Ксюша громко и радостно расхохоталась.
– Клево, да?
– Дай воды, – тоже смеясь, попросила я. – Аж в горле пересохло.
Сунув мне свой воздушный шарик в руку, а телефон в карман, она полезла в рюкзак за водой.
Поезд притормозил на станции. Двери открылись, выпуская и впуская людей, потом закрылись.
Ксюша протянула пол-литровую бутылку «Аква минерале», я немного отпила из нее, а закончив, заметила, что на нас больше никто не смотрит. Все взгляды были обращены в конец вагона, где, согнувшись в три погибели, медленно передвигался на костылях одноногий человек в бело-розовом одеянии. Лицо было спрятано под глубоким, низко опущенным капюшоном, кисти рук обмотаны бинтами, на единственной ноге красовался высокий шнурованный ботинок с вырезанным носом, откуда торчал белый носок. К одному из костылей была прилажена обрезанная пластиковая бутылка, в которую он собирал подаяние. Весь вид попрошайки, от бледно-розовых шнурков до такого же цвета варежек, производил жутковато-странное впечатление. В глазах немногочисленных пассажиров читался испуг. Один мужчина, осмелившись, кинул в его бутылку пару монет. Остальные вжались в сиденья, лишь бы он прошел мимо не останавливаясь. Я поспешно отвела взгляд, как будто этот тип – Скромник из SCP, который, если заметит, что ты на него смотришь, немедленно схватит, и жизнь твоя закончится белыми помехами на черном экране.
Ксюша же неожиданно издала странный, короткий смешок. Не нарочно и не то чтобы насмехаясь над этим человеком, а, как она позже объяснила, смех вырвался сам собой, от неприятного напряжения и оттого, что мы до этого долго смеялись.
Как бы то ни было, стоило ей издать звук, как белый гребень капюшона тут же устремился в нашу сторону. Костыли монотонно застучали по полу вагона, мелочь в обрезанной пластиковой бутылке зазвенела – и, с невероятной для инвалида скоростью, попрошайка возник перед нами. Мы обе оцепенели от ужаса.
Головы он не поднимал, но из-под капюшона торчал неприятный острый нос, на котором сидели очки с розовыми стеклами. Узкие сухие губы беззвучно шевелились.
– Что? – с вызовом выпалила Ксюша.
Надеясь, что он оставит нас в покое, я кинула ему пару монет. Но бело-розовый человек не ушел, а потянулся к бутылке, которую все еще держала в руке. Пришлось отдать.
Попрошайка поднес ее горлышко ко рту, влил в него порцию воды и, громко сглотнув, осклабился в темной, будто бы беззубой улыбке. Мы с Ксюшей едва дышали.
Казалось, он стоял так перед нами, страшно улыбаясь, целую вечность.
– Больше нет, – наконец отмерла я.
В ответ попрошайка лишь кивнул и снова наполнил рот водой. А потом вдруг, туго надув щеки, шумно распылил ее прямо на нас, осыпая фонтаном брызг.
От неожиданности и отвращения мы с Ксюшей завизжали.
В ответ человек на костылях издал смешок, похожий на тот, что вырвался у Ксюши, и под изумленными взглядами наших попутчиков вышел из вагона, как только открылись двери.
– С вами все в порядке? – Пока мы, пребывая в молчаливом потрясении, вытирали ладонями воду с лица, к нам подскочила женщина. – Нужна помощь? У меня есть бумажные платки.
– Ничего не нужно, – буркнула Ксюша и, схватив меня за руку, утянула в начало вагона, где никто не видел, что произошло, и на нас не смотрел.
– Фу, какая гадость. Мерзость! – с трудом удерживаясь за высокий поручень, принялась отплевываться она. – Меня, кажется, сейчас стошнит.
– Господи, ну зачем ты засмеялась!
– Думаешь, я специально?
– А что, если он заразный? Больной какой-нибудь, и теперь его бациллы осели на нас, и мы тоже заболеем?
– У меня вся кожа горит. – Она сделала вид, что раздирает скрюченными пальцами лицо.
– Может, выйдем?
– И что мы сделаем?
– Не знаю.
Мы с отчаянием посмотрели друг на друга. У Ксюши в глазах застыли слезы.
И тут за моей спиной раздался голос:
– А что он вам сказал?
Какой-то парень, лет двадцати, явно прошел за нами через весь вагон.
– Фламинго вам что-то говорил? Круто увидеть его вживую. Я сам хотел к нему подойти, но успел только сфоткать.
– Фламинго? – морщась переспросила Ксюша.
– Ну да. Разве вы не знаете?! – удивленно воскликнул парень. – Это же Розовый Фламинго. Мемный чел. Почти легенда.
– Он в нас плюнул, – с упреком ответила я. – Что теперь с нами будет?
Парень беззлобно рассмеялся.
– Без понятия. Попробуйте погуглить.
Когда парень отошел от нас, мы полезли в телефоны и выяснили, что Розовый Фламинго – известный персонаж московского метро. Где-то писали, что он страшный тип и привязывается к женщинам и детям с одному ему понятными целями, в других записях утверждалось, что он совершенно обычный человек, живущий своеобразной, но безобидной жизнью. Однако ни та, ни другая, ни какие-либо еще версии нам не помогли. Нигде не говорилось о том, чтобы он в кого-нибудь плюнул или облил водой. Там вообще не было ни одной хоть сколько-нибудь достоверной информации. Одни лишь домыслы и байки.
