Роды выдались очень тяжелыми. Все прекрасно понимали, что виной тому переезд. На пятом месяце женщине нельзя ездить ни в седле, ни в повозке, но все же Третьей Жене пришлось вынести сложнейший переход по горам — пять долгих дней в трясущемся и подпрыгивающем армейском фургоне. Третья Жена мучилась полтора дня, прежде чем разродилась.
Вдруг женщина перестала дрожать. Она подняла взгляд запавших глаз на Лозен, и шаманка поняла, что душа оставляет больную — она это видела столь же ясно, как если бы сейчас Третья Жена оседлала свою гнедую лошадку и поехала прочь. Свет жизни медленно померк в некогда смешливых глазах.
Заголосили, завыли женщины. Лозен вышла наружу. Свежий снег похрустывал под тонкими подошвами мокасин. В ярости шаманка обратила свое лицо к завывающему ветру. Его свист напоминал ей смех духов.
— Раз не хотите мне помогать, так и не разговаривайте со мной больше! — прокричала она в лицо буре. — Если желаете творить только то, что вам вздумается, лучше вообще не приходите сюда!
Она понурила голову и скорчилась, обхватив колени руками. Ей впомнились все данные апачам обещания. Брат обещал заботиться о племени. Если он решит уйти отсюда, придется бросить здесь очень много народу — слишком много тех, кто заболел или просто ослаб и потому не в состоянии отправиться в путь. Именно поэтому племя все еще оставалось здесь. Брат надеялся, что бледнолицые сдержат слово.
Лозен знала, что бледнолицые не станут этого делать. Великий Отец в Вашингтоне обещал, что Теплые Ключи будут принадлежать ее племени, покуда текут реки и стоят горы, и что же вышло? У племени отобрали родной край! Бледнолицые обещали снабдить племя всем необходимым и снова солгали.
Бледнолицые были богатым и могущественным народом. Они ели говядину и мягкий хлеб. Они ездили на больших конях, а когда поднимался студеный ветер, надевали теплую одежду. И все же, несмотря на все свои богатства, они не желали поделиться едой и одеялами с теми, кого обездолили и лишили дома.
Ох уж эти обещания. Лозен подумала об обещании, которое сама дала своенравным, капризным духам. Ради блага своего племени она поклялась хранить мир с бледнолицыми. Как же ей поступить сейчас, когда поведение и бледнолицых, и духов буквально подталкивало ее нарушить обет?
ГЛАВА 48«УДАРЫ ПРАЩЕЙ И СТРЕЛ…»
С неба тихо сыпал мелкий снежок. Лозен застыла у пруда, в котором купались другие женщины. От поверхности воды поднимались клубы пара. Шаманка стянула с себя мокасины, положив в них ожерелья и мешочек с пыльцой. Затем, придерживая одной рукой одеяло, она стащила с себя запыленную тунику и рубаху.
Повесив одеяло на скальный выступ, она скользнула в пруд. Одинокая, Текучая Вода, Ветка Кукурузы, Мария, Глазастая и Дочь сидели, прислонив головы к базальтовой скале темно-серого цвета. Устроившись рядом с ними, Лозен вытянула ноги, наблюдая за тем, как пар изо рта сплетается с клубами пара, поднимающимися от воды. Она чувствовала во всем теле легкость, словно сама была одной из снежинок, что падали ей на волосы.
Всякий раз, погружаясь в горячий источник, Лозен напоминала себе, что минувший год не был кошмарным сном. Наконец-то они вернулись домой. После ужаса, пережитого племенем в Тулеросе, бледнолицые решили все же сдержать данное слово. Теплые Ключи вновь принадлежали ее народу. Кроме того, в представительстве, до которого было полдня пути, апачам регулярно выдавали одеяла, говядину и зерно. В народе затеплилась надежда, что у племени наконец появился шанс встать на ноги после чудовищных потерь, понесенных за десять лет войны.
Лозен смежила веки и почувствовала, как снежинки ложатся ей на ресницы. Первый снег выпал в этом году на удивление рано и, наверное, поэтому выдался не особенно густым. Женщины трудились все узро — собирали кукурузу. Они доверху наполнили корзины початками, а остатки, которые не влезли, сложили в кучи в жилищах.
Показалась вторая жена Колченогого — Широкая. Подойдя к пруду, она начала раздеваться. В отличие от подавляющего большинства женщин-апачей, она не стеснялась своей наготы. Избавившись от одежды, крупная женщина подобралась, собираясь прыгнуть в пруд.
— Сейчас будет сход лавины, — объявила Лозен.
— Сход лавины и наводнение, — добавила Текучая Вода.
— Сход лавины, наводнение и землетрясение, — подытожила Ветка Кукурузы.
Широкая разбежалась и прыгнула, в полете подтянув колени к подбородку и обхватив их снизу руками. Она плюхнулась в воду, подняв тучи брызг и вызвав волны, которые, перехлестывая через скальный гребень, обрушились вниз, туда, где текла река. Вынырнув на поверхность, Широкая замотала головой, стряхивая капли с густой гривы волос.
Женщины, судача о былом, принялись мыть друг другу головы. Для этого они использовали мыльный порошок из толченых корней юкки. Когда солнце начало клониться к закату, подруги вылезли на берег и оделись. Опустив ноги в теплую воду, они стали сушить волосы. Женщины уже были готовы пуститься обратно к дому, как к пруду на мамином коне вылетела Денжоннэ — Очень Красивая, одиннадцатилетняя дочка Широкой.
