— Я иметь ключ! — вполголоса произнесла она, войдя в опочивальню.
— А я иметь ле кофр! — ответила Мими, указывая на сундук, который стоял подле люка в полу. Люк был распахнут, неподалеку от него находилась широкая кровать — ее явно сдвинули с места, чтобы добраться до тайника.
— Что Ванька? — обеспокоенно спросила актриса. — Не помешает?
— Тохлый-то? Нет! — Лизелотта разразилась коротким смешком. — Открывать сфой клюкфенный водка. На минутку выйти. Я кидать отрафа. Ванька выпивать. Капут.
— О мон дье! Я буду о нем молиться… Но давай открывать!
Лизелотта согласно кивнула, вставила ключ в скважину замка и без усилия повернула его. Замок даже не скрипнул: как видно, им часто пользовались и хорошо смазывали. Крышка сундука была откинута; под ней обнаружился странный механизм из шариков, трубок и шестеренок. И все это находилось в непрестанном движении! Шарики катились по трубкам, трубки изгибались, цепляя шестеренки, а те возвращали на исходную позицию шарики. Обе женщины не могли оторвать взгляда от невиданного зрелища.
— Так вот он какой, русский перпетуум-мобиле! — прошептала Мими.
— Фечный тфигатель! — восхищенно подтвердила Лизелотта.
Они еще немного постояли перед открытым сундуком, втайне опасаясь, что вот сейчас движение прекратится и волшебство улетучится, как дым от погашенного пожара, оставив после себя резкий запах разочарования. Но шарики, трубки и шестеренки продолжали функционировать безупречно.
— Нам пора уходить! — сказала парижанка.
Захлопнув крышку и заперев сундук на замок, агенты Блистательной Порты потащили его к выходу.
— Тяшелый, сараса! — пробурчала себе под нос Лизелотта.
— И это только ле модель! — Каштановые локоны Мими растрепались и прилипли к вспотевшему лицу. Однако наводить красоту было уже некогда, да, честно говоря, и не для кого. — Представь, какое импресьон должен производить оригинал!
Они доволокли сундук до прихожей, оделись и вынесли свой груз на улицу. Рядом с крыльцом стояли сани, в багажник которых и был погружен русский вечный двигатель. Сани уже тронулись с места, когда на крыльце показался Михайла Козырь. Его лицо было залито кровью, но глаза пылали огнем священной ненависти.
— А ну постой-ка, дрянь! — возопил он, потрясая пистолетом. Сани прибавили ходу и свернули на дорожку, ведущую к воротам усадьбы.
— Не хочешь по-хорошему? Будет по-плохому! — Дьяк поднял оружие и поймал на мушку голову Мими, сидевшей за рулем. — Получи, сволочь!
Раздался выстрел. Но пуля ушла не в сторону саней, а куда-то вбок и вверх, глухо стукнула о ствол сосны. За мгновение до того, как Михайла нажал на курок, чья-то сильная рука ухватила его за локоть. Дьяк обернулся.
— Ванька, ты?! Зачем помешал мне, смерд?
— Хм… — ответил рулевой по привычке, но потом снизошел до разъяснения: — Баба красивая. Грешно убивать таких.
На лице Василия Шестого играла счастливая улыбка. Царь только что выслушал рассказ думского дьяка о своих злоключениях и лукаво посматривал на князя Ромодановского. Кроме них в тронной зале находился глава ратного приказа Шуйский, который вовсе не разделял веселого настроения государя.
— Я прикажу перекрыть рубежи! — заявил он. — Вечный двигатель останется в России!
— Конечно, прикажешь, — согласился Василий, — но не сей момент. Погоди еще часика два. Мы должны быть уверены, что лазутчицы покинули державу.
— Не пойму я что-то, надежа государь, — насупился Шуйский. — Зачем же их выпускать-то? По мне, так лучше повесить…
— И разрушить государев замысел? — встрял Ромодановский. — Ох, вояка! Ни о чем, кроме сечи, мыслить не умеешь…
— Так вечный двигатель попал к врагу по воле государя? — с видимым усилием догадался главный ратник России. — Такова была царская воля? Но как же так?
— А вот так! — Царь Василий поднялся с трона и подошел к Шуйскому. — Ты раньше о вечных двигателях слышал?
— Вроде нет…
— Вроде-вроде… Не слышал, ибо вечных двигателей не бывает. Любой физикус тебе это скажет. Сие есть абсурдум, нарушение законов природы.
— А что же увезли лазутчицы?
— Игрушку. Модель. Она у них еще, может, полгода покрутится, а потом встанет.
— Ишь ты! — восхитился Шуйский. — Ловко! И как это спасет нас от врагов?
— Это не спасет, — ответил царь. — Спасет совсем другое. — Он приблизился к высокому окну, за которым, далеко внизу, виднелась гавань Архангельска. — Подите-ка сюда, слуги мои верные.
Шуйский, Ромодановский и Козырь исполнили пожелание государя. Михайла выглянул в окно — и обомлел: ко входу в гавань направлялось огромное судно, да таких обводов, каких он раньше не видывал. Из четырех пузатых труб поднимались клубы черного дыма.
— Там… там… — залепетал дьяк, тыча пальцем в сторону корабля.
