Все со смехом поглядывали на Лозен. Когда она сбила гнездо на Кайтенная, Большеухого, Мух-в-Похлебке и их друзей, она была ровесницей Уа-син-тона. История была всем хорошо известна. Даже сейчас некоторые женщины за работой порой издавали жужжание, и мужчины прекрасно понимали, на что они намекают.
Текучая Вода доехала до поворота, где тропа резко забирала в гору. Это место у подножия плато в деревне Длинношеего именовали Кучей Мусора. Всякий раз, когда Лозен проезжала здесь, среди костей и обрывков тряпья, у нее на затылке вставали дыбом волосы. Это были останки мексиканских солдат, которые на протяжении долгих лет пытались взять плато штурмом.
Лозен чувствовала их души, бродившие среди выбеленных песком скелетов, ощущала ненависть и страх. Она слышала вопли мексиканцев, погибавших под валунами, которые скидывали на них сверху воины Длинношеего. Других женщин не беспокоил вид вражеских останков. Они по-прежнему смеялись, перекрикивались друг с другом. Цокали по камням копыта коней, ступающих по узкой крутой тропе; раскачивался из стороны в сторону навьюченный на них груз.
Глазастая пустила лошадь рядом с Лозен. Оглянувшись, она посмотрела на вьющуюся змеей тропу, уходящую далеко вниз.
— Совсем как в старые времена, — вздохнула Глазастая, — прежде чем мы стали бояться каждой тени и вздрагивать от любого хруста ветки.
Текучая Вода остановила коня и, дождавшись, когда с ней поравняется Лозен, тоже пустила скакуна рядом с ней. Протянув шаманке кусок запеченной агавы, женщина произнесла:
— Слушай, Сестра, давай скажем твоему брату, когда он приедет, что мы хотим вернуться домой.
Лозен оторвала кусок агавы зубами и заработала челюстями. На вкус мякоть напоминала пеньковую веревку, вымоченную в темной патоке.
— Может быть, ему все-таки удастся убедить синемундирников дозволить нам жить в Теплых Ключах, — возразила шаманка.
Именно за этим вождь с отрядом молодых воинов отправился на север. Они отсутствовали уже долго, и все волновались.
— Даже если мы не договоримся с бледнолицыми о мире, нам все равно лучше вернуться домой.
— Чем жить здесь, лучше уж прятаться по расщелинам и пещерам, словно ящерицы, лишь бы дома, — поддакнула Глазастая.
— Гунку. Верно, — кивнула Дочь.
— Длинношеий привозит из набегов много хороших вещей, — напомнила Ветка Кукурузы. — К тому же здесь мы можем спокойно спать по ночам.
Возразить на ее слова было нечем. Размеры плато впечатляли — два дня пути в поперечнике. Там были и леса, и ключи, и луга. Длинношеий мог устраивать налеты на Сонору, а потом продавать украденный скот в Чиуауа. Он запросто ходил в набеги на север, за границу, а потом отступал обратно на юг, оказываясь вне досягаемости американских солдат.
Текучая Вода заговорила чуть ли не шепотом. У нее имелось свое прозвище для Длинношеего.
— У Старой Уродливой Жопы нрав медведя. Мне тут не нравится. Сестра, поговори с братом. Он прислушивается к тебе.
Лозен вернулась к себе в шалаш вымотанная до предела: она четыре дня пела лечебные заговоры над захворавшей женой Длинношеего. Съев немного тушеного мяса и сделав пару глотков воды, она быстро провалилась в сон. Разбудило ее рыдание женщин.
— Сестра! — позвала ее Текучая Вода. — Длинношеий вернулся с тропы войны, но многие из его воинов остались там.
— Что случилось? — Лозен принялась натягивать мокасины.
— Отряд напал на караван бледнолицых. Воины нашли бутылки, подумали, что в них виски. Стали пить. Многим потом стало плохо. Может, бледнолицые пошли на хитрость и решили их отравить.
— Может, в бутылках был и виски, — оторвалась от жернова Ветка Кукурузы. — Воины попросту перепились и попадали на кактусы.
— Жены потом весь день доставали из них шипы, — добавила племянница Текучей Воды и Ветки Кукурузы. Ее муж погиб, отправившись в один из набегов Длинношеего. Родня Лозен построила ей жилище рядом со своим стойбищем, и вдова переехала туда. Все решили, что Викторио не будет возражать. Племянница отличалась славным характером и была работящей. Она приходилась ровесницей Дочери, а смех ее напоминал пение луговой птицы.
— Длинношеий хочет, чтобы ты присутствовала на совете, — сообщила шаманке Текучая Вода.
Когда Лозен пришла к месту собраний, Длинношеий поприветствовал ее коротким кивком. Воины ждали ее, что удивило Лозен. Возможно, именно так Длинношеий хотел выразить признательность за врачевание его жены, которая чувствовала себя значительно лучше, чем последние два месяца.
Лозен села позади — вместе с женщинами. Ей было непривычно присутствовать на совете без брата. Еще непривычнее было сидеть среди людей, не принадлежащих к чирикауа. Многие из воинов Длинношеего вели род от мескалеро, кой-отеро, племени Белогорья и даже Безумных. Кто-то нашел здесь приют, спасаясь от синемундирников, а кто-то был изгнан соплеменниками за различные преступления.
Речь на совете шла о новом лейтенанте синемундирников. Многие из присутствующих потеряли родных в результате нападений отряда лейтенанта на индейские деревни. Худой, быстрый и хитрый, золотоволосый лейтенант не ведал страха и жалости. Апачи прозвали его Хорьком.
