– Но такова реальная жизнь, да, в реальной жизни таким, как мы, людям не позволено самим выбирать себе роли.
В молчаливой паузе Шэй услышала жадное дыхание первого ряда и шумное карканье стаи ворон за окнами.
– Но нынче настал наш день! Сатурналии. Единственный день, когда слуги становятся хозяевами, а хозяева – слугами. Нам соизволили подарить один этот день. Но мы превратим его в вечность! – последнее восклицание он произнес свистящим шепотом.
– Кто готов пройти посвящение?
На сцену запрыгнул парень. Лопоухий, с мокрыми губами, он отвесил несколько поклонов: Бесподобному, Сакерсону и, наконец, Шэй. Намалеванный на нем крест спускался от плеч к бедрам.
– На колени, – промолвил Бесподобный, и парень опустился на колени. Взяв из пачки листок бумаги, Бесподобный коснулся концом меча каждого плеча парня и объявил: – Нарекаю тебя Мертвым лордом Грешамом. Твои владения ждут тебя. – Он вручил парню листок, и новоявленный лорд, подойдя к карте, нарисовал красный крест на доме, недалеко от Бишопсгейт.
– Следующий!
Тут же выстроилась длинная очередь, и парни, поднимаясь на сцену, становились рыцарями и получали землевладения. Сотни жаждущих лиц. Несмотря на быстроту посвящений, церемония заняла не меньше часа. Сакерсон, сопя, обнюхивал сцену, и в зале, казалось бы, в случайном порядке вспыхивали взрывы смеха и аплодисментов. Заляпанные краской дети с трудом поднимали огромные мечи, так весело болтая, словно их распустили на школьные каникулы: «Что тебе досталось? Кого тебе придется прикончить?»
Шэй не понимала толком, в чем суть этого спектакля. Он носил метафорический смысл, как и все прежние пьесы Бесподобного. Что же будет, когда у каждого парня появится свой участок земли и они застрянут здесь, в Саутуарке?
Мертвые лорд Лотбери, лорд Биллитер. Она знала эти имена: им принадлежали большие особняки и городские поместья. Те усадьбы ни ей, ни этим парням никогда не увидеть изнутри. После каждого прошедшего посвящение парня на карте появлялся новый красный крест. Разбирая дубинки и пики, мальчики сразу начинали потешные бои. Она не понимала смысла этой игры, но так, вероятно, к лучшему. С наступлением темноты все они напьются в стельку, и до тех пор от их игр в лордов никто не пострадает. Карта уже изрядно покраснела, и очередь почти иссякла. Наконец Бесподобный посвятил в рыцари одноногого мальчика, лет двенадцати от силы, нарек его лордом Ломбардом, а затем отложил меч. Он встал и, воздев руки к небесам, призвал толпу к тишине.
– Кто хочет повидать свои новые владения?
Ему ответил хор радостных одобрений.
Подойдя к карте, он дернул за веревку. Карта полетела к земле. Стену здания за этим холстом сломали, и из зала теперь открывался вид на реку и раскинувшийся за ней город. Всю реку уже усеивали лодки. Сотни лодок. Прижатые друг к другу бортами, они выглядели как деревянная дорожка на другой берег. Баркасы и барки, прогулочные лодки с навесами, простые гребные лодки, ялики и плавучие платформы были накрепко связаны канатами. Получилась прочная пешеходная переправа на северный берег.
– Захватим же наш город! Захватим город! Захватим город! – начал нараспев произносить Бесподобный, но через мгновение его слова подхватила толпа, и он опять сел с молчаливой улыбкой.
– Захватим город! Захватим! Захватим город!
– Нет!
Ее голос утонул в громогласном хоре. Теперь она поняла, что должно произойти. Вдохновленные речами Бесподобного толпы мальчиков, в безумной спешке к своим новым землям, подгоняя друг друга, переберутся за реку. А потом… Ножи и мечи, даже ружья. Тайные стражи с птичьей эмблемой на плечах. И множество мертвых подмастерьев на красном от крови снегу.
– Нет! – повторила она. – Нет! – Она топнула ногой, как разгневанный ребенок.
Один из мальчиков оглянулся.
– Остановитесь! – Она снова топнула.
Мальчик шикнул на своего спутника, а затем тишина пронеслась по ним так же легко, как и песнь. Она поднялась на трон, чтобы все увидели ее. Он зашатался под ее ногами.
– Остановитесь. Вас убьют. – Толпу остановила не сила ее голоса, а ее слабость и хрупкость. Опустившись на колени, она упорно сдерживала эмоции. Она должна лишь передать сообщение:
– Вчера вечером я видела королеву, она ожидает вашего наступления. И все лорды ожидают его. Вас ждет засада, все вы умрете.
Толпа начала перешептываться, но вперед выступил Бесподобный.
– Нас нельзя убить. Мы уже мертвы! – окунув палец в краску своего красного креста, он размазал ее по лицу. – Призрачный театр не может умереть!
И он опять начал бубнить себе под нос:
– Захватим город, захватим город, захватим город, – и его призыв вновь начали подхватывать, – мы не можем умереть, и я докажу это, – он протянул ей свой нож и опустил ворот рубашки, обнажив впадину на горле. – Попробуй.
– Бесподобный. Не надо, – она отступила назад.
– Умоляю тебя. Попробуй, – он повернулся к толпе, – мы не можем умереть на Сатурналии, ибо Сатурналии вечны.
Он повернулся к ней.
– Сделай же это. Пусть они убедятся.
