– Это справедливо, – тихо сказал я и тоже лег щекой на руки, повторяя ее позу.
– Что именно?
– То, что ты ожила по-настоящему. Я не большой поклонник твоей матери, если честно, но она потеряла бы двоих детей за год, а это уж слишком. Думаю, поэтому танамор и не проявил в тебе худшее, когда вернул. Тебе не место среди мертвых. Ему легко было тебя вернуть.
Молли выдавила дрожащую улыбку. Вот теперь я знал, отчего она была так одержима деньгами – не от злого и вороватого характера, а от груза ответственности за мать и младшую сестру, оставшихся без поддержки мужчин.
– Что нам делать? – тихо спросила она, и я сразу понял, что вопрос обо всем: о свадьбе, о Киране, о восставших.
– У меня есть письмо. То, что пришло по другому адресу. Похоже, его автор знает, где деревня, и мне нужно к нему.
– А сейчас вы разве не на поиски уезжали? Так доктор сказал.
Если бы за злодейство вручали награды, Бен без приза бы не ушел.
– Нет. Долгая история. Восставших нужно упокоить во что бы то ни стало. Они мучаются, и если праведники существуют, я заставлю их мне помочь. Ты не знаешь, где тут можно достать быструю лошадь?
– Я с вами поеду, мистер.
– Нет. Бен меня ищет. Он точно явится сюда, и, может, уже очень скоро. Говори, что меня не видела, усыпи его бдительность или… Да! Лучше пусти его по ложному следу. Скажи, что видела меня, но сразу не признавайся, куда я отправился, пусть Бен настаивает, потом уступи! Скажи, что я уехал… Мм… В Лондон! Гениально! Пускай думает, что я поехал жаловаться на него Майклу Фарадею, в это он поверит, – бормотал я. – Потому что если он начнет искать меня, то может и найти: передвигаюсь я медленно, а за ним теперь стоят все деньги и все связи Каллахана. А еще он может понять, что я видел объявления, так что надо обмануть его.
Молли смотрела во все глаза, словно ей нравилось наблюдать за моими рассуждениями, – ну или так я себе льстил. Поразительно, насколько я верил, что она меня не выдаст. Рамки моего доверия Молли были крайне широки. И, похоже, это было взаимно, потому что Молли сказала:
– Удачи, мистер. Что бы вам ни нужно было сделать, сделайте это. Я верю, что если кто-то и знает, как все исправить, то это вы.
Я польщенно усмехнулся и выбрался из-под лавки. Протянул было руку Молли, чтобы помочь ей встать, – никак не могу расстаться со своими прекрасными манерами, – но вовремя вспомнил, что рука у меня теперь отвратительно холодная, и быстро ее убрал. Молли поднялась сама. Белое платье теперь было все в пыли, и это меня невольно порадовало: может, отчищать его придется так долго, что свадьба отложится?
– Раз вы от доктора скрываетесь, он за старое взялся, да? – строго спросила Молли. – Так и знала! Он меня вечно теперь оставляет вместо себя пациентов принимать. Будто я что-то в этом понимаю! Я даже деньги маме запретила с людей брать, когда доктора нет.
– И Бен тебя в свои дела не посвящал?
Она замотала головой. Какое облегчение!
Мне кажется, мы бы еще долго беседовали, если бы снаружи не раздался цокот копыт и скрип колес экипажа. Я успел понадеяться, что кто-то просто едет мимо, но звуки стихли прямо перед нашей дверью. Ну, началось.
Я подкрался к окну. Бен выпрыгнул из экипажа и торопливо шел к дому. Экипаж был, кстати, замечательный, да еще и с собственным возницей – Каллахан умеет быть щедрым. Я обернулся к Молли, и она поняла все без слов: зорко осматриваясь, вывела меня из комнаты, бесшумно доскакала до какой-то дверки в задней части дома и широким жестом велела мне отправляться на улицу. Я еле сдержался, чтобы напоследок не поцеловать ей руку, – исключительно из благодарности, потому что хорошо иметь такого понимающего и резвого помощника. Меня остановило то, что: 1) от моих губ любой вздрогнет, 2) она была одета так, будто собирается выйти замуж за моего брата, а это не располагает к фамильярности.
Так что я молча выскользнул за дверь, а Молли закрыла ее и тут же пошла обратно в комнату, громко приговаривая:
– Да здесь я, матушка, здесь! На двор ходила! Ой, господин доктор, вы дома!
Я обошел дом и не удержался от соблазна заглянуть в окно гостиной. Бен встревоженно расспрашивал о чем-то Молли, та отпиралась, выразительно прижав руки к груди. Я усмехнулся, а затем поддался небольшому соблазну, хихикнув от своей задумки, как озорной эльф. Как там говорил Пак в «Сне в летнюю ночь»? «Ну да, я – Добрый Малый Робин, веселый дух, ночной бродяга шалый, в шутах у Оберона я служу».
Ох, Пак одобрил бы эту проделку! Я подкрался к экипажу и заскочил на сиденье. Обе лошади испуганно встали на дыбы, возница оглянулся, увидел меня и вскрикнул. Я оскалился и показал свой черный язык, чтобы напугать его как следует. Возница схватился за сердце.
– Разворачивай повозку к городу и мчи во весь дух, – устрашающе прошипел я. – Лети как ветер, а то…
Я потянул к нему руку. Возница завыл от ужаса, с невероятным мастерством развернул повозку прямо посреди дороги, хлестнул лошадей, и мы понеслись в сторону редких городских огней. Бен, конечно, услышал шум и распахнул дверь. Я высунулся и помахал ему с важностью, достойной нашего славного короля Вильгельма. И кто из нас теперь умный братец?
