Поэтому неудивительно, что Джон Бэррон был озадачен. Он также был несколько раздражен. В Баннертоне почти не случалось преступлений; а если и случались, то были достойны рассмотрения разве что на малых сессиях. Дело не часто приходилось отправлять в суд, и газеты редко получали сенсационные репортажи из этого тихого местечка. Он с некоторым удовлетворением подумал, — ему повезло, что ребенок не умер, поскольку в таком случае должно было бы состояться расследование с последующей неизбежной оглаской. Если его подозрения были обоснованы, дело было бы более сенсационным, чем выпадающее обычно на долю местного репортера.
Но через день или два ему предстояло обдумать еще кое-что. События развивались, — и таким образом, который ему не нравился. Фермер снова пожаловался, что ночью его овец гоняли по полю, но на этот раз был нанесен больший ущерб. Две овцы умерли, но самое странное было то, что их почти не кусали. Их раны были настолько незначительны, что смерть можно было объяснить только испугом и усталостью. Было очень странно, что собака, — если это была собака, — не растерзала их сильнее. Предположение, что это была какая-то очень маленькая собака, было опровергнуто тем фактом, что раны были нанесены большим животным. На самом деле, все выглядело так, словно у животного не хватило сил, чтобы закончить свою злую работу.
Но у Джона Бэррона была еще одна улика, которую он пока держал при себе. Каждую из двух последних ночей он просыпался без всякой видимой причины вскоре после полуночи. И каждый раз он слышал Крик в Ночи. Это был голос, разносившийся в ночном воздухе, который он никогда не ожидал услышать в Англии, и меньше всего в Баннертоне. Голос доносился с пустоши, возвышавшейся над маленькой деревушкой; он поднимался и опускался в тишине, как крик духа, попавшего в беду. Он начинался с низкого вопля невыразимой печали, затем поднимался и опускался в жалобных завываниях; а потом затихал в рыданиях и тишине.
Крик раздавался в течение часа, и на вторую ночь он был сильнее и казался ближе, чем в первую. Джон Бэррон без труда узнал этот протяжный крик. Он слышал его и раньше, когда путешествовал по диким уголкам России. Это был волчий вой!
Но в Англии нет волков. Правда, это могло быть сбежавшее животное из какого-нибудь бродячего зверинца, и такое животное вполне могло погубить овец. Но если оно было тем, кто напал на маленького ребенка, то как оно вошло, как ушло и почему ребенок настаивал на том, что его укусило не животное, а женщина?
В следующие несколько дней разговоры становились все более запутанными. Другие люди также слышали этот крик в ночи и приписывали его бродячей собаке на болоте. Овцы другого фермера забеспокоились, и на этот раз одна из них была частично съедена. Поэтому была устроена облава, и все местные фермеры и многие другие люди объединились, чтобы отыскать убийцу овец. В течение двух дней вересковые пустоши прочесывали, а прилегающие леса основательно обыскали, но не встретили никаких признаков злодея.
Джон Бэррон, однако, услышал от одного из фермеров историю, которая заставила его задуматься. Он заметил, что этот человек, казалось, избегал небольшой чащи рядом с болотом, утверждая, что есть лучшая тропа на некотором расстоянии от него; но после некоторого нажима он объяснил истинную причину этого, осторожно добавив, что, конечно, сам он не суеверен, однако у его жены имеются странные представления, и она умоляла его избегать этого места.
Оказалось, что незадолго до этого какие-то бродячие цыгане, время от времени останавливавшиеся табором на болоте, тайно похоронили в зарослях старуху и с тех пор никогда не возвращались на болото. Конечно, в рассказе такого рода были неизбежные дополнения. Говорили, что старуха была царицей цыганского племени; говорили также, что она была колдуньей самого зловредного рода; и это, по-видимому, послужило причиной ее тайного погребения в этом уединенном месте. Крестьянину, по-видимому, и в голову не приходило, что таким образом цыгане экономят на обычных похоронах. Очень немногие знали эту историю, и они сочли за благо помолчать. Не стоило наживать себе врагов среди цыган, которые так легко могли отомстить, грабя курятники или даже угоняя скот, не говоря уже о более таинственных деяниях, приписываемых им.
Джон Бэррон начал собирать все вместе. Эта история имела явное сходство с рассказами о волке-оборотне в скандинавской литературе средневековья. У него имелась женщина с подозрительной репутацией, похороненная в уединенном месте без христианских обрядов; и вскоре после этого таинственный волк начал бродить по округе в поисках крови, — точно так же, как волк-оборотень. Но кто теперь верит в такие истории, кроме нескольких одержимых призраками чудаков с расшатанными нервами и неуравновешенным умом? Все это абсурдно.
И все же тайну следовало разгадать, ибо Джон Бэррон не имел ни малейшего намерения позволить ей просто соскользнуть в мусорную кучу нерешенных проблем. Он держал свое мнение при себе, но намеревался докопаться до сути. Возможно, если бы он осознал весь ужас, лежащий в ее основе, то оставил бы ее в покое.
