динокая и Мария поспешили к ней на помощь.
Младшим сыновьям Одинокой и Марии, Бросающему и Юркому, совсем скоро должно было исполниться пять лет. Мальчишки гонялись за клубами пыли, взвихреннымипорывами ветра, силясь догнать их, прежде чем они осядут на землю. Как правило, когда эта забава надоедала, ребята принимались охотиться на воробьев, мышей, сусликов и луговых собачек. Поймав жуков, дети позволяли им вцепиться жвалами в мочки ушей, после чего носили их как сережки.
— Берегитесь змей! — крикнула мальчикам Мария. — Они обладают могучей колдовской силой. Не вздумайте к ним прикасаться. Если вдруг увидите змею, скажите заговор: «Ты, старушка, уползай и мне путь не преграждай».
Приехала на лошади Дочь со своей малышкой, которую везла на себе в люльке, сделанной Лозен.
Глазастая велела передать тебе, что у нас достаточно агавы, — сказала Дочь.
Опершись на палку, Лозен окинула взором покрытый разнообразной растительностью склон. Стоял сезон, именовавшийся Временем Орлят — пора цветения. Одеяло желтых маков местами пестрело лиловым, оранжевым, синим, красным и белым. Цветущие заросли пало-верде золотистым водопадом низвергались в ущелье.
Совместными усилиями Лозен, Одинокая, Мария и Дочь наконец отделили от стебля агавы бутон. Он оказался таким большим, что Лозен едва смогла обхватить его руками. Уложив его вместе с остальной добычей в корзины, она навьючила их на лошадь и позвала мальчиков, которые, подбежав к кобыле, принялись карабкаться на нее.
Женщины двинулись верхом по пологому склону, переходящему в пустыню, которой, казалось не было ни конца ни края. Они ехали вдоль глубокого ущелья, в котором желтыми облачками реяли скопища ароматных цветов боярышника. Затем они миновали настоящую чащу кактусов-фукьерий, опунций и чахлых мескитовых деревьев.
Их соплеменницы разбили лагерь в можжевеловой роще. Они уже разложили плетеные подносы, чтобы сушить запеченную агаву, развесили кувшины и детские люльки на ветках, среди которых порой гулял ветерок, построили шалаши у стволов, выложили камнями очаги и расстелили в тени шкуры для младенцев-ползунков.
Женщинам нравилось жить самим по себе. Можно было поставить жилища поближе друг к другу, чтобы без помех переговариваться по вечерам и ночам. Можно было рассказывать какие угодно истории и смеяться так громко, как пожелаешь.
Девочки с интересом обследовали округу в поисках разноцветных семян для бус, строили маленькие шалашики, делали игрушечные жернова, изготовляли для кукол кухонную утварь из желудей.
Мальчики — дело иное. Женщинам требовались дозорные: не ровен час, пока кипит работа, появится враг. Пришлось соблазнить мальчишек обещаниями новых рубах и мокасин.
И даже несмотря на все посулы, с женщинами согласились остаться лишь девятилетние Освобождающий и Уа-син-тон, которых из-за юных лет еще не брали на правах подручных в походы.
Из дозорных самым старшим был Нагибающийся. Он согласился остаться с женщинами из-за своей зазнобы — Мышки, тринадцатилетней дочери Петли. Женщины знали, что подросток и дня прожить не может без своей ненаглядной и всячески хочет расположить ее к себе, чем беззастенчиво и пользовались. Нагибающийся брался за самую трудную работу и таскал любые тяжести, то и дело поглядывая, видит ли его пассия, как он старается. Женщины громко нахваливали красоту и силу юноши, тогда как Мышка, сгорая от смущения, делала вид, будто не замечает его.
Глазастая, окинув придирчивым взором бутоны, объявила, что потребуется по меньшей мере еще две ямы. Женщины, взявшись за штыки, сабли и заостренные палки, принялись ковырять верхний каменистый слой почвы. Затем пришел черед ржавых лопат и бычьих лопаток: с их помощью землю нагружали в корзины и сваливали в кучу поодаль. Девочки уносили камни помельче, а покрупнее оставляли, поскольку они должны были пригодиться: ими женщины выложат дно ямы.
Все работали не покладая рук, пока не вырыли две ямы в человеческий рост длиной и по грудь глубиной. Перед рассветом женщинам предстояло развести костер на выложенном камнями дне. Когда пламя прогорит, они, отворачивая лица от пышущих жаром углей, выложат поверх бутоны агавы, после чего прикроют ямы слоем травы.
Но прежде Лозен воткнет в самый центр стебель агавы, придерживая его раздвоенной палкой, в то время как женщины примутся обкладывать его камнями, чтобы он не завалился, а сверху посыплют землей, чтобы угли не остыли. На следующий день Глазастая вынет стебель: если его кончик хорошенько пропекся, значит, и бутоны готовы.
Пока агава запекалась, женщины собирали листья юкки и плели подносы для сушки и вяления. Лозен отправилась на прогулку, взяв с собой Дочь. Шаманка собиралась поискать травы и коренья для снадобий. Пока они пробирались через подлесок, Лозен повторяла наставления, которые твердила неисчислимое количество раз:
— Когда Даритель Жизни творил наш мир, он наделил предназначением каждое из растений. — Лозен выдернула из земли кустик с маленькими лиловыми цветами. Отломив корешок, она вытерла с него грязь, откусила кусочек, после чего поделилась добычей с Дочерью. На вкус корень оказался сладким. — Отвар стебля помогает при кашле и простуде. А еще он спасет от боли в мышцах и животе.
Дальше Лозен присела рядом с вьюном, усыпанным желтыми цветами. Листья растения напоминали формой раскрытую ладонь.
