Перерезав привязи мулов, шаманка на животе змеей отползла обратно к коновязи, дожидаясь, когда ее снова минуют часовые. Стоило им снова скрыться из виду, Лозен закричала козодоем. Викторио с товарищами, крича и хлопая одеялами, кинулись к лошадям.
Взявшись за поводья, Лозен оседлала статную кобылу с колокольчиком, чувствуя бедрами, как сокращаются под кожей лошади упругие мышцы. Со скоростью ветра шаманка устремилась прочь, в сторону холмов. Надрывно звенел колокольчик на груди кобылы, позади кричали караульные и хлопали выстрелы. Табун привычно устремился за колокольчиком. За животными скакал Викторио с друзьями: они не давали лошадям отбиться от табуна.
Лозен, заслышав вокруг свист пуль, прижала язык к нёбу и пронзительно, торжествующе заулюлюкала. На востоке разгорался алым рассвет, кобыла под шаманкой проворно неслась вперед. Если их отряду с табуном удастся обойти все разъезды и добраться до дома в целости и сохранности, ее семья сможет смело обращаться к мексиканским торговцам в Аламосе. Долю табуна, причитавшуюся родичам Лозен, они обменяют на товары, необходимые для обряда Женщины, Окрашенной Белым, который предстоит пройти Дочери.
Без обряда сейчас никуда. Только после него Дочь будет считаться женщиной. Празднование столь важного в жизни события послужит напоминанием о том, как важны люди для Дарителя Жизни. Все поймут: покуда есть такие, как Дочь, за судьбу племени не стоит опасаться.
Теперь главное — избежать стычек со старателями и сине-мундирниками. Солдаты открывали огонь по тем, кто пытался приблизиться к ним с предложениями о мире. Старатели вообще палили во всех подряд, невзирая на возраст, пол и намерения человека. Лозен, слыша позади грохот копыт табуна, едва заметно улыбнулась. Ей в голову пришла одна прекрасная идея.
— Скачу я, значит, а индейцы за мной по пятам, Я отстреливаюсь на ходу. И тут патроны кончились. — Хорошенько перетасовав карты, капитан Джон Кремони начал сдавать их Рафи, Цезарю и юному лейтенантику. — Я шасть в каньон. Но, как на грех, оказалось, что из каньона нет выхода: он заканчивается тупиком. Я мечусь, как загнанная крыса: прижат к скале, на меня надвигается дюжина апачей, воющих громче неупокоенных душ висельников. А у меня из оружия — перочинный нож да зубочистка… — Капитан умолк, внимательно изучая свои карты.
Молчание затянулось. Наконец лейтенант не выдержал:
— И что же было дальше?
— Как что? — Кремони поднял на него невозмутимый взгляд. — Убили меня, сволочи эдакие, как есть убили!
Рафи мог бы бесконечно смотреть на то, как меняются выражения лиц слушателей Кремони. Капитан пребывал в на редкость прекрасном расположении духа для человека, сосланного в форт Боуи, располагающийся в полутораста километрах от того, что с натяжкой можно было назвать цивилизацией. Кремони доверительно сообщил Рафи, что назначение в форт стало для него спасением, поскольку гарантировало капитану разлуку с генералом Карлтоном. Кремони уверял, что в жизни не встречал такого беспринципного честолюбца и эгоиста, как генерал. Рафи полностью разделял точку зрения капитана.
— Я участвовал в битве при Шайло[92], — сообщил лейтенант, перекладывая карты. — Двадцать тысяч убитых и раненых с обеих сторон. После битвы мы с ребятами были измотаны до предела и порядком приуныли, хотя генерал Грант спас положение и мы оттеснили южан. Меня отправили в дозор. Ночь выдалась лунная, а метрах в ста от меня дозор несли южане. Мы стали палить друг в друга, а потом нам это надоело, и мы начали делиться друг с другом газетами, кофе и табачком. Выносили гостинцы на середину нейтральной полосы и оставляли. Потом к нам в расположение забрел капрал-южанин. Сел на бревнышко и спросил, кто из наших играет в покер. Ну, у нас нашлось несколько умельцев. Капрал достал колоду, и мы сели с ним играть. Вскоре подошел еще один южанин, потом другой. В итоге собралась целая толпа — кто в серой форме, кто в синей, и все смотрят, как мы играем. Так увлеклись, что даже не заметили, как к нам подъехал конник. «О боже! — вскричал я. — Да это же генерал Грант!» — Лейтенант выдержал паузу.
Рафи, Цезарь и Джон Кремони подались вперед:
— И что же сделал генерал?
— Мы все повскакали, как нашкодившие школяры, и откозыряли ему. Грант уставился на нас, суровый, словно сфинкс. Достал изо рта сигару и спрашивает капрала-южанина: «Кто пока выигрывает?» — «Пока мы, — отвечает капрал. — Ваши остолопы в покере совсем не смыслят. Зато сражаются они будьте-нате, господин генерал». — «Временами приходится», — ответил Грант и поскакал прочь.
Коллинзу подумалось о двадцати тысячах убитых и раненых в битве при Шайло. Одна-единственная битва — и такие потери. На этом фоне стычки на перевале Сомнений казались детской игрой.
— Говорят, генерал Грант уверяет, что знает только две песни, — изрек Цезарь, — «Янки-дудль» и еще одну.
