– Да мне неинтересно! И не называй меня так! Мы должны были это остановить, Бен, но ты…
Я сжал переносицу, у меня даже голова заболеть не могла, просто было очень паршиво. Если бы я знал какие-нибудь грязные моряцкие ругательства, я бы сейчас выкрикивал их все подряд – может, хоть тогда полегчало бы.
– Что делают эти штуки вдоль стен? – спросил я как можно спокойнее.
– Электричество, конечно! Станки в машинном зале – простейшие генераторы, а эти устройства преобразуют разряд в световой сигнал. Ну, должны так делать. У нас еще не совсем получилось. При скачках мощности постоянно что-то сбоит.
Ну конечно. Я должен был понять это, как только увидел, что у станков нужно крутить ручку, точно как у генератора, который я притащил Бену из лаборатории Майкла Фарадея.
– Зачем тебе столько электричества?
– О, это новейшие разработки! Его можно использовать для освещения. Для этого Рори и построил фабрику, – так вышло, что незадолго до восстания. – Бен явно обрадовался вопросу. – Он понял ценность этих идей и хотел провести исследование: получится ли осветить здание огнями нового поколения? Такого еще никто в мире не делал, – думаю, наука еще немного до этого не дошла. Но мы пробуем восполнить недостающие звенья за счет мощности: если много людей будут приводить механизмы в движение одновременно, без перерывов и отлыниваний, на большой скорости, то энергии должно хватить. Восставшие идеально подходят для такой монотонной работы, ее можно им доверить.
– А мертвецов тебе не жалко?
– Я бы не назвал их мертвыми. Жизнь – это функциональность. Пока можешь приносить пользу, ты жив. – Глаза его затуманились. – Это высшая точка промышленной революции, новый поворот в истории человечества: предприятия, которым не нужны обычные люди, чтобы функционировать. Все смогут наслаждаться жизнью вместо тупого однообразного труда, сколько времени освободится у человечества! О, Джонни, ты увидишь, как это место загорится огнями!
– Адского пламени, судя по всему. Знаешь, Бен, я не удивлюсь, если лет через сто люди вроде тебя с идеями вроде твоих вызовут ужасную войну. И полмира друг друга поубивает во имя твоего проклятущего прогресса.
– Ой-ой, напугал. Рассуждаешь как старуха.
– А ты – как…
И тут мы оба замерли. Вдалеке послышались многочисленные шаги и голос Каллахана:
– Прекращение их жизни невозможно, что с экономической точки зрения весьма выгодно, так что…
Похоже, Каллахан ведет джентльменов сюда, чтобы продемонстрировать успехи Бена. Я понимал, отчего он не рвался сделать это в начале вечера: такое можно показывать, только когда гости для храбрости выпили.
Голос и шаги стремительно приближались. Бен в житейских вопросах соображал куда хуже моего, поэтому остался глупо стоять у стола, хлопая глазами, а я нырнул в узкий зазор между стеной и одним из устройств. Мое нынешнее тщедушное телосложение позволяло разместиться там, куда обычный человек не втиснулся бы. Бен панически глянул на меня, но тут дверь распахнулась, и он выдавил натянутую улыбку.
– А вот это, господа, удивительный ученый! Соратник и последователь великого Майкла Фарадея! – цветисто начал Каллахан. Безликие джентльмены выстроились поближе к двери, стараясь избегать взглядами тела на столе. – Фарадей уже шесть лет публикует замечательный научный дневник под названием «Экспериментальные исследования по электричеству». Я читаю каждый выпуск и давно понял, что будущее – за технологиями, открытыми этим человеком. Каждое его исследование отличается такой обстоятельностью, настолько согласуется с предыдущими результатами, что его никто из наших современников даже не критикует. Он истинный король экспериментаторов!
– И почему на вас работает не сам Фарадей? Слишком дорого стоит? – поинтересовался один из гостей.
Я вспомнил славное лицо Майкла Фарадея, и как он пекся обо мне, и как пытался вдолбить Бену уважение к мертвым, и мысленно содрогнулся. Знал бы он, для чего применяют его великие открытия.
– Деньги не были бы проблемой, – медовым тоном ответил Каллахан. – Но мистер Фарадей занят в лондонском Королевском институте. Не беспокойтесь, перед вами лучший его ученик. Мистер Гленгалл поделился со мной замечательной цитатой мистера Фарадея…
«Мистер», не граф. Похоже, в мире предпринимателей титулы не в чести.
– …Вот как она звучит: «Искусство экспериментатора состоит в том, чтобы уметь задавать природе вопросы и понимать ее ответы».
«Природа отвечает вам, что вы идиоты», – подумал я, с отчаянием и жалостью глядя на тело пьянчужки. Я помнил его живым. Да, возможно, это был не лучший представитель человечества, но подобного он не заслужил.
И тут Каллахан сказал такое, что все прочие мысли вылетели у меня из головы.
– Мистер Гленгалл подходит нам даже лучше мистера Фарадея, потому что – и это совершенно секретная информация, господа, – именно он стоял у истоков восстания мертвецов. Он возродил их к жизни с помощью вот этого камня и своего гениального разума, обеспечив нашу фабрику работниками. А сейчас трудится над повторением этого прорыва.
