Болтовня бледнолицых на незнакомом языке и мерное покачивание в седле действовали на вождя убаюкивающе. В полудреме ему вдруг стало интересно: а каково будет предаваться любовным утехам в Счастливом Крае? Слаще ли там быть с женщиной, чем в этом мире? После возвращения из Ханоса вождь уже не мог ни достичь удовлетворения, ни ублажить своих жен, так что в смерти и переходе в иной мир имелись несомненные преимущества.
В Счастливом Краю можно будет каждый день играть в чанки. Глядишь, ему даже удастся отыграть пегого жеребца, которого он когда-то уступил вождю Хуану Хосе, много лет назад убитому собирателями скальпов.
Впрочем, Хуан Хосе мог за это время проиграть пегого кому-нибудь еще. Стараясь даже в уме не называть имен, Красные Рукава стал вспоминать всех родных и друзей, которые уже отправились в Счастливый Край. Народу оказалось на удивление много, и Хуан Хосе мог проиграть коня любому из них. Вождь чуть заметно улыбнулся. Он сам не мог понять, чего ему сдался тот пегий. Возможно, все дело было в озорном взгляде скакуна.
Старик всем сердцем надеялся, что после гибели его никто не станет поминать по имени. Он будет только рад оставить этот мир печали и скорби. Если смерть — избавление от боли, бремени ответственности и позора, тем лучше. Вождю очень не хотелось, чтобы кому-нибудь взбрело в голову призывать его дух обратно.
Печальным и озадаченным, величественным и комичным — именно таким Красные Рукава показался Рафи. Лошадка, на которой ехал вождь, была столь низкорослой, что ноги старика едва не касались усыпанной снегом земли. Уже спустились сумерки, а пронизывающий ветер стал еще холоднее. Несмотря на это, Красные Рукава был одет лишь в красно-белую клетчатую рубаху и комбинезон из джинсовой ткани. Штанины комбинезона были обрезаны на уровне колен, и оттуда торчали узловатые, покрытые шрамами ноги, напоминающие ветви кедра. Большущую голову вождя венчала соломенная шляпа. Чтобы она не сваливалась, Красные Рукава приделал к ней тесемки, которые завязал под подбородком. Исполинский рост Красных Рукавов стал особенно очевиден после того, как Джозеф Уокер со своим отрядом поскакал прочь, а вождя окружили всадники полковника Уэста[87].
При виде Рафи старик просиял:
— Ми амиго. Комо эстас?
Полковник Уэст, заслонив вождя от Коллинза, кивнул двоим караульным. Солдаты, вооруженные мушкетами с при-мкнутыми штыками, знаками показали Красным Рукавам, чтобы он подошел к костру. Затем один из дозорных швырнул старику одеяло.
— Глаз с него не спускать, — отрывисто произнес Уэст, тщательно подбирая слова. — Побега нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. Ясно?
— Так точно, сэр. — Караульные осклабились. — А можно подстрелить этого краснозадого, если он попытается сбежать?
— Разумеется.
Дождавшись, когда солдаты уведут вождя, Рафи подошел к Уэсту. Коллинза мало волновала судьба Красных Рукавов. Может, этот старый лицемер и не стоял за бесчисленными убийствами и разбойными нападениями, происходившими по эту сторону перевала Сомнений, но он точно не прикладывал особых усилий, чтобы их предотвратить. При этом Рафи понимал: если Уэст осуществит задуманное, их всех ждут куда как большие беды.
— Полковник, если вы убьете старика, чирикауа никогда не сложат оружие.
— Не вашего ума дело, Коллинз. У меня приказ генерала Карлтона.
Рафи направился к фургону, возле которого Цезарь приглядывал за лошадьми и мулами. По пути Коллинз миновал караульных. Красные Рукава лежал у костра, завернувшись в одеяло, из которого торчали его голые ноги. Вождь храпел.
«А у старика есть выдержка, этого у него не отнимешь», — подумал Рафи.
Он тоже улегся спать, размышляя о событиях, которые привели сюда Красные Рукава. Случившееся напоминало горящий бикфордов шнур, тянущийся к динамиту. Все началось, естественно, с Бэскома, но даже не будь его, ситуация рано или поздно все равно вышла бы из-под контроля. Красные Рукава не годился в святые. Впрочем, и святому было бы не под силу отучить своих молодых соплеменников угонять скот и лошадей — как и Карлтон ничего не мог поделать с воровством и подлостями, которые творили и солдаты, и гражданские на подведомственной ему территории.
Было около полуночи, когда Рафи встал по нужде. Он уже собирался залезть обратно в ворох теплых одеял, как вдруг услышал голос Красных Рукавов. «Я вам не ребенок, чтобы со мной в игры играть!» — крикнул вождь по-испански. Грохнуло шесть выстрелов. Цезарь резко сел и потянулся за револьвером под седлом.
— Старика убили, — промолвил Рафи.
— Вождя?
— Ага. — Рафи принялся закутываться в одеяла.
Дело было сделано. Теперь оставалось как-то пережить неминуемые последствия. Однако любопытство все-таки взяло верх. Ежась от холода, Рафи направился к костру. Двое караульных глазели на тело Красных Рукавов. В отблесках пламени Коллинз разглядел ожоги на ногах старика. Судя по форме, их оставили раскаленные штыки. Подошвы ног мертвеца были обуглены.
