Именно этот овал и излучал поток экстрасенсорной энергии, мощный и постоянный. Поэтому было не удивительно, что дверь комнаты изнутри обшита железными полосами, не удивительно, что все стены сверкали от развешанных на них серебряных оберегов. Не удивительно, что весь потолок был увешан серебряными мобилями, которые тихо раскачивались сейчас на потоках воздуха, созданных закрывшейся дверью. Мобили тихо, мелодично перезванивались, этот звук напоминал далекий детский смех.
— Ее звали Джессика, — сказал Локвуд. Он прошел мимо нас, и я увидела, что он вынимает из своего кармана темные очки — их он обычно надевал, когда хотел защитить свои глаза от особенно ярких пятен призрачного света. Он надел очки и сказал. — Она была на шесть лет старше меня. И ей было пятнадцать, когда это случилось. Прямо здесь.
Локвуд говорил таким тоном, словно это было для него самым обычным делом — стоять с нами в темноте, рассказывать о своей давно умершей сестре перед ее посмертным свечением и на фоне обрушившегося на нас экстрасенсорного эха того события. Затем Локвуд подошел к кровати, и осторожно, чтобы не прикоснуться к светящемуся овалу, приподнял покрывало, обнажая лежащий под ним матрас. На матрасе показалось широкое темное пятно, здесь поверхность ткани была обожжена, словно ее облили кислотой.
Я присмотрелась. Это была не кислота. Уж мне-то хорошо известно, как выглядят ожоги от эктоплазмы.
Только сейчас я поняла, что вцепилась в руку Джорджа еще сильнее, чем прежде.
— Я тебе не сделала больно, Джордж? — спросила я.
— Ничего. Не сильнее, чем до этого.
— Хорошо, — но отпустить его я так и не смогла.
— Это случилось давно, — сказал Локвуд. — Мне было тогда всего девять лет. Древняя история, можно сказать. Но я решил, что должен рассказать и показать все это вам обоим. В конце концов, вы живете в этом доме.
Я с трудом, но заставила себя заговорить.
— Значит, Джессика, — сказала я.
— Да.
— Твоя сестра.
— Да.
— А как это с ней случилось?
Локвуд опустил покрывало, аккуратно заправил его в щель у подголовника.
— Призрачное прикосновение.
— Призрак? Откуда?
— Из горшка, — нарочито спокойно ответил Локвуд. Темные очки скрывали выражение его глаз. Прочитать что-либо по лицу Локвуда было невозможно. — Ну, ты знаешь эти вещицы, оставшиеся от моих родителей. Ритуальные предметы для изгнания злых духов на настенных полках внизу. Родители были исследователями. Изучали мифы и легенды о сверхъестественных явлениях в культурах других народов. Большинство собранных ими предметов — просто мусор. Ритуальные головные уборы и прочая ерунда. Но оказалось, что среди них есть действительно опасные вещицы, способные делать именно то, что им приписывают. В том числе, тот горшок. Я полагаю, он был из Индонезии, или откуда-то оттуда. Говорят, моя сестра разбирала артефакты в одном из ящиков. Вынула горшок, и… уронила его. Горшок разбился, из него выскочил призрак. И убил ее.
— О, Локвуд, — сказала я. — Мне так жаль…
— Да, спасибо, но это, как я уже сказал, древняя история. Давно это было.
Мне было трудно сосредоточиться на чем-нибудь, кроме слов Локвуда. На них, да еще на яростном потустороннем сиянии. Но, тем не менее, я смогла рассмотреть, что в комнате помимо кровати стоит гардероб и два комода, а еще коробки и ящики, составленные, в основном, у стены, иногда по три-четыре друг на друга. А еще повсюду стояли вазы и банки с букетами сухой лаванды, ее сладкий, слегка вяжущий аромат наполнял всю комнату. Было так непривычно ощущать этот запах в нашем доме (особенно если вспомнить, что на этой же лестничной площадке находилась спальня Джорджа), он еще больше усиливал ощущение нереальности всего, что сейчас происходило.
Я вновь тряхнула своей головой. Сестра. У Локвуда была сестра. И она умерла. Прямо здесь, в этой комнате.
— А что случилось с призраком? — спросил Джордж. Его голос тоже прозвучал нарочито спокойно.
— Его уничтожили, — Локвуд подошел к окну и раздернул тяжелые шторы. На меня обрушился дневной свет, и я на мгновение зажмурила глаза. Когда я вновь открыла их, вся комната уже была залита солнцем. Теперь я уже не могла видеть висящий над кроватью светящийся овал, почти пропал и экстрасенсорный шум. Впрочем, его присутствие я все еще ощущала, в ушах у меня тихонько потрескивало.
Когда-то эта комната была выдержана в приятных голубых тонах и оклеена детскими обоями, на которых по диагонали тянулись разноцветные воздушные шарики. К висевшей на одной из стен пробковой доске кнопками были приколоты открытки с львами, жирафами и лошадями, такие же старые картинки с животными украшали и изголовье кровати. Сверху на меня смотрели приклеенные к потолку, пожелтевшие от времени звездочки. Но мое внимание привлекло не все это, а две большие вертикальные черты, прорезавшие сквозь порванные в этом месте обои правую от меня стену. Сквозь прорези виднелась штукатурка. Это были следы от ударов рапирой. В одном месте прорезь была такой глубокой, что прошла сквозь слой штукатурки до самой кирпичной кладки стены.