Хорек, как известно, запросто нападает на жертву, превосходящую ее размерами в несколько раз, а если почует кровь, может сожрать даже собственное раненое потомство. Воины допускали, что Хорек-синемундирник вряд ли станет есть свою родню, но при этом сходились во мнении, что лейтенант пойдет на все, лишь бы добраться до своей добычи. И по пути он не щадил никого: ни женщин, ни стариков, ни детей.
Долго, очень долго воины обсуждали, как найти управу на Хорька. Наконец Длинношеий спросил сестру Викторио, есть ли ей что сказать.
— Можно украсть ящики с серебряными кружками, которые привозят в фургонах с востока, — предложила Лозен.
— Чжаали? Деньги? На что они нам? — Нелепая мысль вызвала у Длинношеего лишь раздражение.
— На эти кружки мы купим в Ханосе лошадей, ткани и зерно, — сообразил один из мескалеро.
— Каманчеро примут их в оплату патронов и ружей, — добавил койотеро.
Длинношеий фыркнул.
— Мы знаем, сколько стоит лошадь, — начал он, сильно заикаясь от раздражения. — Мы знаем, сколько стоит одеяло, связка шкур и корзина пиноле. А кто из присутствующих здесь знает, сколько стоит серебряный кружок?
Повисла тишина.
— Нас обманут. — Длинношеий, полыхнув взглядом, посмотрел на Лозен.
— Мы не станем пускать монеты в ход.
— Тогда зачем их красть?
— Синемундирники сражаются не за долю от награбленного, а за эти серебряные кружочки.
— Это верно. — Практически все из собравшихся на совете бывали в форте в день выплаты жалованья и своими глазами видели, какой эффект монеты оказывают на синемундирников.
— Если солдатам вовремя не дадут серебряных кружочков, они не станут сражаться.
Длинношеий принялся раздумывать над словами Лозен. Он покачивал ногой — это значило, что слова женщины привели его в смятение.
— Не нравится мне эта идея, — наконец изрек он. — Выследим лейтенанта и убьем его по старинке, как уже убивали других.
Лозен хотелось сказать, что лейтенант умен и его просто так не застанешь врасплох. Ей хотелось сказать, что слишком много воинов сложили головы, сражаясь по старинке. Ей хотелось сказать, что духи велели ей искать мира с бледнолицыми. Однако она промолчала. Длинношеий редко прислушивался к чужому мнению, и уж тем более к мнению женщины.
Вернувшись в свое стойбище, Лозен обнаружила, что у костра на привычном месте сидит Викторио. Рядом суетились Текучая Вода, Ветка Кукурузы, Третья Жена и Дочь.
Уа-син-тон сидел, опершись локтем на колено Викторио, будто желая удержать отца, если тот вдруг решит снова надолго уехать.
— Если мы станем лагерем поближе к форту в Теплых Ключах, — говорил Викторио, — представитель бледнолицых обещает нам безопасность. Нам дадут еду и одеяла. Он лишь ждет согласия Великого Отца из Уа-син-тона. Согласия отдать нам землю, которая и без того наша.
Текучая Вода положила руку на плечо мужа и повернулась к Лозен:
— Сестра, мы возвращаемся домой.
ГЛАВА 45РАННИЕ ПТАШКИ
Порой Рафи начинал ломать голову, отчего в Аризоне жарче и больше пыли, чем в Нью-Мексико, буквально под боком. Подходил к концу апрель 1871 года. Было утро, и хотя солнце еще толком не успело подняться над горными вершинами, атмосфера уже начала напоминать адское пекло. Пачи, тяжело дыша, лежала в тени фургона Джозефа Фелмера, а Рыжий жевал сено в загоне. Гнедой мерин, которого Рафи собирался взять вместо Рыжего, уже был оседлан и спокойно пасся рядом.
Фелмер нажал на педаль точила, приведя тяжелое колесо в движение. Затем он поднес к нему клинок Рафи. Полетели искры, словно мошки кусая обнаженные предплечья кузнеца.
— Из-за этой жары мы все тут стали ранними пташками, верно я говорю? — Судя по говору с едва заметным немецким акцентом, Фелмер много времени провел среди старателей. Прикоснувшись подушечкой пальца к лезвию, он кивнул, после чего еще несколько раз легонько провел клинком по точилу.
Помимо основной профессии, Фелмер прекрасно разбирался в лошадях и умел с ними обращаться. Среди его угодий имелся луг у реки, поросший сочной травой высотой до пояса, и кузнец не имел ничего против того, чтобы там пасся старый боевой товарищ Рафи. Коллинз решил, что если уж кто и сможет уберечь Рыжего от конокрадов-апачей, то это Джозеф Фелмер.
Кузнец женился на индианке из небольшого племени апачей-аравайпа и бегло разговаривал на их наречии. Его супруга, которую Джозеф называл Мэри, владела английским плохо, и ее словарный запас в основном ограничивался терминами, так или иначе связанными с кулинарией, зато она прекрасно готовила тушеное мясо с картошкой и морковью. Более того, Рафи никогда прежде не видел, чтобы женщина-апач вела «белую» жизнь в самом широком смысле этого слова. Всякий раз Коллинз озадаченно замирал, когда видел индианку в корсаже, пышных юбках и с черепаховыми гребнями, скреплявшими ее густые шелковистые волосы цвета воронова крыла.