— Да, там, — улыбнулся Василий. — Творение братьев Черепановых. Первый русский ледокол «Гиперборея». Вот он-то нам и пригодится: за эту зиму несколько раз сходит в Американские Штаты и обратно, привезет подмогу. А раньше весны на наши ледяные просторы ни одна вражина не сунется — ни шляхтич, ни осман…
Когда сановники выходили из тронной залы, Шуйский подергал за рукав главу тайного приказа, знаком предлагая не спешить. Едва Козырь скрылся за поворотом коридора, как главный ратник обратился к своему визави:
— Слушай, князюшка! Понимаю, как трудно было устроить сию каверзу. И дьяка подговорить, и гадюк этих на ложный след навести…
— Ну, дьяк хлопот не доставил: я просто попросил его спрятать государев секрет у себя дома, сказал, что так надо, — и он лишних вопросов не задавал. А с гадюками, конечно, пришлось повозиться.
— Но одного я никак не уразумею. Как же Ванька жив-то остался? Ведь дьяк сказал, он отраву выпил…
— Да не пил он ее, не пил! Подержал во рту, да и выплюнул. — Ромодановский положил руку на плечо Шуйскому. — Понимаешь, брат, он у нас вообще непьющий: как-никак, всегда за рулем.
Юлия ЗонисПрямо пойдешь
Скажи мне, гордый рыцарь, Куда ты держишь путь?
— Коловратки. Тоже мне, придумали! Не коловратки никакие, а головратки, так их звать. Потому что голые. Это бабы утопленные. Они живут в пруду и мужиков совращают, вот и вратки. А еще, может, потому, что водятся в самом омуте, в водовороте.
— Какой же в пруде омут?
Рыбачок возмущенно фыркнул и затянулся своей цигаркой.
— А такой. Какой надо, а тебе и знать не надо.
Вадим переводил взгляд с единственной снулой рыбины, плававшей в ведерке вверх брюхом, на замшелый валун за спиной рыбачка. Полустертая, заросшая неопрятной зеленой порослью, там все же ясно читался обрывок надписи «Прямо по…». Прямо пойдешь.
Рыбачок вынырнул из-за камня слева, где значилось «Шею свернешь». Шея, впрочем, у рыбака была цела, хотя немыта и покрыта редким седоватым волосом. Кадык ходил туда-сюда, будто у мужика непрерывно сочилась слюна, и ему то и дело приходилось сглатывать. Когда рыбак вышел из-за камня, в руке у него была удочка, а рыба в ведерке еще вяло поплескивалась. Сейчас уснула. Жара. Парило, наверное, к дождю — вон и ласточки летали низко-низко.
«Шею свернешь»…
— Обрыв там.
Нечаянный собеседник проследил за взглядом Вадима, причмокнул губами.
— Обрыв и спуск к реке. Которые нездешние, непременно шею и свернут, а мы знаем — тропиночка есть там одна, тропочка, она аккурат к рыбным местам и выведет.
Вадим покосился на ведерко и сомнительно хмыкнул. Рыбина была невелика — похоже, мелкий линь. Разве что кошку такой кормить.
— А ты не лыбься. — Рыбачок выдохнул сигаретный дым, тряхнул ведро.
Рыбица, как будто совсем уже уснувшая, перевернулась на живот и вяло заплавала. Вадим поежился. Не нравился ему этот навязавшийся на разговор рыбак, а камень не нравился еще больше.
Прямо пойдешь… Как же там было, в этой любимой Никиной песенке? Прямо пойдешь, погубишь меня… Или спасешь? Последние слова надписи скрывал мох.
— Ты, гляжу, мне не веришь. Попрешься-таки за головратками своими и утопнешь. Утопят они тебя.
Парень вздохнул.
— Ко-ло-вратки. Это такие беспозвоночные… Вроде рачков маленьких. У них ротовое отверстие окружено ресничками…
Зачем он читал лекцию по зоологии беспозвоночных этому сыну природы?
— Вот.
Вадим вытянул из травы сачок. Под марлевым навершием болталась стеклянная баночка для предполагаемой добычи.
— Я процеживаю воду, и коловратки попадают в банку.
— Охотишься, значит? Тоже добытчик, вроде меня? И куда ты своих головраток потом, в суп?
Вадим пожал плечами. Что делать потом с коловратками, он пока и сам представлял с трудом.
Рыбак встал, поддернул штаны.
— А я уж было подумал, ты из этих. — Он легонько пнул ногой булыжник.
— Из каких?
— Ну, баловники же тут камень поставили, а люди и верят.
— Вправо пойдешь — погубишь коня, — прочел Вадим. Это было написано, естественно, справа. Прямо, что же там прямо?
— А и то верно, — с охотой согласился рыбачок, — Скотобойня у нас справа. Так что и коня, и корову, и козу потерять вполне могешь. Говорю же — шутники.
— Шуточки у ваших… — Вадим снова поежился. От камня тянуло плесенью — или это из ведра, от живой-неживой рыбины?
— А ты шутке не верь, но остерегаться — остерегайся. К пруду вечером не след ходить.
— Из-за голых баб, которые утопить норовят?
Ого! Деревенская лексика оказалась прилипчивой. Вадим усмехнулся, но усмешка получилась какая-то кислая.
— И из-за них тоже. Не рек-ком-мендую, — неожиданно скрежетнул голосом рыбак, закинул на плечо удочку и взялся за ведерко.
Рыба плеснула и вновь затихла. Человек глянул на Вадима и вновь протянул неторопливо, с чуть заметным оканьем:
— Прощевай, мил-человек, за огонек спасибо. В случае чего заглядывай. Я здесь, неподалеку живу. Рыбку сварю, ну и другое что имеется.