Когда первый крик раздастся
Лишь рожденного дитя,
Ведьмы дух от сна воспрянет,
Заклинание плетя.
Тридцать лет пройдут с рожденья –
Потеряешь ты покой.
И тоска оковы скинет,
Ступишь лишь туда ногой.
Цепь проклятья сдавит душу,
Больше жалости не жди.
Кровь за кровь отдашь до капли,
Ведь судьбу не обойти.
Эпилог
Я пробудилась ото сна и потянулась, лежа на траве под лунным светом. Повернув голову, встретилась с безжизненным взглядом Сорина. Внимательно рассматривала, как художник свое творение, черные дыры глазниц, на дне которых под лучами ночного светила все еще блестели капли крови, как в том колодце, где я когда-то оказалась поневоле. Улыбнувшись, провела ладонью по холодной коже мужчины, коснулась его губ в легком поцелуе, а затем зашептала мертвому на ухо, желая напоследок выговориться:
– Каково было мое удивление, когда в Брэилу приехал ты вместе со своей невестой. Я ожидала увидеть потомка Филиппа, но на пороге появился праправнук Сентрии, которая насильно женила на себе моего возлюбленного. Он искал меня годами, когда эта змея опутывала его, утешала, поддерживала. А что ему оставалось делать? Кузнец, выслушав историю Филиппа, согласился расторгнуть помолвку, если соблюдены все правила приличия. Каталина подтвердила, что между ней и мужчиной не было связи. Филипп ждал в лесу, чтобы порадовать новостью, и поднял панику, когда нигде не смог меня найти. Никому в голову не пришло искать меня в заброшенном колодце. Сентрия подстроила все так, будто я сбежала: сожгла пару моих вещей, устроила кавардак в доме, точно я спешила убраться из Брэилы. Она и не думала, что я вернусь…
Тело Анны пришлось как нельзя кстати – мне было в нем комфортно, ведь чем-то мы были схожи: белокурые волосы, хрупкое телосложение, некая легкость и жизнерадостность в характере.
Приподнявшись на локтях, втянула воздух и ощутила весеннюю прохладу, которая приятно наполняла душу теплом. Я наконец-то освободилась, добившись желаемого: отомстила за свою смерть. Когда разорвались оковы ненависти, ощутила прилив сил и жизни, которая поможет прожить смертные годы, когда-то безжалостно отнятые у меня.
– Она любила Филиппа, всегда любила. Но мастерски скрывала это, – снова повернувшись к трупу, продолжила я. – Ей помогла ее бабушка, Марта, местная повариха, которая решила таким способом устроить счастье единственной внучки. Добрая и милая Марта… Она подговорила Скотта, пастуха, который был влюблен в Сентрию, чтобы тот помог избавиться от меня. Это он силком притащил к колодцу, но все остальное сделала твоя прапрабабушка. Против кузнеца и его дочери она не могла пойти, зная, что за подобное ее изгонят из селения. Но когда появилась я, в голове этой змеюки тут же созрел план. Она подслушивала наши разговоры, наблюдала за нашей близостью, сгорая от ненависти ко мне и ревности к Филиппу. Она женила его на себе, но он так и не даровал ей дитя. Принял ребенка, которого она нагуляла на стороне, пытаясь выдать за общего. Но Филипп далеко не глуп – добр, великодушен, но не глуп. Он воспитывал незаконного ребенка как своего, оплакивая меня каждую ночь.
Духи этих земель обладали могущественной магией. На второе полнолуние после моей смерти они восстали из своих могил, тянущиеся к тьме, как мотыльки к свету. Они стали искать убийцу, пока мое тело продолжало гнить в колодце. И сделали это. Духи показали, что увидели и почувствовали сами. И лишь когда родился Сорин, я смогла выбраться из своей клетки, которая семьдесят лет служила колыбелью смерти. С первым ударом сердца потомка предателя обрела телесную оболочку. При помощи тьмы, что растекалась по ссохшимся венам, научилась проникать в нутро других людей, подчинять их своей воле. Так я заставила бывшего мэра написать то самое роковое письмо. Дыра в груди, оставленная предком Сорина, не зарастала, требуя отмщения… Ни одно вырванное сердце не могло заглушить одиночество и страдания, которые столько десятилетий тревожили мою душу…
На коленях я подползла к мертвому Сорину и приложила ладонь к зияющей дыре, где некогда было сердце. Рубашка пропиталась кровью, которая засохшими комками собралась на ткани. Прикрыв глаза, призвала магию ведьмы, пробудившуюся после полуночи. Она отозвалась сначала медленно, нехотя, а затем окутала тело Сорина и приподняла над землей, отчего его руки безвольно повисли в воздухе. Голова безжизненно склонилась набок, спина выгнулась дугой.
Я достала ту самую заветную книгу, которую извозчик отдал по моему приказу Сорину. Потомок должен был пропитать каждую страницу своим страхом, читая ее, чтобы я смогла свершить возмездие и отомстить за ту боль, что причинил его предок. Магия, окутавшая страницы и переплет, тонкими лентами объяла руки, проникая под кожу. Ладони дрожали от волнения, но голос был подобен стали.
