приятней будет», — прочел Рафи с того места, где остановился Цезарь. Закрыв книгу, он протянул ее спутнику, но тот покачал головой:
— Оставь себе. — Охваченный внезапным смущением, негр опустил взгляд. — Может, настанет время, и мы будем цитировать ее друг другу… Как когда-то вы с Авессаломом.
— Да, конечно-конечно. — Вообще-то, Рафи очень хотелось узнать, как Цезарь жил все эти годы в борделе. — Кстати, тебе понравилась отвальная, которую устроили девочки?
— О да, сэр. — Цезарь расплылся в улыбке. — Думается мне, о ней до сих пор судачит весь Сан-Франциско. Последний день моих проводов я совсем не помню, но дамочки уверяли, что я погулял на славу.
Лозен и Одинокая лежали у края скального выступа и смотрели вниз. Девушки были вооружены луками и стрелами. Мушкеты они оставили в лагере — какой смысл таскать с собой эдакую тяжесть, когда нет ни пороха, ни пуль.
Они увидели, как двое мужчин ведут в поводу коней к маленькому холмику на возвышенности у реки. За ними бежала собака Волосатой Ноги. Собаки обычно приносят беду, но, похоже, это правило не распространялось на питомицу Волосатой Ноги. Возможно, псина служила ему духом-защитником.
Мужчины встали у холмика, сняли шляпы и склонили головы. Что они делают? Молятся? Лозен знала, что под холмиком находится тело — труп, который когда-то давным-давно они с Одинокой привезли Волосатой Ноге. Что привело сюда этих мужчин? Почему они стоят в краю своих врагов над зарытым в землю мертвецом, подвергая себя опасности со стороны как живых, так и нежити? Неужели они так просят помощи у духов?
— Черный бледнолицый вернулся. — Одинокая узнала Цезаря, стоило ему снять шляпу.
Лозен что-то невнятно пробурчала в ответ в знак согласия. Она по-прежнему силилась понять, зачем двое мужчин сюда явились. Между этой парочкой и покойником, должно быть, существовала какая-то сильная связь.
— Почему ты следуешь за Волосатой Ногой по пятам? — тихо спросила Одинокая.
— Хочу заполучить его чалого.
— У тебя и так есть лошади. Кроме того, чалый Волосатой Ноги уже старый.
— И все равно он быстрее всех скакунов, которые есть у меня. К тому же скоро нам придется забить на мясо оставшихся лошадей.
Лозен сама задавалась вопросом: почему всякий раз, повстречавшись с Волосатой Ногой, она начинает шпионить за ним? Почему, навострив уши, слушает рассказы разведчиков в надежде, что они упомянут о нем? Почему, когда тот или иной воин бахвалится, уверяя, что именно от его руки падет Волосатая Нога, ее охватывает беспокойство? Почему бледнолицый иногда является ей во сне? Может он пытается что-то ей сообщить?
— Хоть Волосатая Нога и бледнолицый, он обладает недюжинной колдовской силой, — промолвила Лозен.
— С чего это ты взяла?
— Все его пытаются убить, а он все еще жив.
ГЛАВА 35ЧЕЛОВЕК ПРЕДПОЛАГАЕТ…
Студеный ветер продувал дозорный пост на открытом скальном выступе. Лозен скинула с себя коровью шкуру и высвободилась из одеяла, подставляя тело под удары холодных порывов. Она попыталась следовать наставлениям брата и представить, что она сосулька, верная подруга и союзник холода, снега и льда. Ветер впивался в кожу тысячами обжигающих колючих стрел, и Лозен, подумав, пришла к выводу, что он ей вовсе не друг.
Девушка снова закуталась в одеяло. Долина где-то далеко внизу, равно как и окружающие ее горы, была укутана белым снежным покрывалом. Самые высокие пики поблескивали в свете поднимающегося солнца. Они выглядели куда прекраснее золотых камней, которые искали бледнолицые. Когда-то, даже во мраке самой студеной зимы, Лозен знала, что этот край всегда будет кормить, защищать и учить ее народ. Теперь уверенность пропала. Почему? Ответ на этот вопрос медленно полз по заваленной снегом долине.
Красные Рукава направлялся в Пинос-Альтос во главе отряда из двадцати трех человек. Путь вождя лежал на прииски, которые племя Лозен теперь называло Местом-Где-Его-Высекли. Красные Рукава вернулся из Ханоса в мексиканской шляпе, штанах и рубахе, которые ему подарил доктор-американец. Вождь был преисполнен решимости потолковать со старателями и синемундирниками, которые недавно вернулись в заброшенный лагерь на приисках.
Бледнолицые прислали мексиканца, велев тому передать, что им нужен мир. Они сказали, что гарантируют вождю безопасность, если он приедет к ним один и бет оружия Они дадут ему и его людям одеяла, мугу и говядину. Никто, кроме Красных Рукавов, не верил обещаниям бледнолицых, но вождь был непоколебим. «Может, мы прогневали Дарителя Жизни, — повторял он, — раз уж он научил наших противников столь искусно врачевать раны и убивать?»
