– И какие же маскарадные представления нравятся королеве?
– Да такие же, как всем, – подумав, ответила Алюэтта. – Жестокие драмы со счастливыми концами. То, что бывает только в сказках.
Движение на север уменьшилось, и река разделилась на пути богатых и бедных. Рыбацкие лодки мало чем отличались от простецких плотов, а барки из Вестминстера и Ламбета напоминали плавучие дома. По берегам тянулись богатые палисадники и жалкие лачуги, герольды и оруженосцы; в одном из садов, изобилующем грушевыми деревьями, покачивались на ветру толстопузые желтые фрукты. Шэй не сразу поняла, какие воспоминания навевают ей эти виды, но едва только вспомнила, ее охватило трепетное волнение: это же театр. В восточном Лондоне и Сити вся жизнь проходила перед вашими глазами. Лица, пейзажи, дверные проемы: все было открыто. Но западный Лондон предлагал лишь декоративные пейзажи. Они прошли мимо дома на северном берегу, высокого краснокирпичного особняка, демонстрирующего декоративные цветущие сады с птицами, красивее любой картины. Идеально подрезанные шары крон фруктовых деревьев, живые изгороди при ближайшем рассмотрении принимали формы львов или медведей. За этими декорациями таилась невообразимая жизнь. Шэй никогда не доведется прогуляться по тем садовым аллеям, попробовать гладкие персики и пассифлоры с тех деревьев. Не доведется увидеть музыкантов, играющих на клавесине, из открытого окна до нее доносилась лишь красивая мелодия. Погрузив руку в воду, она наслаждаясь напором убегающей вдаль холодной воды, видя перед мысленным взором свои иные воплощения.
Когда течение реки замедлилось, Алюэтта спросила:
– Ты слышала, что произошло вчера вечером после нашего выступления?
– Нет, – сказала Шэй.
– Народ разошелся ни на шутку. Пошел грабить. Публика кипела от возмущения. Очевидно, они разгромили лавку Гилмора. И пару соседних.
– Серьезно? – эта новость встревожила и взволновала Шэй в равной мере.
– Куда уж серьезнее, – ответила она, – их вопли слышали на других улицах. Вооружившиеся молотками парни скандировали: «Мы – птицы». И Бесподобный говорит всем, что ты так и пророчествовала.
Темный причал покрылся скользкими водорослями. В углах нижних ступеней скопились мертвые листья, и Шэй почувствовала густой запах гниения. Древние вязы с узловатыми ветвями погрузили дом в тень, даже в полдень в каждом окне горели свечи. Лодочник запросил целый шиллинг, чтобы подождать их возвращения, и после неудачного торга Алюэтта все-таки заплатила ему.
– В Мортлейке у любого подонка есть своя лодка. Если бы мы не задержали здесь нашего лоцмана, то нам пришлось бы вплавь добираться обратно.
Сад выглядел заброшенным, забитые сорняками цветы загнивали на корню. Улитки расплодились сверх всякой меры, их слизью покрылась даже дорожка. Вода капала со всех выступов: свесов, подоконников, карнизов. Они стояли на крыльце, глядя на реку через капельную завесу, Алюэтта зябко поежилась.
В доме, однако, было теплее. На звон колокольчика явился важный лакей в парике и провел их по ряду уютных комнат, где в каждом камине горели дрова. Все они пустовали, но, казалось, ждали в предвкушении скорого возвращения хозяина. Слуга провел их в глубину дома по длинному коридору, с двух сторон заставленному полками с книгами. В конце его за двойными дверями оказалась просторная, залитая тусклым зеленым светом комната с полом, выложенным каменными плитами. Стеклянные стены и потолок, – заметила Шэй, – тоже покрывала затейливая расплывчатая сеть водорослей, поэтому они выглядели чудесным, освещенным изнутри опалом. Тусклый и какой-то вязкий свет озарял это теплое, как навозная куча под жарким летним солнцем, помещение. Согнувшись над чем-то, Ди стоял к ним спиной. Алюэтта направилась к нему, начав что-то говорить, но он просто предостерегающе поднял руку, остановив ее, и вернулся к своему занятию. Алюэтта закатила глаза.
Шэй огляделась, пытаясь запечатлеть в памяти обстановку, чтобы позже описать ее Бесподобному. В левой части лаборатории следы водорослей стерли, оставив в центре каждого стекла размытый световой круг. Слабые лучи света омывали деревянную вешалку, украшенную гирляндами каких-то свертков. Сначала Шэй показалось, что там висят шпульки с хлопком, но, приблизившись, она разглядела ряды коконов. Верхний ряд покрывала белая опушка, на каждом последующем ярусе куколки были более темными и твердыми; а нижний ряд выглядел таким же щербатым, как зубы во рту пьяницы. Из некоторых начало что-то вылупляться, ошметки их коконов свисали с вешалки; некоторые выглядели готовыми: хрупкими и набухшими. Пока Алюэтта рассеянно ждала рядом с ней, нетерпеливо постукивая носком туфли по полу, Шэй заметила первую дрожь на самом правом коконе. Она опустилась на колени, и вдруг куколка дернулась и прорвала кокон. Изнутри, стремясь к свету, появилось влажное, опушенное перышками черное существо. Шэй отвела глаза, сочтя это зрелище слишком интимным. Она повернулась к другой части комнаты. Уголок, в котором она стояла, выглядел диким, как джунгли, все горизонтальные поверхности полнились горшками с растениями. Из торфяной почвы выглядывали толстые, как пальцы, бело-зеленые стрелки. Некоторые травы она узнала, но гораздо больше видела впервые. В объемистом горшке земли росла одинокая орхидея, со стеблем тоньше ее большого пальца.
