— Скоро мы до них сможем достать, — ответил Утренняя Звезда.
Заросли затряслись, зашумели, и оттуда вышли семнадцать человек, в том числе Тощий с Колченогим. Размахивая копьями и луками, мужчины принялись улюлюкать.
Преследователи, резко натянув поводья, остановились, подняв тучу пыли. Всадники решили спешиться, и в этот момент их лошади попятились, выгибая шеи. Нога чернокожего застряла в стремени, и он запрыгал, пытаясь ее высвободить, тогда как его скакун принялся кружиться и брыкаться. Оружие обоих преследователей запуталось в поводьях, которые они схватили, чтобы не дать лошадям убежать.
— Кажется, они собираются перестрелять друг друга, — заметил Локо.
— Бледнолицему, тому, что белого цвета, нужен еще один мул, чтобы везти на нем большое ружье, — добавил Колченогий.
— Они либо слишком смелые, либо слишком глупые, — усмехнулся Утренняя Звезда.
— Я бы сказал, что глупые, — отозвался Локо. — Все бледнолицые глупые.
— Кажется, их ружья заклинило.
Локо принялся скакать на месте и кричать:
— Остолопы бледнолицые! Да если вам понадобится почесать собственный зад, то вы и его не найдете!
— Бьюсь об заклад, вы доверху навалили дерьма в штаны! — подхватил Тощий. Он повернулся и задрал набедренную повязку, обнажив костлявые ягодицы.
Его примеру последовали остальные, продемонстрировав преследователям вереницу смуглых задниц. Индейцы хлопали себя по ним, выкрикивая оскорбления и насмешки.
Когда до преследователей наконец дошло, что оружие не стреляет, они принялись усмирять мечущихся лошадей. Первым оседлал коня чернокожий и подхватил ружье товарища, чтобы тот мог запрыгнуть в седло, не вставляя ногу в стремя. Как только спутники поскакали прочь, пригнувшись к шеям лошадей, Утренняя Звезда с друзьями выпустили им вслед тучу стрел с таким расчетом, чтобы те лишь чуть-чуть не достигли цели.
Когда облако пыли вновь поглотило всадников, индейцы без всякой спешки отправились собирать стрелы, после чего вернулись к маленькому табуну, который стараниями Утренней Звезды и Локо теперь увеличился на двух лошадей. Утренняя Звезда жестом приказал Крадущему Любовь подвести к нему одного из новых скакунов — невысокого длинноногого жеребца темно-буланой масти с хитрыми глазами и коротким туловищем. Конь то и дело беспокойно прядал крупными ушами. Утренняя Звезда решил назвать его Койотом.
Вскочив на жеребчика, Утренняя Звезда, весело смеясь, поехал за друзьями, и Крадущий Любовь последовал за ним.
ГЛАВА 4ПАНДОРА В ЯЩИКЕ
Рафи, сидевший верхом на крепком чалом мерине, перекинул ногу через луку седла и взвел курок на старой винтовке системы Холла. Он внимательно смотрел на приближавшуюся группу мужчин. Они двигались на юг, скорее всего в сторону границы. Господи, спаси и сохрани бедных мексиканцев, которые попадутся им по дороге! Что же до индейцев, то пусть они себя спасают и сохраняют сами.
Рафи поднял взгляд к небесам, где теперь обретались души его родителей, погибших во время набега команчей в Западном Техасе, когда ему было пятнадцать. Коллинз возблагодарил Бога за то, что родился на свет блондином: да, команчи обожали русоволосые скальпы, но людей в отряде, что приближался к нему, подобный цвет шевелюры не привлекал. Однако на всякий случай Рафи положил палец на спусковой крючок, и прикосновение гладкого холодного изгиба к коже придавало парню уверенности.
Охотники за головами тащили с собой столько оружия, что его с лихвой хватило бы на отряд в два раза больше по численности. С седла командира отряда свисали связки просоленных скальпов, растянутых на ободах. Уздечка выглядела сплетенной из конского волоса, но Рафи уже доводилось видеть ее с более близкого расстояния. Ее украшали человеческие зубы, и Коллинз не сомневался, что свита она не из конских волос.
Узнал Рафи и взвинченного недомерка с сальными волосами, который ехал впереди отряда. Судьба уже сводила Коллинза и с Джоном Джоэлом Глэнтоном, и с его отрядом охотников за головами, состоявшим сплошь из отборнейших мерзавцев. Также Рафи было известно, что Глэнтон когда-то был проповедником и что он называет скальпы золотым руном.
Состав отряда Глэнтона часто менялся. Поговаривали, что его участники, не желая упускать выгоду, снимают скальпы даже со своих раненых товарищей. Впрочем, сейчас перед Рафи предстали многие знакомые лица: двое бывших техасских рейнджеров, беглый чернокожий раб, ирландец, франко-канадец, команч, двое мексиканцев и делавар. Нескольких участников группы Коллинз видел впервые, и они в окружении банды Глэнтона явно чувствовали себе не в своей тарелке. Скорее всего, незнакомцы держали путь на золотые прииски и решили по дороге немного подзаработать на скальпах.
Вместо привычных кожаных штанов и почерневших от грязи и крови замшевых охотничьих рубашек члены отряда щеголяли в набедренных повязках и мокасинах. У некоторых за спинами виднелись луки и колчаны, и это подтверждало ходившие по округе слухи. Рассказывали, будто Глэнтон перебил столько индейцев, что их почти не осталось, а выжившие научились соблюдать осторожность, и теперь Глэнтон с подельниками, нарядившись апачами, разорял мексиканские деревни. Поговаривали, что, перебив всех мужчин, женщин и детей в селениях, головорезы расстреливали скот из луков, чтобы обставить все как набег индейцев.
