Вытянувшись в поту на сиденье поезда, я никак не мог заснуть, ошалевший и истомившийся, затем уязвленный, раскаивающийся в том, что я сделал, словно в необдуманном, безрассудном поступке, в предательстве, в отвратительной мелочности. Как только я приехал, мне позвонила И.: я разрыдался. Она только что получила мои письма, она сказала мне: «Значит, ты был не совсем мной доволен, ты решил отомстить». Я написал ей новое письмо: мне виделось, что я в небольшом биплане, который камнем падает в бурный поток на дне глубокого ущелья между высоких гор, по которому несутся байдарки, потом я прятался на высоком дереве и смотрел на мелькавших с разных сторон больших сторожевых собак, которые гнались за дикими лошадьми и до крови кусали их шеи, лезвием бритвы я отрезал лапы собаки, которая душила лошадь. В тот же вечер я сел в поезд в Париж. Прямо с вокзала я отправился на такси в редакцию журнала. Я вырос вместе с чемоданом перед вялым начальником, он не мог понять, в чем дело, он шепотом сказал мне, подмигнув и указывая на какую-то секретаршу: «Эта должна хорошо сосать, а?», и меня затрясло от ужаса, когда я подумал о месте, где я мог покинуть И., я сказал ему сухо: «Я пришел забрать фотографии обратно» и положил чек с гарантией на стол. Вначале он отказался их вернуть, но затем увидел, что я не уйду до тех пор, пока не получу фотографии, и, в конце концов, порвал данную мне гарантию.
Я позвонил И.: сперва я поступил бессовестно, а теперь — как рыцарь. И. сказала мне очень вежливо: «В сущности, ты это сделал только для того, чтобы иметь возможность написать мне. Ты мне никогда не писал, и я счастлива, что у меня есть твои письма». Тем не менее, немного пристыженный, я не стал рассказывать эту историю своим друзьям. Объясняя свое поспешное возращение, я рассказывал вот эту очаровательную историю: «Несмотря на приближающийся карнавал, Венеция была холодной и мрачной. Я один пошел в бар «Даниэли» и заказал бокал «Беллини», вы знаете этот коктейль из белых протертых персиков, смешанных с «Асти Спуманте». Бармен мне сказал: «Но ведь сейчас не сезон, месье», и его ответ меня настолько раздосадовал, что я сразу же отправился собирать чемодан…» Позже я мог дать и такое объяснение: чтобы отомстить за тот образ И., который мне не нравился, я хотел насильно заменить его тем ее образом, который был для меня дорог, своим собственным ее видением, в итоге это был некий бунт. Но этого объяснения было недостаточно: я должен был держаться настороже…
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Когда покидаешь Восточный Берлин, на таможне Фридрихштрассе человек в военной форме держит в руках раскрытый паспорт, и глаза с десяток раз механически, скачками, но безошибочно ходят взад и вперед от лица к фотографии, чтобы удостовериться в совпадении, сходстве каждой черты: можно подумать, что лицо расчерчено на равные квадраты и при каждом взгляде таможенник берет очередную пробу, прощает вам какую-то часть лица, когда же она вкупе с остальными составит некую разновидность фотографического паззла, загорится зеленый огонек, разрешающий выход. Фотография служит безоговорочным доказательством: расположенная возле цифр, дат, имен, печатей и подписей, она подтверждает ваше право находиться с одной или другой стороны стены.
Но взгляд таможенника, ходящий взад и вперед, вызывает у меня головокружение: вдруг этот взгляд остановится на каком-то участке лица и более не двинется с места, зазвенит сигнал? Вдруг мое лицо не будет похоже на снимок? Вдруг мое обычное выражение лица изменится, или фотография сама как-либо меня выдаст? Вдруг взгляд механического устройства таможенника ослабеет, выйдет из строя и перестанет передавать центральному компьютеру шифры сходства? Вдруг мой собственный взгляд, охваченный страхом, начнет косить? Или мой рот от меня отречется? Или все мое лицо опустится вниз? Я влипну, мне придется снова фотографироваться в первом попавшемся фотоавтомате, и получившийся снимок будет еще меньше походить на тот, что был признан действительным.
Таможенник просит девушку убрать волосы, чтобы показать ему уши, так как на снимке они видны, а теперь спрятаны под копной волос, и он проверяет, действительно ли они проколоты, как на снимке, но, может быть, это всего лишь ретушь на фотографии, может уши девушки были проколоты совсем недавно, уже после того, как был сделан снимок, фотография — бессильное доказательство подобия для полиции.
РЕТУШИСТКА
В темной мастерской, между печатных станков и покатых столов, среди кисточек, чернил, карандашей, пастели и пузырьков с химическими составами, предназначение которых она не намерена раскрывать, склонившись над картой мира, сидит ретушистка.
