Девушка, идущая сквозь толпу, раствориться не могла ни при каких условиях. Она была живой — в отличие от тех, кто собрался перед моим подъездом. Толпу составляли призраки. Девушка их не видела и шла напролом. В моменты, когда соприкасалась с ними, я видел мерцание. А она, должно быть, чувствовала холод.
Девушка скрылась в подъезде. Внизу хлопнула дверь. У меня за спиной двинулся в шахте лифт.
— Всё верно понял, — кивнула наблюдающая за мной Мстислава. — Девчонка их не замечает. Их никто из обычных людей не замечает. А ты — не обычный. Ты — видящий, как и все мы.
— Угу. То есть, до сегодняшнего дня я видящим не был. А сегодня вдруг стал? — Сдаваться я совсем не спешил, полагал, что рехнуться успею всегда.
Мстислава покивала:
— Верно, касатик. Так и есть. Видящие просыпаются внезапно, до того знать не знают о том, кто они такие. Когда это произойдёт, с кем — предсказать невозможно. Появление видящего — большая редкость. Ты проснулся сегодня.
Я опустился на табурет.
— Ладно. Допустим, верю. И что?
— Толпу видал? — Мстислава мотнула головой в сторону окна. — Они тут, по-твоему, почему собрались?
— Понятия не имею. Почему?
— Потому что тоже почуяли, что ты проснулся.
Все, блин, почуяли, что я проснулся, кроме меня.
— Это — Umbrae Oblivionis, — выдала старушка что-то на латыни. — Но можешь голову не забивать, их все называют пустышками.
— Все — в Ленинском районе, — вставил полковой лекарь. И тон его сочился таким ядом, что мне захотелось закинуться активированным углём.
— Ну, а у вас как? — посмотрела на него Мстислава.
— Окурками зовём.
— Молодцы, заднепровские, — фыркнула Изольда. — Столько человеколюбия…
Лекарь начал было что-то горячо возражать, но Мстислава, внезапно сделавшаяся очень властной, махнула рукой, и тот заткнулся.
— Пустышки, — продолжила бабка, — это души людей, которые всю свою жизнь о душе не помышляли. Жили как звери, которых научили ходить на двух ногах и разговаривать. Поел, попил, поспал — хорошо. Ни любви настоящей, ни дружбы, ни желания делать что-то. Будто не жизнь живут, а на каторге срок отбывают. Сам, небось, знаешь таких.
Я почему-то сразу подумал об Олеге. Неплохой мужик, в общем-то, и по работе сколько раз прикрывал, и до дома подвозил, хотя вообще не по пути. Но реально — никаких интересов в жизни. Сидит и мечтает купить новую тачку. Если комп свободен — открывает автосайты и смотрит, смотрит. Вздохнёт — пойдёт покурит. Хоть бы раз книжку почитал, или ещё чего. И взгляд постоянно такой пустой…
— Множество их, — вклинился в невесёлые мои мысли голос Мстиславы. — Шатаются по улицам без дела, ездят куда-то. С ними ничего уж не поделаешь. Месяц-другой, иногда больше — и исчезают бесследно. Если человек всю жизнь ничего, окромя своей тушки, не видел — у него окромя этой тушки ничего и нет.
— А я им на кой?
— А в тебе сила проснулась. Энергия. Которой им не хватает. Вот и тянутся — насосаться, чтобы существование себе продлить. Зачем — не соображают, но летят, как мотыльки на свет. И чем дольше рядом с тобой ошиваются — тем как будто живее становятся.
Я вспомнил бабку, которую провожал домой. Она поначалу еле языком ворочала, а потом начала болтать без умолку. Правда, повторяла одно и то же, как попугай…
— А вас эти пустышки, значит, не трогают?
— Мы умеем делать так, чтобы не трогали. Мы многое умеем и тебя можем научить. Но это небыстро. Потому Изольда тебя и звала приехать. Пожил бы у нас в отеле недельку, освоился. А там уж сам бы сообразил, как дальше быть.
— В отеле! — Я хохотнул. — Да там эта неделька, поди, в мою месячную зарплату вылезет.
— У нас, в Заднепровском районе, бесплатно, — немедленно влез полковой лекарь, — добро пожаловать! Отдельную палату выделим. Ты всё-таки в нашем районе живёшь, парень. Зачем тебе эти снобы?
— Не нужно, пожалуйста, передёргивать, Вадим Игоревич, — нахмурилась Изольда. — У нас в отеле тоже бесплатно! Тимур, в призрачном мире деньги вообще не в ходу.
— «В отеле», — фыркнул лекарь. — Претенциозная башня для богатеев, торчит посреди старинного города, как… даже слова приличного не подберу, как что. Поймите же наконец: то, чем мы все занимаемся, это — це-ли-тель-ство! Мы исцеляем души. И я не вижу смысла приукрашивать печальную действительность: души, попадающие к нам, больны изначально! Они не могут вознестись, их нужно ис-це-лять!
— А я считаю, что это — кощунственная точка зрения! — Изольда аж ногой притопнула. — Быть человеком — не болезнь, а нормальное состояние. И всё, что требуется от нас, видящих проводников — это помочь душе перейти на следующий этап…
— Так, ну хватит! — оборвала спор Мстислава. — Сейчас полиция нагрянет, пока вы языки чешете. Этому — ладно, только того и надо. — Она бросила убийственный взгляд в сторону лекаря. — Время тянет, вот и развёл философию. А ты-то, Изольда!
— Простите, — потупилась девушка.