Большие железные трубки, которые бледнолицые пустили в ход на перевале, вызвали всеобщую растерянность и упадок духа. Воины собирались перебить всех ос, однако потерпели поражение. Мало того, осы построили себе гнездо. Синемундирники теперь сновали повсюду. Апачей чирикауа, словно туча, накрыло черное отчаяние, которое не миновало ни племя Красных Красок, ни народ Высоких Утесов.
Даже Тощий, лучший друг Красных Рукавов, не смог уговорить вождя держаться от Пинос-Альтоса подальше. Красные Рукава заявил, что больше не может слушать, как плачут от голода дети. Его амиго — американский лекарь из Ханоса — сказал, что вождю нужно всеми силами добиваться мира, и Красные Рукава был склонен с ним согласиться.
Позади Лозен раздался шорох, и она, обернувшись, увидела, как на скальный выступ взбирается Крадущий Любовь. Лозен понимала, что он хочет побыть с ней наедине, и уже не опасалась досужих пересудов. Девушка знала, что люди перестали о ней сплетничать. Кому охота оскорбить ведунью? Мало ли, вдруг потом понадобится попросить ее пропеть заговор над заболевшим домочадцем, усмирить лошадь, сделать люльку или боевой амулет.
— Слушай, Лозен, перебирайся в мое жилище, — горячо заговорил Крадущий Любовь. — Подарками осыплю. Приведу тебе из Мексики лошадей и мулов, груженных добром.
— Дарующий Жизнь указал мне иной путь.
— Дарующий Жизнь не желает, чтобы ты всю жизнь провела одна, без мужа и детей.
Девушку очень раздражало, когда Крадущий Любовь начинал рассказывать ей о судьбе, которую уготовил ей Даритель Жизни, но вместо того, чтобы спорить, она переводила разговор на другое. Крадущий Любовь к этому уже привык. Смена темы означала, что беседе о браке подошел конец.
Лозен протянула ему зеркальце в рамке — такими пользовались часовые бледнолицых, чтобы сигналить друг другу.
— Приглядывай за Сердитым и Бегущим. — Она кивнула на другой выступ, чуть ниже по склону. На самом краю, свесив ноги в пропасть, сидели двое юношей. — Если они уснут, кинь в них камешком. — И Лозен пошла прочь.
— Как думаешь, Старик вернется? — крикнул Крадущий Любовь ей вслед.
Девушка кинула взгляд на извилистую вереницу людей, пробиравшихся через заваленную снегом долину:
— Он всегда возвращается.
Волосы и борода бледнолицего здоровяка казались такими же белыми, как и привязанная к палке тряпка, которую он держал в руке. Красные Рукава терпеливо ждал, пока Беловолосый беседовал на испанском с посланными на переговоры воинами-апачами. Наконец разговор подошел к концу. Вождь проводил взглядом удаляющихся соплеменников: они будут ждать его в Дрожащих Листьях, там, где когда-то находился их лагерь. Тем временем старого индейца окружили сорок бледнолицых конников. Вождь решил, что они призваны помешать ему, если он вдруг попытается скрыться.
Напрасные меры предосторожности: он не собирался бежать. Красные Рукава пустил коня шагом бок о бок с Беловолосым, который ростом почти не уступал вождю. Нантан бледнолицых казался живым воплощением самой зимы. Синие глаза-ледышки и белые волосы наводили на мысли о буране, жестоком и непредсказуемом.
Красные Рукава понимал, что сегодня у него куда больше шансов расстаться с жизнью, нежели встретить завтрашний рассвет. При мысли о том, что ему будет не суждено увидеть зарю нового дня, старику стало грустно. Яркие всполохи зорь напоминали ему бумажные флажки на празднествах в Ханосе. Вождю подумалось, что рассвет — это тоже праздник, который солнце устраивает в честь нового дня.
Возможно, были и другие способы договориться о мире, вот только они не приходили Красным Рукавам в голову. С него довольно войны. Молодежь, коли хочет, пусть воюет, а он уже слишком стар. А еще он очень устал.
Дни, когда о вожде-гиганте гремела слава, давно остались в прошлом. Их уже не вернуть — об этом позаботятся синемундирники со своими большими железными трубками, взрывающими камни. Скорее всего, Красным Рукавам больше уже не суждено вернуться с войны победителем. Женщины, певшие когда-то радостные песни, теперь воют от горя. Даже во сне он слышит их плач. Ему было жаль молодых: какой мир им достанется?
Он все хорошо продумал. Если бледнолицые удивят его и все-таки сдержат данное слово, значит, ему удастся спасти свое племя и он приехал сюда не зря. Он отвезет людям подарки, обещанные бледнолицыми. Женщины будут петь и плясать, вновь зазвучит смех. Если Красные Рукава погибнет, возможно, его сын Мангус станет великим вождем. Пусть даже американцы, при самом худшем раскладе, убьют его, старика. Ну и что? Его дух отправится в Счастливый Край.