Все усмехнулись, после чего Кремони снова принялся выпускать пар: капитану никак не давал покоя Карлтон.
— В Боске-Редондо навахо и апачи резали друг друга из-за бутылки виски, хромого мула или горсти зерна. Мерли как мухи. Вода грязная, от нее дизентерия, а тут еще им оспа в наследство от южан досталась. И что, как вы думаете, в этой обстановке делает Карлтон?
— Открывает школу, — отозвался Рафи.
— Открывает сраную школу. Сами можете представить, какой головокружительный успех ее ждал.
Что, правда? — с искренним любопытством поинтересовался лейтенант.
Кремони с жалостью посмотрел на нею, словно желая сказать: «Мои искренне соболезнования, дружите, что вы отлучились в сортир, когда раздавали мозги».
— Нет, — ответил капитан, — успехом она на самом деле не пользовалась. И вождь мескалеро объяснил мне причину.
— И что же он сказал? — Рафи, прищурившись, оторвал взгляд от карт.
Кремони откинулся на стуле и, запыхтев сигарой, уставился в потолок, прикидывая, как половчее перевести с испанского на английский слова индейца.
— А вот что: «Вы говорите, будто вам многое доступно, потому что вы учились по книгам. Теперь послушайте, что думаем мы. Вы с младых лет трудитесь до седьмого пота. Вы учитесь и учитесь, чтобы наконец научиться изготовлять все те удивительные вещи, которые у вас есть. Потом у вас заканчивается детство и начинается взрослая жизнь. Вы строите дома, корабли, города. Потом вы умираете, не в силах забрать с собой нажитые богатства. Мы зовем это рабством».
— Он прав, — кивнул Рафи. — Апачам работать без надобности.
— Именно так и сказал вождь. Мол, они свободны как ветер, и пусть остальные, вроде мексиканцев, работают ради них. То, что нельзя получить от мексиканцев…
— А также американских скотоводов, фермеров и старателей, — вставил лейтенант.
— То, что нельзя получить у других людей, апачи возьмут у рек, лесов, гор и равнин. Вождь сказан: «Мы не станем отправлять наших детей в ваши школы, чтобы они превратились в таких же рабов, как вы».
— Вождь собрал свое племя и со всем скарбом снялся с места; — закончил за капитана рассказ Рафи, сунув ноги в толстых носках под мохнатое брюхо лежавшей Пачи. Стоял студеный декабрь, а собака излучала тепло, проникающее до самых костей.
— Жаль, я не видел лица Карлтона в тот самый момент, когда он узнал, что ночью пять сотен мескалеро скрылись из резервации, — рассмеялся Кремони.
Рафи усмехнулся про себя. Перед ним лежала внушительных размеров кучка долговых расписок, а внутри него плескалась пара бокалов более чем посредственного бренди, которое все же придавало простенькой комнате, где они все находились, удивительный уют. И что самое главное — сейчас у него на руках имелись карты, сулившие победу. Рафи почувствовал себя везунчиком, настоящим баловнем судьбы.
Однако наслаждался он блаженной негой недолго.
Когда послышались крики и выстрелы, Кремони с лейтенантом стремглав бросились наружу, но Рафи с Цезарем их все же опередили. Они со всех ног понеслись к стоянке фургонов, лавируя между солдатами, которые выбегали из казарм, на ходу одеваясь и заряжая новенькие винтовки «Спрингфилд».
Впереди двух друзей бежала Пачи. Рафи чувствовал, как ему в ноги впиваются острые камни и колючки, и понимал, что его последней паре носков из бизоньей шерсти пришел конец. Коллинз мысленно костерил себя на чем свет стоит. Ну зачем он снял сапоги? Почему не привязал Рыжего прямо у дверей? Впрочем, какая разница? Апачи уведут его откуда угодно, если конь им позволит. А ведь Рафи почти поверил сержанту, уверявшему, что апачи никогда не нападут на форт, потому что считают это место проклятым. Цезарь добежал до стоянки фургонов первым.
— Отелло с Дездемоной на месте, а двух других нету! — крикнул он. — Я осмотрю фургон.
Рафи с облегчением выдохнул, увидев на фоне розовеющего рассветного неба силуэт Рыжего. Коллинз понимал, что пускаться с солдатами в погоню за индейцами бессмысленно, поэтому даже не стал седлать коня.
Ковыляя, он направился к Рыжему. Подойдя к коню, Рафи погладил его по носу и нежно сжал ему уши — чалый от этой ласки просто млел. Рыжий ткнулся мордой хозяину в грудь и легонько толкнул. Рафи провел рукой по шее коня Пальцы нащупали странный предмет, запутавшийся в гриве. При ближайшем рассмотрении оказалось, что предмет не просто запутался: его привязали к гриве. Рафи срезал вешицу и принялся разглядывать.
— Кто к тебе наведывался, старина?
Рыжий не ответил.
Рафи не сомневался, что у него в руках амулет, и явно работы апачей. Коллинз готов был поклясться, что амулет принадлежал Лозен. Вопрос в другом: к худу она его оставила тут или к добру?
Маленький амулет на широкой ладони Рафи был легче паутинки. Коллинз потрогал крошечный птичий череп, погладил перышки огрубевшими, покрытыми шрамами пальцами. Сам не зная почему, он вдруг уверился, что Лозен оставила им с Рыжим амулет с целью привлечь на их сторону удачу.