А во мне боролись два состояния. Первое и самое очевидное: господи, да что за хрень я слушаю, это ж бред полнейший! Ку-ку, Тимур! У тебя в квартире трое помешанных сектантов. Да, двое из них — старуха и хрупкая девушка, но третий — вполне себе крепкий мужик. И потом, у психов, говорят, могут нечеловеческие силы открываться, когда им нужно делать всякие… психические вещи. Никакая полиция сюда, естественно, не нагрянет, и пора уже озаботиться вопросом, как бы выставить эту компанию из квартиры, пока не началось. Агрессивная фаза, или как оно называется.
Второе же состояние было иным. Вот я сижу на пороге (все нормальные люди на пороге стоят, а я — сижу) другой жизни. Совершенно иной. Осмысленной. В которой есть нечто большее, чем переливание воды из аквариума в канализацию и из водопровода — в аквариум.
И я не мог решиться, в какое из этих двух состояний впасть окончательно. Одно чувствовал: решение это важное. Может быть, самое важное в жизни.
— Ду́ши, да? — спросил я и услышал в своём голосе хрипотцу.
— Они самые, — кивнула Мстислава.
— Значит, потом, когда всё заканчивается…
— Всё, милок, заканчивается только у вон тех. — Мстислава кивнула на окошко. — У пустышек, которые в жизни ничего дальше собственного пуза не видели и даже глядеть не желали. Они чего, думаешь, по улицам шляются? Крупицы света в них есть, чуют, что двигаться куда-то надо, а куда — не понимают. Идут на работу — а не помнят, где работают. Пойдут домой — не помнят, где живут. Вот и мыкаются туда-сюда без толку, покуда не исчезнут.
— Но ведь не все такие?
— Нет. Конечно же, нет! Есть души Просветлённые — те, что жизнь прожили полную, светлую, ясную. Эти возносятся сразу, прямиком, мы им не нужны. А есть души, которые вмиг вознестись не могут. Вот этим, Неподготовленным, помогаем мы. А ты — один из нас. И если уж в тебе дар видящего открылся — у тебя точно со смертью ничего не закончится.
— А что будет? Ну, дальше?
— Ох, сынок… Разное будет. Такое, что и не изъяснить. Не человеческого ума дело. Поэтому мы и работаем. Помогаем душам вознестись.
— Лечим, — влез неугомонный Вадим Игоревич.
Мстислава на него сердито зыркнула.
— Ладно, пойдём мы, — поднялась она. — А то правда приедет полиция — отбрехиваться надо, а я на разговор резкая. Потащат ещё в кутузку на старости лет… Вот тебе, касатик, оберег, не снимай пока. Он поможет силу твою от пустышек скрыть. Самое главное — не думай о них как о людях. Помочь им ничем уже нельзя. Если сами себе не помогли за всю жизнь — теперь хоть в лепёшку расшибись, толку мало.
В руках Мстиславы Мстиславовны появилась как будто бы золотая цепочка, на которой болтался золотой же кругляш. Вещица изящная: не просто монетой, а как будто плетение. Несколько золотых линий собирались в замысловатый узор.
— Спасибо, — только и сказал я.
— На здоровье. А с ответом ты не спеши. — Мстислава подмигнула. — Подумай. Где найти нас — знаешь.
— А если я приду к вам? — Я чувствовал, что мне парадоксальным образом не хочется отпускать этих людей. Как будто — единственная ниточка, ведущая из болота моей обыденной жизни к чему-то настоящему. — Дальше-то что?
— А дальше у тебя один путь, — пожала плечами Мстислава. — Работать с нами проводником. Нам работники — ой как нужны. Денег не обещаем, но жалеть точно не будешь.
Она тоже как будто чего-то ждала, глядя на меня пытливым взором. Я потупился. Проворчал:
— Не вызывал я никакую полицию. Телефон сдох.
— Да уж поняла, — усмехнулась Мстислава и коснулась лежащего на столе аппарата пальцами. — Чай, не первый день на свете живу.
И экран телефона засветился, на нём появилось лого фирмы-производителя.
Я схватил телефон, уставился в экран. А когда вскинул голову, кухня была пуста. Исчезли и Мстислава, и Изольда, и их конкурент из Заднепровского района. А я почувствовал себя совершенно по-идиотски. Сижу в одних трусах в кухне, разговариваю с пустотой. Как алкаш из комедийного сериала. Только вот к пиву, которое купил в «Магните» рядом с домом, ещё даже притронуться не успел…
Встав, я подошёл к окну и посмотрел вниз. «Пустышки» медленно расползались по сторонам. В их движениях чувствовалась задумчивость — они словно бы не могли вспомнить, что их сюда привело.
Я коснулся пальцами оберега, подаренного — или выданного на время? — Мстиславой.
Глава 6
Утром о минувших событиях напоминала только висящая на сушилке одежда, да оберег на шее. Проснулся я сам, без будильника, в восемь утра — будто толкнул кто-то. Полежал, глядя в потолок и пытаясь собрать в кучу мысли. Говорят же, что утро вечера мудренее, вроде. Но разницы пока не чувствуется.
Заставить себя поверить, что всё это — не бред, не розыгрыш, было адски трудно. Всё внутри меня сопротивлялось. А кое-что — так даже и злилось. Ишь ты, «пустышки» у них! Ничего, кроме работы, не знают. А что тут ещё можно знать, спрашивается? На звёзды смотреть и вздыхать от непонятной тоски? Так для всего есть своё время, и это время называется «студенчество».