[109]. Над ним на крючках висели шпоры, уздечка и прочая сбруя, а также сабля и запасной комплект формы.
Аврааму скоро должно было исполниться четыре. С криком «Дядя!» он кинулся в объятия Рафи. Затем, крепко схватив Коллинза за руку, мальчуган потащил его хвастаться своей коллекцией пауков, скорпионов и жуков, которую он хранил в горшках и консервных банках на полке. На ногах у мальчика были мокасины, а за спиной — лук и колчан со стрелами. Скорее всего, их изготовил названый дядя Авраама — Вызывающий Смех.
— Да уймись же ты, постреленок! — Мэтти кинула взгляд на Рафи и закатила глаза: — Я уже готова поклясться, что апачи околдовали моего сына и превратили его в дикаря-индейца. Он даже спать хочет с этим колчаном!
Раздался стук в дверь. В комнату вошел сержант Карсон с супругой. Ребекка Карсон оказалось опрятно одетой, пухлой и очень добрдушной женщиной. Она была одной из тех дам, которые могут угодить в ураган, но при этом чудесным образом сохранят прическу в прежнем виде. Она водрузила на стол блюдо с зеленью и рулькой, поставив его рядом с тарелкой кукурузного хлеба и котелком с цыпленком с клецками, морковкой, луком и картошкой.
За ужином разговор зашел о набегах Волчары, Джеронимо и прочих апачей-отступников, укрывшихся в резервации чирикауа. Цезарь принялся перечислять имена фермеров, лишившихся скота, лошадей и жизни. Джеронимо со своими ребятами явно не сидели без дела.
— Я слышал, Джон Клам хочет собрать всех апачей в Сан-Карлосе, — сказал Рафи.
— Это где вообще? — спросил сержант Карсон.
— Километрах в ста к северу от Тусона. Сперва он привел туда полторы тысячи апачей из резервации на реке Верде. Потом убедил перебраться туда койотеро, племя Белогорья и ара-вайпа Эскиминзина. Говорят, каждое воскресенье он их всех пересчитывает.
«Словно скряга монеты», — добавил Рафи про себя.
— Может, он надеется, что смирные индейцы станут примером для диких, — предположил Карсон.
— Если это действительно так, получается, он не знает апачей, — усмехнулся Цезарь.
— Как думаешь, сколько их сейчас скачет по горам Чирикауа? — прищурился Карсон.
— Это знает лишь Всевышний, — хмыкнул Рафи. — Да и то, скорее всего, приблизительно.
— А когда вы себе заведете ненаглядную, а, масса Рафи? — Мэтти, решив сменить тему, подмигнула Коллинзу.
— Так ведь, — Рафи обвел взглядом комнату, — всех достойных кандидаток уже разобрали.
— Я уверена, что где-то есть женщина, достойная такого славного человека, как вы. — Голос Ребекки Карсон был негромким, ласковым и полным любви. Как же повезло Карсону! Да и Цезарю тоже.
Чтобы отвлечь женщин от любимой темы для разговоров, Цезарь залез под кровать и вытащил оттуда коробку, из которой извлек букварь и грифельную доску. Обложка и страницы букваря были затерты почти до дыр. Цезарь, Мэтти, Джордж и Ребекка сгрудились у букваря и доски, на которые падал свет масляной лампы.
Джордж с довольным видом улыбнулся Рафи:
— Я уже научился составлять ежедневные утренние рапорты. Сколько солдат болеет и сколько отсутствует.
Когда горнист наконец заиграл сигнал к отбою, лампа уже почти полностью прогорела и огонек в ней начал дрожать и мигать.
Рафи никогда прежде не слышал, чтобы сигнал к отбою исполняли подобным образом. В кличе трубы звучали доселе незнакомые минорные ноты, преисполненные безмерной печали и надежды.
— Ох уж этот горнист, — покачала головой Мэтти. — Слов нет, какие чудеса он вытворяет. Помяните мое слово, будь его воля, он бы и стены Иерихона смог обрушить звуками своей трубы.
ГЛАВА 50ЗА СТАДОМ
Лозен повернулась к здоровенному пегому быку и заворковала голубкой. Обмануть животное не получилось. Он прекрасно видел, что перед ним не голубка, да и запах от женщины исходил совсем не птичий. Бык был раздражен и рассержен из-за того, что Лозен подобралась к нему, когда он нежился, лежа в грязи на спине и вытянув длинные тощие ноги.
Поднявшись, бык заворчал, после чего громко фыркнул. Расстояние между его рогами было столь велико, что хоть гамак вешай. Животное повело мордой из стороны в сторону. Изо рта тягучими нитями сочилась слюна.
Бык копнул землю сперва левым рогом, потом правым. Издав глухой рев, он бросился на Лозен, явно намереваясь выпустить кишки ее лошади. Серая кобыла с невозмутимым видом чуть сдвинулась в сторону, явно не собираясь воспринимать нападение как личную обиду. Изначально Лозен собиралась оставить быка с теми коровами, которых ее соплеменникам не удалось отогнать, но, увы, невольно привлекла его внимание.
Лошадь юркнула в каньон. Лозен чувствовала спиной жаркое дыхание преследователя. Шаманка резко развернула лошадь, и та не хуже горной козы поскакала вверх по скалистому склону. Бык, по инерции проскочив мимо, влетел в заросли травы, вызвав переполох среди обитавших там кузнечиков и семейства индюков. Лозен направила лошадь в маленькое боковое ущелье в поисках скота, прячущегося среди креозотовых кустов и зарослей кактуса.
