«Афанасий мёртв», — вспомнил слова Кондратия. А потом и лицо нового клиента показалось знакомым.
Я же видел всех обходчиков в ту ночь, когда мы штурмовали «чайник». Но это была ночь, видимость так себе, да и память на лица — не самая сильная моя сторона. Но тут уж чисто по совокупности доказательств вариантов не остаётся. Имя, 34-й год рождения…
— Блин, напугал, — выдохнул я. — А чего сразу не сказал-то?
— Ну, ты же знаешь, — развёл руками Афанасий. — Мы немного не те, кем были до, и воспринимаем всё иначе.
— М. Я просто новенький, знаешь, у меня практики хрен да маленько, извини за выражение.
— Ничего. Ты быстро осваиваешься.
Я опустил взгляд под стойку, обнаружил там единственный ключ. Не ключ-карту, а именно ключ. Латунный, старенький. Видимо, это тоже символ, который подстраивается под индивидуальные особенности клиента. Пустышке, которую я приводил, помнится, дали современную ключ-карту. Что означало отсутствие важных индивидуальных особенностей. Пустышки для отеля не существовало, он ничем не мог ей помочь. В отличие от Афанасия.
— Держи, — положил я ключ на стойку. — Соболезную насчёт…
— Да, жаль… — Афанасий поморщился. — Знаешь, я боялся, что ничего не будет.
— С чего бы? Ты сколько уже в этом всём варишься, откуда сомнения?
— Ну, знаешь… — Он жестом показал, будто повязывает галстук и тянет за него вверх, одновременно вывалив язык. — После такого обычно — всё.
— Но ты же не сам?
— Вот поэтому и здесь. Маэстро силён, Тимур. Скажи всем: он невероятно силён. Будьте осторожны настолько, насколько это в принципе возможно.
— Записал, — кивнул я.
Афанасий взял ключ и, отсалютовав им, двинулся к лифту. Я проводил его взглядом, выдохнул и убрал книгу.
— Ты прекрасно справился.
Я вздрогнул и повернул голову. Рядом со мной стояла Изольда.
— Блин! Ты давно тут?
— С самого начала. Я почувствовала, что пришёл клиент. Наблюдала за вами из обычного мира.
— А почему не вмешалась?
— Хотела посмотреть, как ты себя поведёшь. Ты молодец, Тимур. Всё сделал правильно. Честно сказать, я осваивалась гораздо дольше. Когда меня бросили одну встречать постояльца, я просто язык проглотила. Минут пять слова сказать не могла.
— Ну, ты, видимо, никогда не работала в продажах, — усмехнулся я.
— Нет. Не работала.
И тут зазвонил телефон. В призрачном мире. Телефон, которого минуту назад не было вообще. Теперь он появился. Старинный эбонитовый аппарат, с диском и трубкой, которой можно было прокачивать бицуху.
— Ответишь? — показал я на телефон.
— Давай ты, — улыбнулась Изольда. — Пробуй. Тебе нужно пройти через всё, понять, как это работает.
Со вздохом я поднял трубку и сказал:
— «Смольный».
Глава 7
— Какой ещё «Смольный»? — послышался унылый, бесцветный, но однозначно дашин голос.
— Уж какой есть.
— Это опять ты, да?
— Извини. Я не хотел, меня заставили. Чем могу помочь?
После непродолжительного молчания из трубки послышалось:
— А если я хочу цветов?
— Цветов?..
— Угу. Мне надо об этом просить, да?
— Ну-у-у… Уже нет.
— Мне вообще никто никогда не дарил цветов.
И связь разорвалась. Я подумал, что Даша наверняка долбанула трубкой по телефону так, что чуть не сломала. Сам опустил трубку аккуратно.
— Она хочет цветов, — сообщил я Изольде.
— Слышала. Можешь взять в…
— А это вообще нормально? — перебил я.
— Что именно?
— Дарить девушке цветы после того, как она в лоб об этом попросила. Разве это не должно быть приятным сюрпризом?
Изольда улыбнулась.
— Как девушка, скажу три вещи. Во-первых, если тебя в лоб попросили о цветах, значит, ты уже потерял много очков. Во-вторых, если таки попросили, то очки потерял не все, и тебе почему-то дают шанс. Ну и в-третьих: если ты даже после этого не подаришь цветы, на тебе поставят крест, и Дашей займётся Денис. Так что не бойся чувствовать себя глупо. Просто чувствуй. Идём, я покажу, где мы берём цветы.
После «Хлебного дома» Мстиславы я бы не удивился ни оранжерее, ни собственному саду. Но всё оказалось просто до банальности: цветы брали в цветочном магазине, расположенном недалеко от отеля. Продавщица, грузная женщина с золотыми зубами и пышной причёской, заулыбалась Изольде, как старой подруге.
— Здравствуй, дарагая! Как дэла у тебя?
Мои дреды женщина смерила неодобрительным взглядом. Глядя в мою сторону, спросила:
— Пастаялэц?
— Коллега, — улыбнулась Изольда. — Знакомьтесь, Нарине Рафаэлевна, это Тимур. А постояльцев мы называем гостями, я же вам говорила.
— Очень приятно, — соврал я.
— Ай, какие гости, — махнула рукой Нарине Рафаэлевна. На пухлом запястье зазвенели браслеты. Моё вранье она проигнорировала и ответно врать не стала. — Гости — те, которые у тебя в гостиной сидят. А нэ которые мозги тебе дэлают дэнь и ночь! Чего хотэла?
— Я — ничего. А Тимур хочет купить цветы.
— Для тэбя? Маладэц!
— Нет-нет! Для нашей гостьи.
— Тогда нэ маладэц. — Нарине Рафаэлевна повернулась ко мне. Смерила взглядом с головы до ног, словно снимая мерку. — Чэго натворил?