На следующий день я проснулась с тяжелой головой, перегруженная и разбитая, будто всю ночь решала сложнейшие задачки по математике. Ничего не болело, и температура не поднялась, но внутри меня образовалась странная обеспокоенность, неясное, переполненное волнением ожидание, словно что-то должно произойти. Не обязательно плохое, но определенно важное.
Тогда я еще не умела распознавать оттенки этих ощущений, слышать, видеть и считывать знаки, замечать скрытое, формулировать вопрос и уж тем более никак не могла связать эти чувства с неприятным инцидентом в метро.
Даже не стала говорить об этом Ксюше, потому что не знала, как объяснить, а она по тем же причинам не рассказала мне.
Мы просто в этот день почти не разговаривали, пребывая каждая в своем новом странном состоянии и списывая происходящее на магнитные бури.
На английском я сразу поняла, что меня не спросят, а за прошлый тест получу четверку. На биологии весь урок ждала появления завуча, которая вместо этого заявилась на физре. А в классе химии, заметив старую надпись на парте «Лена – проблема», догадалась, что речь идет о девчонке из 9 «Б».
В столовой до меня донесся обрывок чьей-то фразы – «Придется вернуться», – которая засела в голове до тех пор, пока по дороге домой не вспомнила, что оставила пакет с формой в раздевалке. На перемене мы с Ксюшей наткнулись на Башарова, но даже не обратили внимания на цвет его рубашки и не заметили, посмотрел ли он на нас.
Вместо этого я думала о том, что хочу прокатиться на мотоцикле и научиться играть в шахматы. Никогда прежде подобные мысли не приходили мне в голову, точно так же как и не было интереса к новостным лентам в интернете. Однако в этот странный день я впервые открыла их и принялась читать все подряд, не останавливаясь ни на чем конкретном, не особенно вникая в суть, не выбирая тему или специфику событий. Просматривала их, будто пытаясь что-то найти, но не понимала, что ищу.
А вечером выяснилось, что папа продал машину и теперь у нас будет новая. Ничего особенно значительного, и все же то было событие, узнав о котором, я сразу успокоилась, будто ждала именно его.
Однако на другой день странности продолжились. В звуке работающей посудомоечной машины мне почудился неразборчивый шепот, предупреждающий о том, что йогурт просрочен, с вешалки свалился школьный пиджак, и я вдруг решила его надеть, хотя обычно носила пуловеры или шерстяные кофточки. Позже пиджак пригодился, чтобы спрятать в его карман шпаргалку, когда на физике перед контрольной заставили сдать телефоны. Песня предсказала мне дождь, а на старой прошлогодней фотке в телефоне обнаружила число 56.
От того, что все это так резко на меня навалилось, вдруг стало казаться, что я начинаю сходить с ума, в чем боялась признаться даже лучшей подруге, от которой у меня в жизни не было тайн.
Через три дня она сама пришла ко мне и сказала:
– Я тебе сейчас кое-что скажу, только поклянись, что выслушаешь до конца и не будешь смеяться.
С облегчением откинув версию сумасшествия, ведь невозможно одновременно и совершенно одинаково сходить с ума, мы возомнили себя чуть ли не волшебницами, способными предвидеть будущее. Однако длилась эйфория недолго: очень быстро стало понятно, что плохого в этом знании намного больше, чем хорошего.
Во-первых, если должно было случиться нечто дурное, мы начинали замечать тревожное повсюду. В доносящемся издалека вое сирен, в слоганах на рекламных щитах, в соринке, попавшей в глаз, в опрокинувшемся стуле и сколе на лестничной ступеньке. Страшные сны, чудные видения, оживающие тени и голоса из ниоткуда. Причем каждое отдельно взятое явление было осознаваемо и объяснимо, но, преломляясь через наше сознание и имея массовый характер, все эти знаки сливались в параноидальное состояние помешательства. Нет, хорошее мы тоже могли предчувствовать, но плохого всегда было больше.
Во-вторых, даже если мы приблизительно догадывались, что именно должно произойти, то далеко не всегда получалось это изменить. Так, Ира Леонова сломала палец, хотя мы ее предупреждали, чтобы в тот день не выходила из дома, и она даже послушалась, но, затеяв уборку в своей комнате, уронила на ногу утюг. Мама посмеялась над моими опасениями, что она потеряет телефон, и через два дня его вытащили у нее из кармана в магазине. Мы с Ксюшей бойкотировали школьный поход в театр, но Бобров все равно подцепил там гадкий вирус и перезаражал весь класс.
О чем-то глобальном и говорить было нечего. Когда в новостях писали о несчастных случаях или катастрофах, мы смутно ощущали некую особую сопричастность, но вмешательство в подобное существенно превышало наши возможности.
Так что, вдоволь наигравшись в провидиц и намаявшись, мы с Ксюшей дружно решили, что больше этого не хотим. Пытаясь отыскать Розового Фламинго, катались неделями на метро, перерыли весь интернет, в надежде получить хоть какие-то ответы, даже сходили к двум экстрасеншам и одному магу. Однако поиски успехом не увенчались, а экстрасенши и маг поразили нас исключительно своими актерскими и коммерческими талантами, содрав кучу денег, но не ответив вразумительно ни на один вопрос.