– Смотри, – прошептала Алюэтта, вставив кончик карандаша между двумя странными листьями, окаймленными похожими на ресницы отросточками. Листья защелкнулись, а отростки сплелись, как молитвенно сложенные руки. Алюэтта глянула на Шэй с заразительной улыбкой. Она стала молча показывать ей оригинальных обитателей этого мира. Огромная бабочка цвета подсолнуха медленно раскрыла крылья, показав пару фальшивых глаз. Наконец Ди хмыкнул и повернулся к ним.
– Алюэтта, всегда рад видеть тебя, – он был худым и коротко стриженным, что делало его голову похожей на оживленный череп. Кожа так плотно обтягивала голову, что из-под нее проступали контуры черепных костей. Темнели впалые щеки и впадины у висков, а на лбу и шее под кожей синели вены; да и сама кожа выглядела почти прозрачной. Цепкий взгляд его прищуренных глаз прошелся по лаборатории, что-то выясняя и отмечая.
– Если это… – Ди покачал куколку на ладони, – способно превратиться в то, – он показал на трепетавшую на стекле бабочку, – то насколько же легче превратить свинец в золото? – Морщины избороздили все его лицо: стрелки вокруг глаз, углублялись на лбу и сходились двумя разочарованным дугами к уголкам рта, но Шэй поняла, на самом деле сейчас он разговаривал сам с собой.
– Природу нужно убедить отказаться от своих тайн. Ее нужно соблазнить, – на последнем слове он взглянул на Шэй. – Кто это?
Он шагнул вперед и вывел Шэй на освещенный участок. Его руки были тонкими, но хватка крепка, как у ястреба. Подвижные глаза ученого оценили каждый дюйм ее тела. Он дотянулся обеими руками до ее волос и раздвинул их на макушке. Его взгляд вперился в бритую полоску черепа.
– Пожалуй, авискультанин, – восхищенно произнес он, – птицы – боги и…
– …боги – птицы, – машинально закончила Шэй.
– Замечательно. У меня будут к тебе вопросы позже. Но сначала к Алюэтте. Как там действуют наши кораблики?
– Отлично. Два совсем не взорвались, а один загорелся в коробке, но остальные сработали, как и планировалось. В той сцене с разговором о кофейнях. Лорд Хенрик утверждает, что видел на борту маленьких гомункулов с факелами, так что теперь все хотят купить билеты.
– Идиоты, – надув губы, проворчал Ди, – дайте им чудо, и они превратят его в невероятную чушь! – заключил он и, похоже, устав от театральных новостей, повернулся к Шэй.
Мужчины, конечно, и раньше смотрели на нее так же пристально, да только с иными намерениями. Она чувствовала себя проколотой и вклеенной в альбом диковиной.
– Садись, парень, садись, – он жестом пригласил ее за длинный стол и сам устроился напротив нее. И вновь окинул ее пристальным взглядом. Подобные паучьим лапкам пальцы очертили в воздухе пару изогнутых линий.
– Авискультанин. И совсем юнец еще. Так вы, слыхал, искусны в гаданиях по перемещению птичьих стай, верно? – руки, двигаясь в непроизвольном танце, зеркально отражали друг друга.
Шэй кивнула.
– И по внутренностям и жертвоприношениям тоже?
– Нет, – его внимание давило на нее, и она почувствовала, что оно становится все весомее, – мы не причиняем вреда птицам. Никогда.
Два костлявых пальца поднялись одновременно, а кончики ногтей скрестились, изобразив какой-то неведомый магический земной знак.
– Но вы же общаетесь с ними? Вы узнали секреты пения птиц?
Она покачала головой. Всю жизнь Шэй слышала такие передающиеся потрясенным шепотом слухи. Птичники, как называли их в народе, умеют общаться с орлами и склонять их выполнению приказов. Птичники способны убедить сорок поделиться своей добычей. В глазах Ди сверкнул голодный взгляд. Соединив большие пальцы, он растопырил остальные, изобразив крылья. Его глаза сияли, а руки-крылья с трепетом вознеслись к потолку. Даже если бы он закрыл глаза, вся его поза весьма очевидно задавала один единственный вопрос.
– Нет, – вздохнув, ответила она, – конечно нет. Даже дети знают, что это лишь сказки.
Ди явно вознамерился чем-то удивить ее. Он направил их в более темный угол лаборатории. Шэй никогда раньше не видела такого беспорядочно загроможденного пространства; каково это – владеть таким количеством вещей? Когда свет потемнел, Алюэтта взяла ее за локоть и подтолкнула вправо.
– Слушай, – прошептала она, – просто делай, как я, и не смотри налево.
– На что не смотреть?
– Просто не смотри, – пылко повторила она, – пожалуйста.
Естественно, это было невозможно. Благополучно пройдя вслед за подругой, Шэй осознала, что может вознаградить себя быстрым взглядом назад. Ошибка. Стену украшала выставка китайских вееров, прикрепленных к каждому углу. Затем, присмотревшись, она поняла, что эти блестящие сине-зеленые перья – вовсе не веера. А павлины. Прибитые гвоздями – совершенно мертвые – к стене, со вспоротыми крестом животами. С обнажившимися трубчатыми, червеобразными внутренностями. Шэй замерла, тошнота подступила ко рту, но она сумела загнать ее обратно. Алюэтта хотела увести ее, но она застыла от отвращения. Оглянувшись через плечо, Ди поймал ее взгляд.