Рафи знал, что апачи не снимают скальпов с врагов, но подавляющее большинство мексиканцев и американцев об этом даже не подозревало. Сняв с мексиканцев скальпы, отряд Глэнтона сдавал добычу в канцелярию губернаторов Чиуауа и Соноры. Главарь банды слыл человеком прагматичным. Волосы на скальпах черные? Черные. А кому они принадлежали, индейцам или мексиканцам, властям разбираться недосуг.
Наконец отряд приблизился настолько, что Рафи почувствовал исходящий от головорезов смрад, хотя выстрелом из винтовки их было еще не достать. Коллинз поднял руку с открытой ладонью:
— Здравствуй, Джон. — Его жест скорее напоминал не приветствие, а знак, что отряду следует остановиться.
— И тебе привет, Рафи. — Глэнтон отсалютовал парню, изобразив, что прикасается двумя пальцами к несуществующей шляпе на голове. — Краснокожих не видал?
— Не-а.
— Ладно. Береги скальп, Рафи.
— Постараюсь. — Коллинз проводил взглядом отряд головорезов, двинувшийся вдоль реки. Дождавшись, когда они скроются из виду, он ткнул мерина пятками в бока и поскакал дальше.
Когда Рафи добрался до лагеря, его снедало желание раздеться донага, залезть в мутные речные воды и смыть с себя вонь, исходившую от подонков Глэнтона: казалось, она намертво въелась в кожу. Вместо этого Коллинзу пришлось, скрестив руки на груди, выслушать рассказ трех своих погонщиков-мексиканцев: апачи увели двух лошадей; сеньор Авессалом и его здоровяк-раб пустились в погоню. Рафи собрался было отправиться на поиски Авессалома Джонса и Цезаря, но они избавили его от этой необходимости, очень вовремя появившись на горизонте. Когда путники приблизились, Рафи увидел, что кони у них взмылены и тяжело дышат.
Мужчины спешились. Их качало из стороны в сторону. Цезарь, взяв лошадей под уздцы, повел их чистить и кормить.
— И лошадей не вернул, и скальпов не добыл. Ты ведь ради этого купил себе эту аркебузу? — Рафи кивнул на здоровенную двустволку Авессалома. Из желания охотиться на «дичь» куда крупнее куропатки Авессалом даже заплатил мастеру, чтобы тот нанес нарезку на один из стволов.
— Нам повезло, что ушли живыми, — проворчал Джонс.
— Не сомневаюсь.
Авессалом принялся рассказывать обо всем в подробностях, но его прервало прибытие нескольких фургонов. Все они были нагружены товаром, но один, обитый свинцом, особенно сильно проседал в области передних рессор.
— Проклятье, — процедил Рафи сквозь зубы.
— Кто-то знакомый?
— Генерал Армихо.
Ну и денек: Джон Глэнтон, потом апачи, укравшие лошадей, а теперь еще и Мануэль Армихо. Рафи подумалось, что сегодня Всевышний явно не в духе.
Фургон Армихо, отчаянно заскрипев, остановился. С картины, изображавшей Деву Марию и херувимов, местами облезла краска, отчего казалось, что теперь, помимо запора, херувимы страдают еще и проказой. За фургоном следовало трое апачей — две женщины и подросток. Руки им скрутили за спиной в области запястий, а от шеи каждого тянулась веревка к откидному заднему борту фургона. Из-под черных волос, ниспадавших на лица пленников, дико сверкали глаза.
Кто-то из столяров укрепил облучок генеральского фургона несколькими дополнительными досками, но он все равно прогнулся под весом Армихо.
— Сеньор Коллинз, как же я рад нашей новой встрече! Сегодня мы встанем на ночлег вместе с вами. — Армихо раскинул в стороны руки, будто собираясь заключить в объятия весь свой небольшой караван. — Как вы изволите видеть, мы, слава богу, без всяких приключений добрались до Чиуауа и вернулись обратно. По дороге назад я прикупил жене несколько слуг. — Он показал на измученных, покрытых грязью женщин и подростка, топтавшихся за фургоном. — Генерал Караско взял их тепленькими прямо в их логове неподалеку от Ханоса.
Армихо принялся спускаться с облучка на землю, в чем ему помогали трое подручных, и Рафи без всякого удовольствия был вынужден некоторое время разглядывать окорока генерала. Зад у Армихо отличался столь внушительными размерами, что хоть объявляй его отдельным мексиканским штатом.
К тому моменту, когда нисхождение увенчалось успехом, Армихо совсем запыхался. Воздух с присвистом вырывался у него из легких, словно из кожаных мехов. Генерал потянул за цепь, и из фургона выбралась девушка-индианка, та самая, которую Рафи видел три месяца назад в Месилье. Она была по-прежнему прекрасна и таила в себе ту же смертельную угрозу.
Спрыгнув на землю, девушка приземлилась на одну ногу. Другую она поджала, опасаясь на нее опираться: нога распухла и расцвела темно-лиловыми кровоподтеками. Скорее всего, у бедняжки был перелом лодыжки, и нога явно чертовски болела, но Рафи не увидел в глазах девушки и тени страдания. В них горела лишь ненависть, дикая и лютая.