Цезарь заключил Рафи в объятия, и Коллинз, несмотря на смущение, обнял друга в ответ. Они никогда не обнимались друг с другом прежде, до того, как стали наведываться в лагерь апачей.
— Что, отправил Рыжего на покой? — Цезарь кивнул на гнедого мерина Рафи.
— Он погиб. В Медвежьем Ключе. — Воспоминания о Рыжем до сих пор причиняли боль. Рафи кашлянул, чтобы Цезарь не заметил, как дрогнул у него голос.
— Получается, ты своими глазами видел, как Волчара прикончил Кашинга?
— Видел.
Мэтти дернула Цезаря за куртку, чтобы тот сел обратно на табурет. На Рафи женщина смотрела с подозрением, чуть ли не враждебно. Рафи знал, о чем она думает: приехал забрать моего Цезаря с собой на верную смерть. Она была права, но лишь отчасти.
Рафи достал из седельной сумки сверток из чистой мешковины, перехваченный бечевкой. Женщина развязала бечевку и ахнула при виде красного шерстяного платка-шали с длинной бахромой — такие обычно носили мексиканки.
— Внутри еще кое-что есть, — улыбнулся Рафи.
Развернув шаль, Мэтти обнаружила пару крошечных носочков, шапочку и рукавички, связанные из старого шерстяного армейского мундира, который Рафи с таким трудом распустил. Коллинз не стал уточнять, что мундир принадлежал солдату, погибшему в Медвежьем Ключе. Некоторые усмотрели бы в этом дурное знамение, но Рафи считал, что своим трудом дал старой вещи новую жизнь, сняв с нее тем самым клеймо смерти.
Мэтти улыбнулась Рафи, сверкнув огромными черными глазами, и прижала к себе подарки. Руки у нее были загрубевшие и крупные, словно у мужчины, но при этом с длинными изящными пальцами. Женщина протянула гостинцы вперед, чтобы их смог увидеть Цезарь.
— Как мило с твоей стороны. Рафи Спасибо тебе огромное, — поблагодарил тот друга.
— Не за что.
— А меня научишь вязать, масса Коллинз? — спросила Мэтти.
Рафи удивился, что ее не научили вязать, когда она была служанкой, но потом понял: хозяйка, скорее всего, предпочитала нагружать ее только тяжелой грязной работой. Госпожа и на пушечный выстрел не подпустила бы чернокожую красавицу к мужу и сыну-лейтенанту, который и привез Мэтти сюда.
— Думаю, да, — кивнул Рафи. — Тут нет ничего сложного.
Рафи протянул Цезарю стопку «Старателя» — газеты, выходившей в Прескотте. Номер сверху пачки, увидевший свет в апреле 1871 года, был самым свежим. На первой полосе чернел ликующий заголовок: «Убито восемь индейцев», а чуть ниже шрифтом поменьше значилось: «Захвачено 117 женщин и детей». Цезарь принялся листать газеты и читать вслух, покуда Мэтти расчесывала его упрямые кудри, проверяя, где она подстригла их неровно. Подровняв прическу, она стряхнула с плеч мужа волосы краем передника. Когда Мэтти закончила, Цезарь встал и предложил Рафи табурет, но Коллинз предпочел остаться на ногах.
— Пойду поставлю воду для кофе. — С этими словами Мэтти, взяв шаль и детские вещи, удалилась в дом. Рафи решил воспользоваться ее отсутствием и поведать другу, ради чего он, собственно, приехал.
Прежде чем он успел раскрыть рот, гнедой мерин свесил голову за ворота, прихватил ртом задвижку, оттолкнул ее в сторону и, стуча копытами, направился к Рафи.
— Ты только погляди, каков хитрец! — всплеснул руками Цезарь.
— Он научился этому фокусу у Рыжего. — Рафи кинул взгляд на друга. — Тебе удалось найти постоянную работу?
— Ну, пока хватаюсь за то и за это. — Цезарь махнул рукой. — И на копях работаю, и грузы вожу для властей.
— Слушай, Цезарь, армейское начальство наконец прислало подходящего человека.
— Подходящего для чего? Чтобы половчей убивать индейцев?
— Чтобы договориться с ними о мире.
— Насколько я понимаю, ты говоришь о генерале Круке[105]? — выгнул Цезарь бровь.
— Чудо что за человек. — Рафи никогда не встречал таких офицеров, как Крук. — Похоже, кто-то заронил в головы вашингтонского начальства крупицы здравого смысла. В кои-то веки прислали сюда вменяемого, компетентного генерала. Он настоял на том, чтобы управление краем перевели из Лос-Анджелеса обратно в Тусон, где ему и место.
— Судя по твоим новеньким сапогам, ты решил пойти в разведчики.
— В погонщики мулов, — мотнул головой Рафи. — Крук слишком умен, чтобы по здешним краям возить грузы в фургонах. Ему позарез нужны мулы. Он буквально засыпал меня вопросами о них. И да, разведчиков он тоже нанимает: ему требуются люди, которые хорошо знают здешние места. Так что подумай: вдруг решишь присоединиться к нам? Платят щедро, а контракт всего на полгода.
Рафи решил умолчать о том, что ему до смерти хочется вновь поработать вместе с Цезарем. Он так и жил бобылем, а без Цезаря и Рыжего тоска от одиночества становилась гораздо сильнее.
— Не могу я Мэтти оставить — сам видишь, родит скоро. Я слово ей дал, что буду держаться поближе к дому.
Именно такого ответа и ожидал Рафи.
В твоем положении я бы решил так же.