Локвуд стоял у окна, смотрел на глухую торцевую стену дома напротив. На подоконнике лежали сухие семена лаванды, нападавшие из стоявших здесь в вазочках букетов. Локвуд смахнул их пальцем в свою подставленную, сложенную лодочкой, ладонь.
А со мной тем временем начиналось что-то вроде истерики. Мне хотелось одновременно плакать и безудержно хохотать, и кричать на Локвуда…
Но я сдержалась, и вместо этого тихо спросила.
— Какой она была?
— Э… трудно сказать. Она была моей сестрой. Конечно же, я любил ее. Когда-нибудь найду вам ее фотографию. По-моему, одна есть где-то там, в ящике комода. Туда я сложил все вещи Джессики. Хотел как-нибудь разобрать их, но никогда не хватает на это времени. Столько дел… — Локвуд прислонился к оконной раме, его силуэт четко обрисовался на фоне яркого солнечного света. Потом он добавил, осторожно перекатывая в ладони сухие семена. — Она была высокой, темноволосой, думаю, что у нее был сильный характер. Пару раз, когда я видел тебя боковым зрением, Люси, мне почти показалось, что… Но на самом деле, ты на нее совсем не похожа. Она была очень мягкой. И доброй.
— А вот теперь ты, пожалуй, слишком сильно налегла на меня, — заметил Джордж.
— Прости, — я заставила себя убрать ладонь с руки Джорджа.
— И ты прости, Люси, — сказал Локвуд. — Я сморозил глупость. На самом деле, я хотел сказать, что…
— Все в порядке, — перебила я его. — Начнем с того, что я сама не должна была ни о чем расспрашивать… Должно быть, тебе очень трудно говорить об этом. Мы понимаем. И никогда больше не станем задавать тебе ненужных вопросов.
— Кстати, о вопросах, — сказал Джордж. — Тот горшок. Расскажи мне о нем. Каким образом можно было держать в нем Гостя взаперти? Сама по себе керамика с такой задачей справиться не может. Наверное, горшок был выложен изнутри железом. Или серебром. А может, там применили что-то такое, что нам еще не известно… Ой! — вскрикнул Джордж, когда я исподтишка лягнула его. — За что?
— Чтобы ты заткнулся, наконец.
— А что такого? — заморгал он сквозь стекла своих очков. — Интересно же.
— Мы говорим о его сестре, а не о каком-то проклятом горшке!
— Он сам сказал, что это древняя история, — ткнул Джордж пальцем в сторону Локвуда.
— Да, сказал, но ясно, как день, что соврал. Посмотри на это место! На эту комнату, и все, что в ней! Здесь все так, словно это произошло только вчера.
— Да, но он сам привел нас сюда. Ему хочется поговорить об этом. Я имел в виду, что и о горшке тоже.
— Угомонись! Это не имеет ничего общего с твоими дурацкими экспериментами, Джордж. Здесь дела семейные. У тебя вообще есть совесть или нет?
— Побольше, чем у тебя. Мне совершенно ясно, что Локвуду хочется обсудить все это с нами. После стольких лет эмоциональной изоляции он готов поделиться с нами…
— Может быть, однако он такой ранимый и чувствительный, что…
— Эй, я, между прочим, все еще здесь, — сказал Локвуд. — Никуда не вышел и не испарился.
Наступило неловкое молчание. Мы с Джорджем отстали друг от друга, и теперь оба смотрели на Локвуда, а он тем временем продолжил.
— Истина заключается в том, что вы оба правы. Я действительно хочу поговорить об этом, как и сказал Джордж. Но мне это очень нелегко сделать, как справедливо заметила Люси, — Локвуд вздохнул. — Да, Джордж, я тоже думаю, что тот горшок был выложен изнутри железом. Однако он разбился. Точка. И давай, хватит об этом.
— Локвуд, — сказала я, глядя в сторону кровати. — Только один вопрос. Она не?…
— Нет.
— Никогда-никогда?
— Нет.
— Но свечение…
— Она никогда не возвращалась, — отрезал Локвуд. Он пересыпал сухие семена в стоявшую на подоконнике вазу и отряхнул ладони. — Знаешь, в первое время я почти надеялся на то, что она вернется. Я часто заходил сюда, думал увидеть ее стоящей у окна. Долгое время ждал, глядя на свечение, надеялся увидеть ее силуэт или услышать ее голос… — он печально улыбнулся. — Но никогда ничего не случалось.
Он посмотрел в сторону кровати сквозь свои темные очки, и продолжил.
— В любом случае, это было давно. А потом я понял, что постоянно болтаться здесь вредно для здоровья. А еще позднее, узнав о посмертном свечении гораздо больше, чем прежде, я начал опасаться ее возвращения ничуть не меньше, чем хотеть его. Поэтому я прекратил ходить сюда и поставил лаванду, чтобы… не было сюрпризов.
— Железо было бы надежнее, — заметил Джордж. В этом он весь, наш Джордж — бесцеремонный, ухватывающий суть проблемы быстрее любого из нас. — А железа я здесь не вижу. Ну, если не считать двери.
Я посмотрела на Локвуда. Плечи у него напряглись, и на секунду мне показалось, что он сильно разгневан. Но он спокойно ответил.
— Да, ты прав, Джордж. Разумеется, железо надежнее. Но Джессика для меня не рядовой Гость, она моя сестра. Даже если она вернется, я не смогу применить против нее железо.