Каллахан указал в центр оживляющей машины Бена, и я увидел знакомый обломок бледно-зеленого мрамора: он был так стиснут проволокой и крохотными стальными зажимами, что сам я его и не заметил бы.
– Если опыты мистера Гленгалла увенчаются успехом, мы станем первым в мире предприятием, в распоряжении которого окажется неограниченное число послушных, работоспособных, бесплатных тружеников, которые не будут ни страдать, ни жаловаться, – разглагольствовал Каллахан. – Вложившись в это начинание, вы окупите инвестиции в сотни, тысячи раз. Мы откроем десятки новых фабрик и будем производить абсолютно все, монополизировав ирландский рынок и посрамив Британию.
Я бессильно сжал кулаки, осознав масштабы злодейства, которое творит Бен. В ту ночь, когда произошло восстание, он вставил в машину только одну часть трилистника – камень жизни, без камней разума и души. Тогда Бен это сделал, потому что думал лишь о том, как оживить меня, но теперь… Теперь он делает это нарочно, чтобы создать бездушную и неразумную армию мертвых работников для новых фабрик. Я зажмурился.
– Пока успех не п-полный, – нетвердо начал Бен. – У тела дрожат веки, есть некоторые рефлексы, но… Я мог бы оживлять тело известным мне с-старым способом, но не хочу, в таком случае тело быстро изнашивается. Мне хотелось бы задействовать данный камень, – с ним тела обретают удивительную с-стабильность, – но его с-свойства пока остаются для меня тайной.
Я открыл глаза и понял, что голос у него дрожит от страха передо мной: Каллахан и гости внимали, а он глядел только на меня. Каллахан обернулся, чтобы понять, куда же смотрит Бен, но я успел нырнуть поглубже в укрытие, и он не увидел ничего, кроме аппарата.
– Прорыв близок? – авторитетно спросил Каллахан, прервав жалкое блеяние своего экспериментатора.
– Д-да, – ответил Бен.
– Замечательно! – с преувеличенным энтузиазмом воскликнул Каллахан, чтобы сгладить впечатление от выступления Бена. – А теперь по бокалу шампанского за наше общее будущее!
Он увел гостей, и Бен опустился на стул, затравленно глядя в мою сторону. Я вылез, с тяжелым сердцем думая о том, что ругать его бесполезно. Мне впервые пришло в голову, что не я один пострадал от холодного воспитания нашего отца, Бену в пансионе тоже было несладко. Каждый из нас придумал свой способ справляться с невыносимой жизнью и защищаться от тех, кто мог причинить нам боль: я притворялся, что у меня все лучше всех, а Бен увлекся наукой.
«Разве я сторож брату моему?» – вопрошал библейский Каин, и в этот момент я с особой ясностью понял, как он был неправ. Конечно сторож, и я своего сторожил плохо. Бен затеял это дело прямо у меня под носом, пока я сидел на стуле в заваленной хламом комнатенке. Каллахан прав: мне надо было меньше верить в сказки и больше смотреть по сторонам. Тогда всего этого не произошло бы, а теперь Бен уже слишком далеко зашел.
Похоже, мой брат может стать худшим из злодеев: он блестяще умен, а с моралью у него совсем плохо. Я тоскливо посмотрел на камень жизни, вставленный в машину.
– Так вот зачем ты забрал у меня танамор. Не для того, чтобы хранить, а чтобы использовать. Не надо, Бен. Он отнимет у тебя и душу, и разум, и жизнь, ты навредишь людям и себе. Я его забираю.
Но, конечно, ответ я знал заранее. Бен вскочил и заслонил камень собой, готовый сражаться за него как лев.
– Что сказал бы Майкл, узнав, чем ты тут занимаешься? – спросил я. Последняя надежда. – Твой учитель, наставник и друг, который умолял тебя оставить мертвецов в покое. – Бен обиженно поджал губы. Мой удар, похоже, достиг цели. – Он будет в тебе разочарован.
– Победителей не судят, – буркнул Бен.
И все же – я видел – он заколебался. Я сделал шаг к нему.
– Сейчас я скажу такое, что ты сразу это прекратишь. Я проник в разум восставших, и мне кажется, что они застряли в моменте своей смерти. Для них он повторяется бесконечно. Эти люди страдают, они не просто живые машины.
– Не уверен, что твои данные верны. Это надо… надо исследовать, без доказательств гипотеза неубедительна, – замямлил Бен.
– И когда же тебе пришла в голову идея тут поработать? – спросил я, незаметно сделав еще шажок в сторону камня.
Бен помолчал, но не смог сопротивляться желанию наконец-то все рассказать.
– Когда мы приехали и я увидел те объявления. Я все думал о них, думал. Потом пробрался сюда, чтобы познакомиться с хозяином фабрики и изучить, как она работает. Внес несколько предложений для улучшения процесса, и мы подружились.
– Это не дружба.
– То, что у него на все взгляд дельца, не значит, что он плохой человек!
– Еще как значит.
– Ты не способен этого понять. Мы с ним – соратники. У нас уникальный взгляд на будущее, мы видим возможности там, где никто их не видит.
– Потому что все остальные – душевно здоровые люди. Что, и твоя врачебная практика – вранье?