Как-то раз фотограф принес ей несколько предназначавшихся для выставки снимков, негативы которых были слегка поцарапаны. У модели по всему телу были веснушки. Когда фотограф пришел за заказом, смущавших его белых царапин не было, но не было и веснушек на коже модели. Стремясь к совершенству, ретушистка одним взмахом руки заставила их исчезнуть…
Другой фотограф принес ей снимки, которые уже пытались неумело отретушировать в другой лаборатории. Ретушистка сердится: «Мне не нравится, что кто-то пытается делать мою работу, — она грубовато протирает снимок смоченным в спирте кусочком ваты, снимок коробится. — Не волнуйтесь, я знаю, как это делается», — потом берет похожую на улитку электрическую сушилку, чтобы высушить снимок. Когда фотограф будет забирать снимок, он напрасно станет искать небольшой изъян, от которого хотел избавиться, и поворачивать оттиск на свету под всеми углами, он его не найдет.
Клиенты ретушистки — рекламные агентства, фотолаборатории, художественные мастерские, модные журналы, еженедельники, газеты, фармацевты и, конечно, фотографы.
«Всегда отталкиваешься от самого снимка, — говорит ретушистка. Работаешь с бромидом серебра или же добавляешь цвет. Это делается с помощью химикатов. Во время печати снимок теряет в качестве, поэтому нужна ретушь. Всё нужно усилить, достичь более светлых оттенков освещения, сделать темное более темным, а промежуточные оттенки такими, чтобы они лучше смотрелись. Например, на черно-белом снимке ювелирного украшения необходимо добавить побольше света и блеска. Это все равно что лица. Чаще всего вы кажетесь себе менее красивым, когда вас фотографируют, нежели когда вы смотритесь в зеркало. Фотография ничего не прячет. Слишком плоское лицо без особого рельефа щек или скул можно сделать более выразительным. Расположенную чуть ниже бровь или же глаз, который больше другого, можно исправить. Лицо часто ассиметрично, ретушь позволяет сделать рот более четко очерченным, одинаковым с обеих сторон. Веснушки, прыщики или круги под глазами нежелательны для рекламы косметических кремов, поэтому их удаляют. Морщины, образовавшиеся от усталости, следует стереть, но надо быть осторожным по отношению к мимическим морщинам. У самых красивых рук тоже есть недостатки, суставы делают более тонкими, но здесь важно не перестараться. При этом обязательно нужно разбираться в анатомии… При ретуши иногда делают также фотомонтаж: если известный еженедельник решил убрать со снимка кого-то, чье присутствие возле известных людей нежелательно, его сводят химикатами. То есть я хочу сказать, что при помощи средств, стирающих то, что было запечатлено на снимке, можно достичь подлинной белизны. Вернуться к пустому кадру».
Для рекламных агентств, средств информации и других клиентов ретушеры служат тайными агентами, неназываемыми темными исполнителями, великими губителями несовершенства. Ретушистка очищает и украшает реальность. Она немного волшебница: может заставить взлететь стоящие на земле самолеты, заставить вырасти на лысой голове волосы для рекламы лосьонов от выпадения. Она может закрыть открытые глаза и снова открыть закрытые, она может заставить маршировать мертвецов.
ПОДДЕЛКА
Мне приснился странный сон о фотографии убитого юноши, сделанной Мануэлем Альваресом-Браво: я хотел купить ее и внес задаток хранившей его галерее. На фотографии изображен рабочий, павший во время демонстрации 1934 года в Мексике. Ремень все еще блестит на животе белая рубашка расстегнута, кровь, вытекшая изо рта, напоминает кляп, кровь с затылка, стекая вниз, словно образует пылающую шевелюру. Его рука покоится на земле, простертая так, будто он летит.
Я пошел забрать фотографию из галереи: она была уже приготовлена самим Альваресом-Браво, вставлена в картонную рамку и приклеена к ней в нескольких местах с обратной стороны скотчем. Но он покрыл ее сверху некрасивым и плотным листком кальки, вероятно, чтобы защитить, и мне захотелось убрать кальку. Оказалось, что фотография запечатана в очень тесный пластиковый футляр, из которого я едва смог ее вытащить. Я подумал, что вся эта упаковка предназначалась лишь для того, чтобы скрыть некий изъян фотографии, продать некачественный тираж, но я вынул из пластика совершенно иную, весьма банальную фотографию, на который был изображен несколько более плотный, чем тот рабочий, сидящий мужчина с прикрытыми глазами. Смерть была всего лишь ретушью, кровь была нарисована с обратной стороны кальки. А.[20], которая должна была продать мне снимок, от ярости сразу же смяла его, и я хотел расправить его в доказательство мошенничества. Т., сопровождавший меня, сказал: «Ты так запутался из-за этой фотографии, что даже хотел купить ее. И чего теперь ты хочешь с ней делать? Она была прекрасна, тебе не следовало доставать ее из пластикового футляра». Я рассердился на Альвареса-Браво, не из-за того, что он совершил подделку, но из-за того, что он таким образом играл со смертью (продавал мне поддельную смерть, тогда как за эту цену я хотел настоящую)… Когда я проснулся, то вводящий в заблуждение пластик, обманчивая калька показались мне непреложными истинами фотографии: время проявляется в снимках, словно гримаса, оно похищает их, искажает; чарующие и замкнутые, в конце концов, они начинают говорить уже совсем не о том, что было на них изображено.