— Ну, он хотя бы жив, — вмешался Денис. — Здесь выдохнули. А насчёт души — надо разбираться. Мы этого так не оставим! Мстислава Мстиславовна, нужно звонить обходчикам. Я сразу сказал, что…
— Так, это, — перебил я. — Лиза — всё.
— Что значит, «всё»? — ахнула Мстислава. — Пожиратели утащили⁈
— Да нет. Не было никаких пожирателей. Ну, то есть, где-то, может, были, но я не видел. А Лиза просто засветилась и… вознеслась. По-моему. Во всяком случае, она, как мне показалось, была полностью удовлетворена происходящим.
Ещё одна немая сцена.
— Кофе-то нальёте? — буркнул я. — Голова деревянная. Пиво с утра — жуткая дрянь. Никому не рекомендую.
Глава 13
— Как ты это сделал? — спросил Денис.
— Что именно?
— Как ты освободил душу? Я был уверен, что с ней работать не меньше месяца!
— Да ничего я не делал. Я ж необученный. Лиза пришла ко мне, мы поболтали. А потом пошли на крышу.
— Зачем?
— Просто посидеть.
— Тимур, ты что-то сделал, — покачала головой Изольда. — Что держало душу этой девушки? Почему она не могла уйти?
Я лениво прокрутил в памяти ночной разговор и пожал плечами:
— По-моему, она хотела пива.
Изольда рухнула в кресло. Это не было похоже на рисовку — её действительно перестали держать ноги. Зато Мстислава уже пришла в себя.
— Ладно, садись, принесу тебе кофе. Ишь. Работник месяца.
— Спасибо! — от души поблагодарил я. — Доброго вам здоровья, Мстислава Мстиславовна! Кстати. Ещё хотел спросить. Не знаете, случайно, что это такое?
Мстислава, взглянув на шнурок, улыбнулась. Ласково потрепала меня по плечу и удалилась за прилавок — варить кофе. Ответил Денис.
— Камень называется альмандин. Он же — синий гранат. В тридцать девятом году в Париже была у меня одна, дочь ювелира. Научила разбираться.
Денис, как и я, встряхнул кистью. На запястье я увидел такой же шнурок. Только каменных бусин — много. Они были нанизаны, как чётки, оборачивали запястье полным рядом и половиной следующего.
— У нас у всех такие, — сказал Денис. — Каждая душа, которой ты помогаешь вознестись, добавляет к твоим чёткам новую бусину. Искорки видишь?
— Угу.
— Ну, вот.
Денис встряхнул кистью. Чётки исчезли. Я посмотрел на Изольду. Та, чуть порозовев, повела рукой.
А. Ну, понятно, почему порозовела. Бусин вдвое меньше, чем у Дениса, даже первый ряд не заполнен. То есть, получается, Изольда присоединилась к сотрудникам отеля позже, чем он. И до тех пор, пока не появился я, была тут самой молодой. То-то Мстислава её шпыняет…
Я посмотрел на Вана. Тот посмотрел на меня. Молча. Гляделки продолжались с минуту. Чётки не появились.
— Не дождёшься, — прокомментировал Денис. — Вано — кремень. Я его и спьяну, и как только разводить ни пытался. Хотя мне до зарезу интересно: у него бусин больше, чем у Мстиславы, или меньше?
— А у Мстиславы сколько?
Голос я понизил, но ответ из-за прилавка прилетел немедленно.
— Сколько надо! Свои считай, чужие успеешь.
Денис гоготнул.
— Вот тебе и вся любовь.
— Ясно, — усмехнулся я. — Правильно понимаю, что, если не захочу — чётки никто не увидит?
— Неправильно.
— То есть?
— Это если я не захочу, мои никто не увидит. А тебе такому фокусу сперва научиться надо. До тех пор ходи, как есть. Отобрать у тебя чётки никто не сможет, об этом не беспокойся. Даже если руку отрубят. Чётки к душе привязаны.
— Ты это серьёзно?
— Про что?
— Про отрубание рук.
— А похоже, что мы тут шутки шутим?
— Ну как тебе сказать. Некоторые очень стараются. Получается, правда, так себе. Души — и те не смеются, сбежать норовят.
Денис погрозил мне кулаком. Мстислава принесла поднос с кофейником и чашками. Добродушно проворчала:
— Будет вам… Вот, Тимур, пей кофе и иди отдыхать. Первая вознесенная душа многое даёт, но и сил забирает немало. Как ты до сих пор на ногах-то держишься, не пойму.
Для живых людей этот дом был пустым. Старое семиэтажное кирпичное здание, медленно разрушающееся под влиянием неумолимого времени. Оно могло бы служить людям, но экспертиза признала его аварийным и не подлежащим восстановлению. Его могли бы снести, но оно обладало статусом объекта культурного наследия.
Те, кто задумал и построил здание, хотели, чтобы оно возвышалось над стоящим рядом монастырём, демонстрируя торжество социалистического духа над отжившими своё религиозными заблуждениями. Но прошли годы, и монастырь продолжал жить. А мёртвое здание возвышалось над ним, глядя незрячими окнами — на древний город, который перерос амбиции некогда молодого государства.
Так было для живых людей. Живые вечно видят лишь то, что суют им под нос. Маэстро сам был таким, не столь давно.
Для него здание не было пустым. Все семь этажей густо заселены тенями. Духами тех, кто понимал: свет — это ложь. Самое ценное, что есть у человека — это его сознание, его эмоции и чувства. Отдайся свету — и растворишься, станешь частью чего-то огромного, чему нет до тебя никакого дела.