Он хотел предложить Цезарю перебраться с Мэтти в штаб-квартиру, расположенную в Кэмп-Гранте, но не стал. Кэмп-Грант являл собой худший образчик из всех вонючих, грязных, кишащих блохами застав в этом крае. Солдаты, несшие там службу, называли Кэмп-Грант Старым Притоном. Кроме того, Мэтти уже решила поселиться здесь, да и ее нынешнее положение не располагало к путешествиям.
— О чем это вы тут секретничаете? — Мэтти вынесла из дома сине-белый фарфоровый поднос с толстыми ломтями кукурузного хлеба.
Она протянула поднос Рафи, и тот взял себе кусок. Пальцы женщины чуть поглаживали поднос, будто она не верила, что такая красота и вправду принадлежит ей.
— Рафи говорит, что генерал Крук объявил набор разведчиков.
Мэтти тут же недовольно прищурилась.
— Я ему сразу сказал, что никуда не поеду, — торопливо добавил Цезарь.
— Ну и слава богу! — Мэтти улыбнулась, торжествуя победу. — Рафи Коллинз, ты на свои волосы погляди! Ровно как пшеничное поле в шторм. — Она показала на табурет: — Садись давай.
Рафи смежил веки от наслаждения, когда Мэтти принялась расчесывать колтуны в его шевелюре, доходящей до плеч, затянутых в красную фланелевую рубаху. От прикосновений пальцев, распутывающих волосы и щелкающих ножницами, Коллинз испытал нечто сродни блаженной неге. Умение окружать мужчину заботой — величайший дар, которым Всевышний наградил женщину.
— Я собираюсь проведать Викторио. Пока я на этой стороне перевала, чего зря возможность упускать, — поделился планами Рафи.
— Они уехали отсюда, — отозвался Цезарь.
— И куда?
— Власти велели им перебраться в долину Тулероса.
— Но это полтораста километров на север отсюда!
— Местные решили, что нельзя отдавать Теплые Ключи дикарям — больно жирно будет, — пояснила Мэтти. — И что власти сделали с этой землей? Скажи, Цезарь!
— Объявили ее государственной собственностью.
— И Викторио вот так просто взял и ушел? — Рафи не мог поверить своим ушам. О помнил слова апачей: если они забудут названия здешних мест, то забудут и события, которые там произошли, забудут самих себя.
— Да, — кивнул Цезарь. — Викторио был единственным, кто пытался сохранить мир. Теперь его здесь больше нет, и, думается мне, на перевале очень скоро станет жарковато. — Цезарь положил ладонь на винтовку. — Вызывающий Смех говорит, что Викторио скорее пойдет на риск и доверится синемундирникам, чем согласится снова жить бок о бок с Вол-чарой. По его словам, Волчара — подлый койот.
— То есть, я так понимаю, ты успел повидаться с Пандорой и племянником? — хмыкнул Рафи.
— Ну да. Отвез им муки и одеял. Они паршиво выглядели, Рафи. Я все племя имею в виду. Одеты в рванье. Голодные. Я по глазам понял. Тулероса севернее, там холоднее. Они не успеют ничего посадить до заморозков.
— Армия о них позаботится.
Цезарь скептически посмотрел на Рафи:
— Власти обещали им тысячу одеял и вволю говядины и зерна. Ничего этого я так и не увидел, а ведь я вожу грузы.
— Ну… — Рафи замялся. — По крайней мере, в Тулеросе мало белых, так что Викторио и его племя никто особо не будет донимать.
— Да, белых там мало, — согласился Цезарь. — Пока что.
Шкуры, покрывающие своды жилища, давно изорвались и потому совсем не защищали от ледяного ветра. Лозен пыталась завалить дыры снегом, но руки от стужи совсем онемели, и она едва могла держать в пальцах деревянный щиток, который использовала вместо лопатки. Ее племя знавало тяжкие времена и раньше, но никогда прежде апачи не чувствовали себя столь беспомощными. Прежде с наступлением зимней поры они могли перебраться в долины, окруженные стеной гор, или вообще откочевать в Мексику.
Лозен вернулась в жилище дальше петь заклятия над Третьей Женой и готовить снадобья. Слева и справа от Третьей Жены, бок о бок с ней, лежали Текучая Вода и Ветка Кукурузы, силившиеся хотя бы чуть-чуть согреть женщину теплом своих тел. Третью Жену била такая сильная дрожь, что ее приходилось придерживать на месте, иначе она просто скатилась бы с лежака из елового лапника. Лозен подошла к маленькому костерку, горевшему посередине жилища, и подкинула в огонь последнюю горстку хвороста.
Быть может, Третьей Жене помогла бы еда, но припасы подошли к концу. Обещанной говядины никто так и не увидел. Вместо нее представитель бледнолицых выдал им свинину в маленьких металлических баночках. На каждой баночке имелось изображение красного демона. Члены племени Лозен в ужасе шарахнулись от ици-чидин — дьявольского мяса. Даже младенцу стало бы ясно: бледнолицые хотят либо отравить их, либо околдовать. Лозен с Колченогим пришлось четыре дня кряду петь заклятия, чтобы развеять чары бледнолицых.
Представитель белых выдал им и одеяла, но они оказались тонкими, словно бумага, и побитыми молью. Когда Колченогий увидел их, он хмыкнул и сказал, что хотя бы моль наелась досыта. Новорожденный сын Третьей Жены лежал с Дочерью и другими детьми под грудой таких одеял. За ними следили Одинокая и Мария, кутаясь под одним одеялом. В остальные одеяла завернули Третью Жену, но она все равно дрожала.