— А почему сразу «натворил»? — обиделся я. — Может, у девушки день рождения? Или, может, я предложение сделать хочу?
— Нэ хочэшь, — отрезала Нарине Рафаэлевна. — Хотэл бы — краснэл бы, бледнэл и говорить нэ мог. Если бы вообще про цвэты вспомнил.
— А может, я по расчёту жениться собрался? — Во мне вдруг проснулся азарт. — Или в принципе по жизни — собранный? Всё решил, всё спланировал, букет заранее выбрал?
— Тогда бы ты сюда нэ пришёл. В интернэте заказал бы, чтобы на дом привэзли. А ты стоишь — и сам нэ знаешь, что тебе нужно.
Изольда рассмеялась.
— Не спорь, Тимур. Нарине Рафаэлевну не проведёшь.
— Нэ проведёшь, — подтвердила Нарине Рафаэлевна. — Чэго натворил, говори?
— Да ничего я не натворил! До меня подсуетились. Никто этой девушке никогда цветов не дарил, а ей хочется.
— А ты при чём?
— Да в том и дело, что вообще ни при чём!
— Э, нэт. — Нарине Рафаэлевна покачала головой. — Был бы нэ при чём — не суетился бы… Дэвушка молодая?
— Восемнадцать… Плюс-минус.
— Ясно. Значит, аллэргия.
— А это ещё почему?
— Ай, маладые все — с аллергиями! Здоровых сейчас нэ делают. Экология, пэстыциды… Стой тут. Собэру букет.
Нарине Рафаэлевна, покачивая боками, удалилась за стеклянную перегородку. Принялась вынимать из вазы цветы. Вернулась, неся охапку тёмных, почти чёрных роз.
— Молодой девушке — такие цветы? — удивилась Изольда.
Нарине Рафаэлевна махнула на неё рукой.
— Ай, нэ спорь! Маладая — значит, думает, что взрослая. Подаришь другое — будет думать, что нэсерьёзно к ней относишься. Это у взрослых дэвушек — юмор, а у маладых — сплошь трагэдии. Тем более, если ей цвэтов никогда не дарили.
Нарине Рафаэлевна говорила, а полные руки в россыпи веснушек жили как будто своей жизнью. Бережно укладывали розы одну к одной. В финале чёрный букет разбавили мелкие белые цветочки. Появилась какая-то пушистая зелень. Шуршащая упаковочная бумага.
— А может, другую упаковку? — осторожно вмешался я. — Эта какая-то как будто мятая…
Бумага была похожа на свёртки, которые я наблюдал, когда отель пыталась заполонить барахлом Лидия Ивановна. Такая же шуршащая и желтоватая, словно пришедшая из эпохи, когда о полиэтиленовой упаковке знать не знали.
Нарине Рафаэлевна и Изольда посмотрели на меня с осуждением.
— Это же крафтовая бумага, Тимур, — сказала Изольда. — Сейчас очень популярно! Она как будто настоящая. Как раньше была.
— Угу, — только и сказал я.
Нарине Рафаэлевна перевязала букет золотистой ленточкой и вручила мне. Проинструктировала:
— Подрэзать надо. Тогда дольше стоять будут.
— Понял. Спасибо.
Я расплатился. Вышло на удивление недорого.
— Прыходы ещё, — напутствовала меня Нарине Рафаэлевна. — Я тэбя запомнила. Как накосячишь, так сразу — сюда! — Она громогласно рассмеялась собственной шутке.
Мы с Изольдой вышли из магазинчика.
— Она же не видящая? — спросил я. — О нас не знает?
— Нет, конечно. Я для неё — просто работница отеля. Нас время от времени просят заказать цветы, Нарине Рафаэлевна с хорошей скидкой продаёт.
— Но что-то такое в этой женщине есть?
— Есть.
— Что?
Изольда улыбнулась.
— Ну, ты ведь сам уже понял.
— К нам в отель она не попадёт, — подумав, утвердительно сказал я. — Вознесётся сама, помощь не потребуется?
— Ну вот, видишь. Всё знаешь.
— Почему? Она ведь… ну, не ангел во плоти. Суровая тётенька.
— А кто тебе сказал, что Просветлённые — ангелы? Они живут обычной земной жизнью. Просто у них даже не возникает вопроса, зачем. Всё и так очевидно — живи и делай что должно. Отдавайся своему делу целиком, вкладывай в него сердце и душу. Получай удовольствие от того, что делаешь. Любуйся светом в глазах людей, которым приносит радость твоя работа. И неважно, чем ты занимаешься — выступаешь на сцене или чинишь сантехнику.
Мы вошли в отель. В реальный, не призрачный — увлеклись разговором. Когда спохватились, увидели, что охранник с интересом смотрит на букет у меня в руках.
— Мстиславе Мстиславовне, — объяснил я. — Утром в кафетерии поднос с посудой уронил. Вдребезги.
— Понял, — охранник сочувственно покивал.
Я пошёл к лифту.
— Кафетерий — там, — негромко сказала Изольда. — На первом этаже.
— Что? А… — Я посмотрел на охранника. Тот стоял, отвернувшись. — Да он на меня не смотрит уже. Не обратит внимания.
— Возможно. Но к лифту ты пошёл раньше, чем это заметил… Знаешь, удивительное дело. Когда ты, вот с этим твоим уверенным выражением лица, несёшь какой-то бред, люди тебе верят. Причём, чем бредовее этот бред, тем охотнее. Не замечал?
— Нет. Но спасибо. Занесу в свой список суперспособностей.
Изольда пошла к Мстиславе — доложить, что в отеле появился Афанасий. Хотя Мстислава, скорее всего, уже и так об этом знала. А я поднялся к Даше.