Вся человеческая жизнь — это долгий путь в ловушку. Но, к счастью, есть и другие пути. Кто-то находил их сам, кому-то помогали.
Маэстро сидел в кресле на крыше дома-коммуны и смотрел на то, как рассветные лучи ощупывают, добывая из сумрака, купола монастыря, увенчанные крестами. Маэстро возвышался над куполами, и эта мысль всегда заставляла его улыбаться.
Он не был одним из стада. Он сам проложил свой путь, сделал себя — собой. И теперь занял подобающее место.
Маэстро почувствовал, что на крыше появился кто-то ещё. Улыбка померкла.
— Ты привёл её? — спросил он, не поворачивая головы.
— Нет, Маэстро.
— Значит, видящие решили бодаться…
— Маэстро, она вознеслась.
Пальцы стиснули набалдашник трости.
— Что?
— Мы сами видели луч. Она вознеслась.
Добыча ускользнула, теперь уже окончательно. Но не это самое скверное. Добыча появится ещё, пусть на это и потребуется время. Хуже всего было то, что в голосе тени брезжил отзвук благоговения. Такого допускать нельзя. Маэстро встал.
— Значит, вознеслась… — Он повернулся и приблизился к существу, опустившему вытянутую морду. — Ну, что же… Как говорится, первый блин — комом.
— Что мы теперь будем делать, Маэстро? — пролепетало существо.
— Я буду работать. А ты — ты ничего не будешь делать. Ты уже сделал достаточно.
И в тот миг, когда существо расслабилось, приняв услышанное за похвалу, Маэстро схватил его за горло.
Человеческое лицо преобразилось моментально. Глаза Маэстро обернулись пустыми глазницами, кожа посерела и покрылась прорехами. Нижняя челюсть уехала вниз, искажая и без того ужасающий облик.
— Маэстро, нет! — успела выкрикнуть тень.
Маэстро откусил голову предателя и проглотил её — чистую энергию. А потом, открыв рот, стоял и ждал, пока льющийся из обезглавленного тела поток перельётся в него весь, до конца. Чёрная струя била, как из шланга под давлением, а тело существа таяло, бледнело — вместе с покрывающими его лохмотьями, напоминающими рясу.
Иссяк поток, тело исчезло. Челюсть вернулась на прежнее место. Лицо Маэстро вновь обрело человеческий облик.
Они смотрели на него, трепетали и ждали. Тени. Сильные, пока он направляет их железной рукой. Не стань его — и вся эта шобла рассеется, превратится в горстку маргиналов, крыс, живущих в канализации. Да, опасные, распространяющие заразу, могущие сожрать зазевавшегося слабака. Но — не сила.
Он сделал их теми, кто они есть. Превратил паразитов, некрофагов — в хищников. Поднял на уровень выше. И теперь они молились на него. Боялись — да. Ненавидели — возможно. Однако даже самый глупый из них знал: без своего Маэстро они — никто.
Поэтому тени смотрели и ждали.
— Пошли вон, — процедил сквозь зубы Маэстро.
А когда они скрылись, он исчез. У него были свои пути, пронизывающие город, недоступные никому другому.
Рассвет всё ещё розовел, когда Маэстро очутился в однокомнатной квартире на Краснофлотской. Балкон был открыт. Под утро стало прохладно, лежащий на диване человек съёжился под тонкой простынёй, пытаясь согреться.
Здесь же на тумбочке лежал нож. Обычный кухонный нож, только вот теперь место ему было не на кухне. Как кисть художника, как смычок скрипача, теперь этот нож нужно было держать подальше от быта. Чистое искусство не должно марать себя соприкосновением с низменными проявлениями человеческой природы.
Маэстро переступил порог балконной двери и вошёл в комнату. Опустился на колени перед спящим человеком, склонился к его голове. Зашептал, едва шевеля губами:
— Ты всё сделал правильно. Они никогда тебя не найдут. Ты — самый умный, самый ловкий, самый хитрый. Когда придёт время, ты сядешь по правую руку от меня, и мы будем править тем миром, который создадим. А теперь — продолжай. Ты хочешь ещё. В первый раз всё получилось так легко! Почему бы не повторить? Они ведь так доступны, так покорно идут в руки… Невозможно устоять перед искушением.
Лицо спящего осветила улыбка. Маэстро тоже улыбнулся и исчез. Теперь оставалось лишь подождать.
Если уж в жизни назревают перемены, то они сразу принимают лавинообразный характер. Не прошло и недели с тех пор, как я упал в бассейн, и вот… Я съехал со съёмной квартиры, живу в пятизвёздочном отеле, а моя новая начальница лично варит мне кофе. Неплохая штука — сторителлинг! Ни слова лжи, а картинка возникает… Ну, мягко скажем, небезупречно описывающая реальность.
Вообще, создать картинку — невелика задача, вот что я понял. Тот же отель — что это, как не картинка? Картинка и есть, закрывающая от непосвящённых реальное положение дел.
Или вот, к примеру, управляющий этим самым картиночным отелем, Даниил Петрович Сальников. Плотный мужчина средних лет, с непробиваемым лицом и густым басом. Когда он вошёл в наш аквариумный магазин, помещение как будто бы уменьшилось. Даже Никита, мужик немелкий, вытянувшись по струнке перед Даниилом Петровичем, больше напоминает сейчас первоклашку, боящегося рассказать на утреннике стишок большому и страшному Деду Морозу.