– Я, Аннабель О-Коррас, потомственная ведьма могущественных ведуний, призываю тебя, смерть, подчиниться мне и даровать судьбу и душу того, с кем связана моя. Помоги мне, любовница Сатаны, вернуть с того света моего возлюбленного, дабы прожили мы те годы, которые у нас отобрали. Даруй нам смертную жизнь, чтобы смогли мы построить семью, о которой мечтали. Благослови нас на дитя, которое будет рождено из утробы демона. Спаси нас, смерть, да клянусь я после гибели своей души прислуживать тебе до скончания твоих веков.
Все звуки на поляне стихли. Даже ветер перестал завывать меж деревьев, только небольшие дымные облака тянулись со всех сторон, обволакивая луну. Где-то вдали послышался вой. Магия яростным потоком хлынула в тело Сорина, обхватывая призрачными ладонями и проникая в зияющую дыру, где некогда было сердце. Мужчина еще сильнее выгнулся дугой, послышался звук ломающихся позвонков. Минута – и по поляне прокатилось хриплое дыхание и слабое сопение. Еще мгновение – голубые глаза Сорина распахнулись и округлились, отражая неистовый испуг.
Я поднялась с колен и сделала пару робких шагов навстречу, боясь спугнуть восставшего. Он парил в воздухе, пытаясь присесть, но моя магия не позволяла этого сделать – слишком слаба была его душа, которая не до конца приняла новое тело. Филипп в оболочке Сорина брыкался, дергался, пытался зубами вцепиться в дымку магии, которая ласково проникала в его рот, заполняя без остатка.
– Филипп…
Едва слышно произнесла, подойдя на расстояние вытянутой руки. Мужчина замер, как загнанный зверь, и медленно перевел на меня взгляд, шумно втянув воздух через нос. Мы молчали несколько минут, лишь пытались понять, действительно ли это все происходит или только снится. Магия сотворила последний аккорд и опустила тело мужчины на землю. Тот рухнул на колени и так яростно замотал головой, что, казалось, она у него сейчас отлетит в сторону.
– Филипп…
Едва могла дышать, боясь, что он проклянет меня за то, что вырвала его душу из владений смерти, привязав к телу потомка предательницы. Филипп закрыл руками лицо, его плечи затряслись, а сам он издал приглушенный вой.
Я подбежала к любимому и опустилась на колени рядом, обхватив его ладони своими и убрав их в сторону. Передо мной предстало лицо Сорина, но взгляд голубых глаз был доказательством того, что внутри этого сосуда находилась душа Филиппа.
– Аннабель…
Прикусила губу, почувствовав, как по щеке потекла слеза. Филипп, словно марионетка, ведомая искусным кукловодом, распахнул руки для объятий, о которых я столько лет мечтала. Все не имело смысла, когда мы были вместе. Это чувство не прошло даже спустя долгие годы.
Мужские руки гладили меня по спине и волосам, его судорожное дыхание выдавало волнение и некий страх перед неизвестностью, которая ждала Филиппа в новом мире с измененным укладом и образом жизни. Не было города, в котором он вырос и прожил молодость, не было соседей, к которым бы он мог прийти после работы, чтобы распить чашку чая. Были лишь мы – потерянные в этом мире создания тьмы, которые служили единственным пристанищем друг для друга.
– Что теперь будет, Аннабель?
Хриплый, чужой голос Сорина прозвучал около уха, но мягкость и некая покорность, присущие Филиппу, заставили мою душу успокоиться.
– Мы вернемся обратно, продолжим жить в телах Анны и Сорина. Никто не заметит подмены. Мы проживем ту жизнь, о которой мечтали много лет назад, и никто больше не сможет отобрать нашего счастья.
Я взяла ладонь мужчины и приложила к своему животу. Филипп поднял затуманенный взгляд голубых глаз и шумно сглотнул.
– В ночь, когда… тебя убили… ты была беременна?
Я мотнула головой и улыбнулась.
– Нет. Но я чувствую, что вскоре во мне зародится жизнь, которая будет частью нас. Нужно лишь вернуться в шумную Валахию и продолжить жизнь Сорина и Анны.
Филипп долгое время молчал, а затем кивнул. Он будто не верил, что все это происходит наяву. Мужчина чуть отшатнулся, обхватил меня за талию, посадил к себе на колени, коснувшись кончиком носа кожи на шее. Его пальцы до боли сжимали мое тело, но я не издала ни звука, понимая: он должен осознать, что не сходит с ума. Его движения становились все более требовательными, словно вся та нежность, что была присуща Филиппу в прошлой жизни, умерла вместе с ним. Возлюбленный разорвал корсет платья и обнажил мою грудь, грубо сжав в ладони, отчего я вскрикнула, но он заглушил все звуки поцелуем.
– Сейчас… здесь… только ты и я… навечно…
– Навечно.
У любви нет срока годности, поэтому чувство Филиппа не угасло, а разрослось сильнее, подобно дикому пламени. Впереди нас ждала смертная жизнь, которую мы проживем в счастье, любви и гармонии. Наши дети будут вспоминать о нас с улыбкой на лице и радостью в сердце.
Все, что у нас есть сейчас, – года, которые затем превратятся в вечность без мести.