Она прибыла в края Чейса в обществе Викторио, Кайтен-ная, Колченогого, Чато, Мух-в-Похлебке, Крадущего Любовь и Вызывающего Смех. В число юношей-погонщиков, отправившихся с ними в путь, вошли пятнадцатилетний Уа-син-тон и Освобождающий. Животных, на которых шла охота, мексиканцы именовали ладинос, что значит «дикие и хитрые».
Племя Чейса пригнало сюда скот много лет назад. Народ Высоких Утесов дал животным возможность спокойно пастись и плодиться, чтобы потом охотиться на них, когда возникнет необходимость в мясе. После того, как на Чейса наслали порчу, которая его в итоге и убила, совет племени избрал нантаном его сына Тазу. Чейс заранее готовил сына к должности, но Таза во многом уступал отцу.
Затем ранним летом приехал Джон Клам, которого именовали Мягкой Висячей Шляпой, а с ним — пятьдесят шесть полицейских-апачей из Белогорья. Клам объявил, что земля, на которой живет племя Высоких Утесов, более им не принадлежит: уж слишком много дурных людей укрываются здесь. Он уговорил Тазу с тремя сотнями соплеменников перебраться в Сан-Карлос. Свыше четырехсот человек предпочли уехать в Мексику с Длинношеим и Джеронимо. Около двух сотен отправились на восток — кто-то из них решил жить обособленно, кто-то присоединился к племенам Викторио и Локо. Они-то и рассказали Викторио об одичавшем скоте.
Представитель бледнолицых в Теплых Ключах урезал пайки говядины, а ведь надвигалась зима. Соплеменники Викторио, конечно, могли забить несколько коров прямо тут, но решили этим не ограничиваться. Викторио с Колченогим сочли за лучшее отогнать скотину в лагерь — туда, где женщины собирали кедровые орехи. Если что, коров можно забить и там, а заодно и навялить мяса.
Лозен уже потеряла счет, сколько раз за жизнь ей доводилось угонять скот, поэтому она прекрасно знала, как обращаться с животными: в какой момент сбить их в стадо поплотнее, когда дать больше воли, как заставить повернуть. И все же, несмотря на свой богатый опыт, ближе к вечеру она вымогалась до предела. Ее лошадь устала не меньше хозяйки. Отряд решил вернуться в лагерь с теми коровами, что удалось изловить. По дороге они повстречали Длинношеего и Джеронимо, направлявшихся на юг со своими воинами и табуном кавалерийских лошадей.
Викторио поделился со старыми знакомыми табаком.
— Винтовки есть? — спросил он. — Пули? Порох?
— Порох нам теперь без надобности. — Длинношеий дал знак, и вперед выехал мексиканец, протянувший Викторио блестящий новенький карабин.
Вождь взвесил его в руке. Ружье было легче других. Викторио передернул затвор, вслушиваясь в щелчок, а потом передал оружие сестре. Лозен вскинула его и прицелилась.
— Я отдам за него четырех коров, — заявил Викторио.
— Шестерых.
— Хорошо, шестерых.
— Поехали с нами. Добудешь себе винтовки сам, — предложил Длинношеий.
— Не в этот раз.
Джеронимо растянул губы в улыбке:
— Американцы будут урезать вам паек говядины, покуда вы не согласитесь перебраться в загон в Сан-Карлосе — к Тазе и остальным, кто решил проявить смирение. Вам придется жить бок о бок с этими койотами из Белогорья.
Викторио привычно не обратил на Джеронимо внимания. Вождь дал знак мальчишкам-пастухам отсчитать от стада шесть коров, после чего отряд Викторио, не оглядываясь, двинулся дальше.
Цезарь ехал на лошади в обществе четырнадцати бойцов Девятого кавалерийского полка, лейтенанта и десяти апачей-разведчиков из Белогорья. С ними также был их капитан Джо Фелмер и хозяин ранчо, чей скот они пытались отыскать. Разведчикам не составило труда обнаружить отпечатки копыт украденных коров. Тропа, по которой прошли животные, была вся истоптана.
В глаза упрямо лезла пыль, оседая даже в ушах и горле. Она покрывала членов отряда, лошадей, вьючных мулов, снаряжение и двухнедельную щетину на щеках Цезаря. Во фляжках оставалась всего пара глотков воды, но за долгое лето солдаты научились выживать в краю, природа которого всеми силами старалась их погубить.
В поисках отступников-апачей отряд форсировал реки, взбирался на горы, съезжал вниз по крутым откосам, пересекал пустыни, пробирался по узким скальным выступам. Апачи следовали своей привычной тактике: после набега они раздробили отряд на мелкие группы, те в свою очередь через некоторое время разделились снова, а потом еще раз. Смысл в этом был простой: в результате преследователям никогда не удавалось изловить всех преступников.
Цезарь не испытывал ни малейших иллюзий. Кто-то из налетчиков действительно являлся злодеем, но другие просто хотели добыть еды, чтобы прокормить семью. Ему вспомнились поля кукурузы, которые солдаты предали огню. Гибель урожая неизбежно вынуждала апачей отправляться в новые набеги.
Лейтенант, ехавший впереди, поманил к себе Цезаря. Оказалось, что Фелмер с разведчиками обнаружили большой лагерь — с женщинами, детьми и угнанным скотом.