Бен что-то заорал мне вслед, но что толку? Ему подарили отличный экипаж, если он и наймет сейчас какую-нибудь деревенскую повозку, чтобы пуститься в погоню, ей не тягаться с чистопородными лошадками. Они были, как нарочно, иссиня-черного цвета, чем придали нашему побегу мрачную сказочную нотку. Возница не оборачивался, втянув голову в плечи, – может, надеялся, что я его не трону, если на меня не смотреть. Я устало откинулся на подголовник. Сиденья шикарные, ну что за повозка!
От всего произошедшего на меня опять начало темным облаком наползать онемение, желание лечь неподвижно или, может, покрутить ручку станка. Но я крепко переплел пальцы, глядя в темноту, и вцепился в реальность изо всех сил. Да, в ней дела обстоят так себе, но если я жив настолько, насколько выберу быть живым, то я выбираю столько жизни, сколько возможно удержать в моем состоянии. Я изо всех сил вспоминал лица Кирана и Молли, пока онемение не отступило.
До города мы добрались с невероятной скоростью – прошло всего-то минут двадцать, а мы уже катили по мощенным брусчаткой улицам.
– Эй, любезный, – позвал я возницу. Тот подскочил, будто его ткнули булавкой. – А в какой стороне гавань, из которой можно добраться до Ливерпуля, а оттуда в Лондон?
Это человек Каллахана, и он, конечно, обо всем доложит хозяину, так что пусть тоже считает, будто я направляюсь в сторону Фарадея.
– Т-там. – Он дрожащей рукой показал куда-то влево.
– Благодарю. Ну, вылезайте, дальше я как-нибудь сам. Приятного вечера, – сказал я.
Уговаривать не пришлось. Возница остановил экипаж посреди улицы, спрыгнул на землю и умчался во тьму. Только тут я сообразил, что кое-чего не продумал: понятия не имею, как управлять экипажем. Я перебрался на козлы. Вышколенные лошади меня побаивались, дергали ушами, но стояли на месте и в безумный галоп не пускались. Милые создания, как же заставить вас тронуться?
– Подбери поводья и встряхни ими как следует, тогда лошади пойдут, – сказал знакомый голос.
Я покосился. Справа от меня сидел Киран.
Молчали мы очень долго.
– То есть ты с самого начала мог исчезать и появляться когда угодно? – спросил я наконец и сам себя обругал: что, вопросов поважнее не нашлось?
– Старался не делать этого у тебя на глазах, чтобы не портить впечатление. – Киран слабо усмехнулся.
– Но почему ты сразу не сказал, кто ты?
– А давай ты сначала разберешься с повозкой, а? У нас когда-то была своя, отец учил меня управлять. Путь неблизкий, Джон, а времени у меня немного. Я буду объяснять, но править тебе придется самому: я не могу двигать предметы.
Каким же невнимательным к деталям я был! Плохой из меня вышел бы сыщик. Киран действительно никогда не прикасался к вещам.
Я видел, как он стоит у станка, но не видел, чтобы он крутил ручку. Я видел, как он проходит в двери, но не видел, чтобы он их открывал.
Он предложил мне ткнуть себя в руку острой деталью станка, но заставил сам за ней лезть.
Велел открывать шкафы и перебирать вещи в кабинете Каллахана, а сам только смотрел.
– Но ты трогал свою книгу и портреты жертв, – сообразил я. – И меня. Ты тащил меня на дорогу, держал за локоть, и это ощущалось совершенно…
– Настоящим. Я знаю. Книга и портреты – часть моих воспоминаний, а ты – мой проводник, для тебя я реален. Уверен, для прочих все выглядело так, будто на дорогу ты пошел сам.
Киран казался все таким же осязаемым, но теперь, когда первый шок прошел, я был совершенно не удивлен. Как он там говорил? Улики и факты существуют с самого начала расследования, ты просто не замечаешь их. Правда ждет на своем месте, пока кто-нибудь не сорвет с нее завесу.
Доказательств было множество. Киран ничего не ел и дремал всего один раз – видимо, по старой памяти. Шпионы не заметили его под столом в кабинете Каллахана, хотя бродили прямо возле него. Он не ушибся, спрыгнув с крыши, потому что, строго говоря, у него нет тела. За станком Киран всегда бездельничал, но Сэм ни разу к нему из-за этого не пристал. Никто не говорил с Кираном, кроме меня, – по той простой причине, что никто больше его не видел.
– Почему ты выглядишь все хуже? – спросил я, так и не тронув поводья.
– Время заканчивается. Я не знаю, сколько его у меня, просто чувствую, что оно не бесконечно. С самого начала это знал. Может, все-таки поднимешь поводья? Не вечно же нам тут сидеть. Ладно, как знаешь. Я поначалу никак не мог понять, отчего моя связь на этой стороне – именно ты: полумертвый, вредный, вечно сидящий на стуле аристократишка.
– Весьма однобокий портрет моей личности, – пробормотал я.
Киран искренне засмеялся.
– Знаю, Джон. Но тогда не знал. Я пролез сюда вроде как нелегально, как и положено ирландцу! – Он фыркнул, я в ответ не улыбнулся. – Когда вы с братом возродили тех мертвецов, в стене, отделяющей земной мир от нашего, образовалась как бы… брешь. И похоже, ты сам и есть эта брешь. Я не могу явиться своей семье или учителю, – могу быть только там, где ты.