Тем временем фермеры предприняли свои собственные шаги, чтобы справиться с беспокойством овец. Повсюду были разложены соблазнительные приманки, благоразумно приправленные ядом, с единственной целью — вызвать безвременную смерть непрошенного гостя. Ночь за ночью молодые люди, вооруженные ружьями, сидели и наблюдали, но безуспешно. Ничего не произошло, овец никто не потревожил, и действительно казалось, что таинственный зверь покинул окрестности. Но Джон Бэррон знал, что если собака стала беспокоить овец, то ее уже никогда не вылечить. Если таинственный посетитель, — собака, она наверняка вернется, если еще жива и в состоянии передвигаться; если это не собака, — что ж, может случиться что угодно. Поэтому он продолжал наблюдать даже после того, как общая охота на собаку прекратилась.
Вскоре он был вознагражден. Однажды очень темной и бурной ночью он снова услышал далекий голос в ночи. Голос очень слабо нарастал и стихал, потому что ветер был сильным, и звук должен был идти против ветра. Тогда он вышел из дома с ружьем и занял свой пост на возвышенности над дорогой, ведущей от пустоши.
Вскоре крик стал ближе, а потом еще ближе, пока не стало ясно, что волк покинул вересковые пустоши и приближается к фермам. Несколько собак залаяли, но это был не предупреждающий лай, а скорее робкий лай страха. Затем из-за поворота дороги донесся вой, такой близкий, что Джон Бэррон, отнюдь не робкий и не нервный человек, едва удержался, чтобы не вздрогнуть.
Он молча взвел курок ружья, тихонько выбрался из-за изгороди на дорогу и стал ждать. Потом показалась маленькая сморщенная старуха, которая шла, опираясь на палку. Она ковыляла с удивительной для такой старой женщины быстротой, пока на повороте дороги не столкнулась с ним лицом к лицу. А потом что-то случилось.
Он не был человеком, склонным к фантазиям, и, как правило, не был лишен способности к описанию; но он никогда не мог точно сказать, что же произошло на самом деле. Вероятно, это было потому, что он и сам не совсем это понимал. Он мог говорить только о впечатлении, а не об определенном опыте. По его словам, старуха бросила на него взгляд, полный невыразимой злобы, а затем он, казалось, на мгновение потерял сознание. Это могло быть только вопросом секунды или двух, но за это короткое время старуха исчезла. Джон Бэррон взял себя в руки как раз вовремя, чтобы увидеть, как большой волк исчез за поворотом дороги.
Вполне естественно, что он был несколько смущен своим поразительным опытом. Но в наличии волка сомнений не было. Он только что совершенно отчетливо видел его, хотя и не более секунды. Волк ли сопровождал старуху, или старуха превратилась в волка, он не видел и не мог знать. Но каждое предположение было открыто для многих очевидных возражений.
На следующий день Джон Бэррон провел некоторое время в раздумьях, а потом ему вдруг пришло в голову посетить чащу у вересковых пустошей и увидеть могилу цыганки. Он не ожидал, что там будет на что посмотреть, но все же на это место стоило взглянуть. Поэтому он отправился в том направлении в начале дня.
Чаща занимала нечто вроде небольшой лощины, лежавшей у края вересковой пустоши и густо заросшей мелкими деревьями и подлеском. В нее вела едва заметная тропинка, и, пробравшись по ней, он обнаружил, что посередине имеется небольшое открытое пространство. Очевидно, это было место цыганской могилы.
И там он нашел даже больше, чем ожидал. Могила не только находилась там, но и была открыта! Рыхлая земля была нагромождена с обеих сторон и выглядела так, словно ее выгребло какое-то животное. И действительно, в нескольких местах виднелись следы очень большой собаки или волка.
Джон Бэррон был просто в ужасе, обнаружив, что могила была осквернена таким образом, — и это наводило на мысль о еще худшем ужасе. После минутного колебания он подошел к краю могилы и заглянул внутрь. То, что он увидел, было не так ужасно, как он боялся. Там лежал гроб, выставленный на всеобщее обозрение, но не имелось никаких признаков того, что его открывали или как-то трогали.
Очевидно, оставалось только одно — прилично прикрыть гроб и снова засыпать могилу. Он одолжит лопату в ближайшем доме под каким-нибудь предлогом и сделает свое дело. Он повернулся, чтобы сделать это, но, пробираясь сквозь чащу, мог бы поклясться, что услышал звук, похожий на приглушенный смех! И он никак не мог отделаться от мысли, что смех этот чем-то напоминает волчий вой. Он называл себя дураком за то, что подумал такое, но легче ему от этого не становилось.
Он позаимствовал лопату и засыпал могилу, утрамбовав землю так сильно, как только мог; и снова, когда он отвернулся, закончив работу, он услышал приглушенный смех. Но на этот раз он был еще менее отчетлив, чем раньше, и почему-то доносился, словно из-под земли. Он был рад покинуть это место.
Забот на остаток дня ему вполне хватило, но даже когда он пытался заснуть, то не мог. Он лежал, беспокойно ворочаясь, и все время думал о таинственной могиле и о событиях, которые, казалось, были теперь связаны с ней. Затем, вскоре после полуночи, он снова услышал крик в ночи. Сначала издалека донесся волчий вой, потом наступила долгая тишина, а потом голос зазвучал так близко от дома, что Бэррон испуганно вскочил и услышал, как его собака испуганно залаяла. Затем снова наступила тишина; а через некоторое время вой снова послышался вдалеке.