Один из караульных, жуя табак, сплюнул и едва не попал в тело покойника.
— Старая гадина пыталась сбежать.
— Он ведь закутан в одеяло.
— Хочешь сказать, что я вру?
— Воз именно.
Караульный снова сплюнул, на этот раз совсем рядом с сапогом Рафи. Подошел лейтенант и потыкал прикладом в труп.
— Пусть здесь полежит, — решил он. — До рассвета все равно гнить не начнет.
— Черт меня подери, — рассмеялся один из караульных, — сейчас такая холодрыга, что его можно тут оставить хоть до апреля.
Рафи отправился спать. Интересно, быстро ли апачи узнают, что бледнолицые снова обвели их вокруг пальца, а вождя убили? Впрочем, сами апачи за прошедшие годы тоже часто водили бледнолицых за нос. Рафи уснул, радуясь, что, скорее всего, индейцам пока ничего не известно о случившемся. Как только они об этом пронюхают, начнется настоящий кошмар.
Едва начало светать, Рафи с Цезарем направились погреть бока возле полевой кухни и заодно наполнить желудки едкими помоями, которые повар по недоразумению называл «кофе». Один из караульных, несших дозор минувшей ночью, с мрачным видом смотрел в курившуюся паром оловянную кружку. Он был из отряда Уокера. По всей видимости, до парня наконец дошло, что теперь, после того как они лишились заложника, за их жизни никто не даст и ломаного гроша. Зубы, которые караульный выбил у Красных Рукавов себе на память, служили слабым утешением.
Вокруг тела толпились солдаты. Один из них отделился от товарищей и быстрым шагом направился к полевой кухне. Молодой солдатик оказался тщедушным, тощим, и Коллинзу подумалось, что таким в армии делать нечего; видимо, война с конфедератами истощила запасы пушечного мяса северян.
— Слышь, дай-ка нож. — Солдатик выхватил из рук повара мясницкий тесак и побежал прочь.
Вскоре он вернулся, держа окровавленный кусок кожи, из которого торчали жесткие черные волосы.
— Вот, ребята, подарочек себе на память раздобыл. Снял с этого вождя-здоровяка скальп. — Он сунул окровавленный нож повару, но тот отшатнулся:
— Черт тебя побери! Кровь смыть не подумал?
Ополоснув скальп водой из фляжки, солдат уселся и принялся натягивать трофей на обруч. Когда остальные бойцы закончили обшаривать мертвого вождя в поисках безделушек, которые можно было оставить себе в качестве сувениров, они подняли труп, по-прежнему завернутый в одеяло, и бросили в неглубокую канаву.
Весь день Цезарь и Рафи чинили упряжь и подковывали мулов. Опустилась ночь. Рафи лежал, закутавшись в одеяло, и слушал, как койоты грызутся между собой, глодая плоть мертвеца в канаве. На следующее утро он проснулся с чувством облегчения, граничившего с бездумной надеждой на то, что Уэст и Карлтон все же правы. Может, со смертью Красных Рукавов в этом крае и впрямь станет спокойней.
Рафи нисколько не удивился, увидев строившихся солдат в нескольких сотнях метрах от него. Полковник Уэст явно не желал тратить понапрасну время. Давешний дозорный, со столь же мрачным выражением лица, как и накануне, подошел к Рафи и Цезарю, которые грузили в фургон инструменты и запасные детали, оставшиеся после ремонта.
— Угадайте, что теперь говорит полковник Уэст, — буркнул он.
— Что Красные Рукава бросился на караульных и солдатам пришлось его застрелить. Самооборона. — Рафи надел уздечку на голову Отелло.
— В яблочко. А еще он уверяет, что взял вождя в плен в результате кровопролитной битвы.
Рафи вспомнилось, что Джозеф Уокер собирался использовать вождя в качестве живого щита на пути через перевал Сомнений. Как там говорится? Человек предполагает, а Бог располагает? Рафи осклабился и посмотрел на дозорного:
— И что теперь будете делать? Заложник мертв, а труп вам нужен как собаке пятая нога.
— Твоя правда, Коллинз, — кивнул тот.
— Можете попробовать привязать его к седлу, — на полном серьезе предложил Рафи. — Вдруг удастся одурачить воинов вождя, пока едете через перевал?
— Да, — задумчиво покивал дозорный, — это могло бы сработать, будь у вождя голова на месте.
— Не понял, — нахмурился Рафи.
— Ее отрезал хирург Стерджен.
Доктора Стерджена Рафи с Цезарем застали у костра. Взгляд врача был устремлен на булькающий котел. Из бурлящей воды на Рафи смотрело лицо старого вождя. Происходящее казалось дикой шуткой, жуткой и нелепой. Повар явно был не в восторге от того, что в его котле варят человеческую голову, а вот доктор как раз наоборот — радовался добыче.
— Хочу отправить череп знаменитому френологу Фаулеру[88], — пояснил Стерджен. — Осмелюсь сказать, ни разу в жизни не встречал экземпляров столь титанических габаритов.
— Что еще за хренолог? — Цезарь тоже не мог отвести взгляда от булькающего котла, черного от сажи. Разве можно варить человеческую голову, словно кусок солонины? Цезарю почудилось, что еще чуть-чуть, и рядом с головой он разглядит в бурлящей воде луковицы и картошку.