Широкая нахмурилась. Она строго-настрого запретила дочери ездить на этой лошади, покуда у животного не заживет спина, но Очень Красивая имела привычку поступать по-своему. Лозен пыталась вызвать в себе сочувствие к Широкой, но при этом прекрасно понимала, что и сама в детстве вела себя точно так же.
— Бабушка! — обратилась Очень Красивая к Лозен. — Приехали Волосатая Нога, Дядя и Дядина жена с сыном. Они привезли с собой мужчину с коробкой, которая ловит людей и делает их маленькими-маленькими.
Женщины поспешили в поле за корзинами с зерном. По идее, за собранным урожаем должны были следить мальчишки, отгоняя коров с помощью луков и пращей, но соблазн поглазеть на бледнолицых был слишком велик, и зерно, скорее всего, уже осталось без присмотра. Лозен никуда не торопилась. Ее успокаивало осознание того, что племени с избытком хватит еды пережить зиму. Красные Краски издревле сажали кукурузу, но в последние годы судьба не позволяла им возделывать поля и собирать урожаи.
Повернувшись, Лозен увидела Волосатую Ногу, сидевшего на статном гнедом коне под ореховым деревом. Расставив руки, она улыбнулась ему — погляди, мол, на наши поля, сколько у нас теперь кукурузы. Мгновение спустя Лозен припустила со всех ног догонять других женщин.
На борту небольшого фургончика красовалась надпись, гласившая: «Стереооптическая феерия Сьерры Сэма». Надпись, выполненная шрифтом поменьше, сообщала, что к владельцу фургончика можно обращаться за «фотокарточками, стереоскопическими изображениями и кабинетными портретами невероятной четкости и разнообразия». На белой парусине, прикрывающей задник фургона, Сэм собирался показывать слайды в надежде уговорить Викторио и его соплеменников попозировать для снимков. Фотограф уверял Рафи и Цезаря, что простофили на востоке с радостью выкладывают денежки за подобные картинки.
Благодаря черной бороде и бакенбардам казалось, что нижняя челюсть фотографа является естественным продолжением цилиндра, который он носил, залихватски заломив набекрень. Края шерстяного пальто доходили почти до колен, закрывая верхнюю часть парусиновых штанов грязно-желтого цвета. Если бы Сэм появился на свет до изобретения фотографии, он стал бы странствующим продавцом шарлатанских средств от всех болезней и тоже преуспел бы в этом.
В помощниках у него ходил Карлос — мальчик-апач лет четырнадцати. Когда фотограф познакомился с ним, юноша был рабом у пима. Сьерра выкупил Карлоса, став его ангелом-хранителем. Паренек был аккуратно подстрижен и одет в брюки, рубаху, куртку и ботинки со шнурками, а на голове у него чернела шерстяная шляпа. Индейцы завороженно следили, как Карлос устанавливает здоровенный проектор на треноге, — они словно ждали, что из загадочной коробки в любой момент полезет толпа крошечных человечков.
Пока все ждали начала представления, Вызывающий Смех, как обычно, принялся вгонять Рафи в краску своими расспросами. Сколько жен у Коллинза? Какого цвета у него дерьмо? А то вот он, Вызывающий Смех, слышал, будто у бледнолицых дерьмо красное в белую полоску. Напустив на себя важный, как у филина, вид, он сообщил, что женщины желают знать, какого размера у Рафи член.
Мэтти стояла с женщинами, при этом то и дело беспокойно поглядывая на своего сына, Авраама Линкольна Рафаэля Джонса. Весь день двухлетний бутуз бегал, хохоча, от одной женщины к другой, причем каждая из них спешила заверить Мэтти, что такого красивого и крепкого мальчугана отродясь не видывала. Народ осыпал малыша подарками и угощал сладким пюре из сушеных можжевеловых ягод, растертых с жиром.
В итоге, когда начали сгущаться сумерки, мальчик оказался на руках у Лозен. Женщина принялась его укачивать, продолжая при этом болтать с Одинокой. Рафи то и дело поглядывал на шаманку. Какой же беззаботной она показалась ему сегодня днем, когда стояла, раскинув руки, на краю кукурузного поля! Складывалось впечатление, что Лозен была готова обнять весь мир. Рафи всегда равнодушно относился к фотосъемке, но сейчас вдруг ему захотелось заполучить карточку с изображением улыбающейся Лозен.
Ее наряд ничем не отличался от одежды других женщин, а ребенка она держала умело, словно за свою жизнь ей пришлось убаюкать бесчисленное множество детей. При этом она не выглядела могущественной знахаркой. Также по ее виду никак нельзя было сказать, что эта женщина — сорвиголова, которая наравне с мужчинами крадет лошадей и подзорные трубы, не желая при этом выходить замуж и заводить дежей.
Тут шаманка совершила поступок, на который никогда бы не осмелилась обьгчная женщина-апач. Лозен встала и подошла к Рафи так близко, что он ощутил аромат свежескошенной травы, исходящий от ее волос. Продолжая покачивать на руках ребенка, она улыбнулась Рафи, как старому другу, которым он в каком-то смысле действительно ей приходился.
— Завтра я дам сыну Дяди имя, и мы проведем ему обряд пострижения волос, — произнесла Лозен на испанском.