— Это кличут пятерней, — произнесла Дочь. — Листья облегчают боль в горле и ломоту в зубах. А еще они помогают при лихорадке и поносе.
Когда, набрав трав, они тронулись в обратный путь, Дочь спросила:
— Скажи, а мы вернемся когда-нибудь домой?
— Да. — Лозен кинула взгляд на север. — Мы всегда возвращаемся в родной край.
— Нках-лэ, — прошептала, кивнув, Дочь. — Да будет так.
— Дыры-в-Земле. — Лозен тщательно выговорила название шахт Санта-Риты, чтобы молодежь запомнила, как его правильно произносить. Более того, не дело поминать вслух землю с небрежением. После долгого молчания шаманка промолвила: — Место-Где-Вдовы-Перестали-Плакать. — Некоторое время она ехала в молчании, затем произнесла: — Куча-Плоских-Камней.
Они возвращались со сборов агавы назад в главный лагерь, располагавшийся рядом с деревней Длинношеего. Обратный путь занимал почти целый день. Чтобы убить время, Лозен перечисляла названия мест, раскинувшихся между родным краем на севере и высокогорным плато, где они прожили последние четыре года. Женщину не волновало, слушает ли ее кто-нибудь или нет. Сейчас она вершила свой путь. Остальные при желании могли составить ей компанию. Некоторые из женщин и детей прислушивались к звуку голоса шаманки. Другие ехали позади процессии и переговаривались друг с другом. Всякий раз, когда Лозен замолкала, произнеся название очередного места, те, кто ее слушал, вспоминали, как оно выглядело, когда они видели его в последний раз, и что там произошло. Мысленно люди вместе с Лозен проделывали обратный путь в родной край.
На закате они добрались до отвесных склонов плато. Когда процессия двинулась по единственной тропке, что вела вверх, к обители Длинношеего, Лозен принялась называть места, которые располагались совсем неподалеку от их прежнего дома. Теперь ее словам внимало большинство женщин и даже детей.
— Дзил-ндээз, — промолвила она, — Высокая гора.
Все представили бледно-лиловый пик на фоне озаренного рассветом неба. Именно в него первым делом упирался взгляд, когда человек поутру выбирался из своего жилища.
— Шинале. Мой-Дедушка. — Так называли священный источник близ их деревни. В истоке теплый ключ был небольшим, но его воды наполняли два пруда в скалах — один повыше и поменьше, а второй пониже и побольше, именовавшийся Глазом.
Когда Лозен произнесла:
— Бидаа. Глаз. — Раздался всеобщий грустный вздох, похожий на дуновение ветра. Женщинам вспомнилось, как они купались зимой в теплых водах Глаза. Кто-то шмыгнул носом. Кто-то высморкался.
Из Глаза брала начало речка, бежавшая по ущелью среди высоких скал, а само ущелье служило дорогой во внешней мир, путем, который было очень легко охранять.
— Т’исс бидааю my ли нэ. Сейбовая роща рядом со струящейся водой. — Люди теперь говорили нараспев, хором, будто произнося лечебный заговор, призванный унять тоску, терзающую сердца.
Лозен словно перенесла своих спутниц в долину, показав им речку, вода в которой не замерзала даже в самую суровую стужу. Вот перед их мысленными взорами предстали жилища, раскиданные в тени высоких деревьев, лошади, пасущиеся на тучном лугу.
Многие уже и так тихо плакали, но когда Лозен произнесла: «Пещера прародителей», женщины принялись всхлипывать, уже не стесняясь слез. В пещере с видом на деревню, где без жалости перебили стариков, каждый потерял по крайней мере одного родственника.
Когда процессия приблизилась к тропе, ведущей на вершину плато, к женщинам присоединились Уа-син-тон и Освобождающий, которые тащили связки перепелов и сусликов. Нагибающийся пропустил всех вперед, а сам, пристроившись в арьергарде, пустил коня рядом с лошадью Мышки.
Впереди всех ехала Текучая Вода. Развернувшись в седле, она крикнула:
— Глубоководье!
Женщины рассмеялись. Произнеся название места, Текучая Вода подтрунивала над опьяненным любовью Нагибающимся, при этом не порицая его и не называя по имени. Она принялась рассказывать младшим поучительную историю, связанную с упомянутым местом, — для малышни она станет хорошей наукой. История была о мальчишках, пострадавших оттого, что они забыли о бдительности.
— Как-то раз одним жарким летним днем на Глубоководье нежились в воде мальчишки. — Текучая Вода не уточнила, когда именно произошла история, хотя повествовала та о Лозен и приключилась во времена, когда ее еще никто не называл ни Тетушкой, ни даже Лозен.
«Неужели я такая старая, что обо мне уже истории складывают?» Эта мысль вызвала у Лозен улыбку.
— К берегу подкралась девочка, которую звали Сестрой, — продолжила Текучая Вода. — Характером она была совсем как братец Койот и обожала всякие шутки и розыгрыши. Увидела она мальчишек в воде, а заодно и одежду, что они сложили под сейбой. Одна из веток нависала над рекой, а на ветке прилепилось осиное гнездо. Девочка подкралась поближе. Когда мальчишки зашли дальше в воду, она швырнула из пращи камень, который угодил как раз в то место, где гнездо крепилось к ветке. Гнездо рухнуло вниз. Кто-то из мальчишек попытался укрыться от ос в воде. Кто-то кинулся за своей одеждой, но их облепили осы. Те из ребят, кто выбрался на берег, прыгали и кричали, словно танцевали особый Осиный танец. Сестра со смехом смотрела на них, а потом, совсем как Койот, побежала дальше по своим делам. Вот что однажды приключилось на Глубоководье.