В театре имелись всякие бутафорские ножи. С лезвиями, убиравшимися в рукоятку при нажатии кнопки, или кинжалы, сделанные из упругого материала. Но она знала личный нож Бесподобного; она пользовалась им достаточно часто. Где-то в глубине леса Срединных земель даже стоял древний дуб, на коре которого она вырезала этим ножом их имена. Мальчики топтались в зале, следя за ними и сходясь к сцене. Движение замерло, и она вдруг осознала, что находится в состоянии, близком к тому, что испытывала во время ритуала Мурмурации. Она могла встать и сыграть на сцене. Могла лицезреть Бесподобного, спустившего рубашку, обнажив ребра, и живот, и один бледный сосок. На его лице застыло странное выражение, насмешливость смешивалась с чем-то более непоколебимым… возможно, с отчаянным желанием?
Нужны ли ножи? Острие, подобно стреле, указывает цель. Ведь все нужные места и так видны. Сердце. Шея. Запястье. Смертельные точки. Они обнажены. Шэй коснулась острием его шеи прямо под подбородком и почувствовала, как он – едва заметно – вздрогнул. Она надавила достаточно сильно, на его коже образовалась ямочка, но он не отпрянул. Более того, он подался ей навстречу. Кожа натянулась до предела. По его виску стекала капелька пота. Ум может быть спокойным, но тело пестует свои собственные страхи.
Полная тишина. Она не могла избавиться от ощущения замершего зала. Открытые рты, и ни единого дуновения ветра. Лишь падение капли пота.
– Боязнь сцены? – спросила она.
Биение пульса. Синяя вена на шее.
– Как обычно.
А потом она позволила ему взять свою руку и отвести ее в сторону. Его глаза не светились ожидаемым ею триумфом. Он сам приставил нож к шее и небрежно ткнул им кожу, из ранки брызнуло несколько алых капель, и тогда он повторил:
– Мы. Не можем. Умереть.
Тишина взорвалась ликованием; порез и струйка крови.
– Мы. Не можем. Проиграть.
Его голова откинулась назад, как будто вовсе не сам он держал нож. Его голос эхом отразился от потолка:
– Захватим город.
И все всколыхнулись и пошли, как одно огромное животное, в едином порыве отбрасывая стулья и столы с каким-то утробным ревом, порожденным глубинами самой толпы. Босиком, перепрыгивая через кирпичные обломки и скользя дальше по замерзшей земле, мальчики падали и поднимались, размахивая ножами так, словно им угрожади сами небеса. Сакерсон мчался впереди, этот медведь впервые столкнулся с более свободным существом, меньше, чем он сам, боявшимся смерти. Шэй в смятении осознала, что ее, оторвав от земли, тоже несут к реке. Словно рыбу в живом потоке, вздымавшемся и опадавшем, а потом она перевернулась вниз головой, шлепнувшись в грязь, ее давили и топтали, и она быстро катилась все дальше, дальше и дальше, чьи-то пятки били ее по плечам и спине, а она катилась еще быстрее, уже не видя вокруг людей; они стали стихийным потоком, а от стихии не ждут, что она остановится перед ущербом. Шэй обхватила голову руками, а когда тишина вернулась, поднялась с земли и глянула на реку.
Лодки раскачивались под сотнями пар обуви, но своебразная переправа держалась крепко. Когда авангард толпы преодолел две трети пути, солдаты на мосту выпустили бессильные стрелы, но они были слишком далеко на востоке. Раздался ликующий крик. Враги оказались бессильными. Их стрелы никому не вредили. Бесподобный мчался впереди, и Шэй видела, как шевелились его губы, но слова уносил ветер. Раскачивание лодок и натиск несущихся тел придавали толпе грозный импульс. Шэй представила себе, какой вид мог открыться Деване сверху на первый ряд мальчиков – белые барашки волн, накатывающие на северный берег. Что их могло там встретить? Мечи, стрелы, мушкеты? Охотники с собаками?
Но шум оставался радостным. Она забралась на низкую крышу, чтобы увидеть удар первой волны. Пустой берег и пустые лодки. Мальчики роились на причалах, как крысы, не встречая ни малейшего сопротивления. Шэй пристально оглядела горизонт в поисках натянутых луков или кипящих котлов, но увидела лишь темные дымоходы и птичьи силуэты. И вообще, двери прибрежных домов стояли открытыми. Но за считаные минуты Лондон поглотил эту толпу, как поглощал все попадавшее в него.
Шэй ждала несчастных воплей, но никто не вопил, тогда она, отряхнувшись, пошла вниз путем, выбранным мальчиками. Едва она наконец перебралась по лодочной дороге, то оказалась в городе, тихом, как воскресный день.
Лондон выглядел покинутым, все дома распахнули свои двери. То не было небрежностью в спешке бежавших от чумы горожан – это было приглашением. Шэй направилась вверх по холму Святого Андрея, где видела сквозь открытые двери столовые в домах купцов. В каждом из них был накрыт стол к ужину. Она выбрала один дом наугад: трехэтажный, с лавкой тканей на первом этаже. Напольная солома кое-где сбилась, там, где тащили на улицу что-то тяжелое, но мебель осталась на обычных местах, а в столовой было приготовлено угощение. Тушеная крольчатина и устрицы, хлебный пудинг с финиками. Она дотронулась до куска крольчатины. Мясо успело остыть, а соус покрылся жировой пленкой. Шэй задумалась о причинах столь странной заботы. Похоже, хозяева приготовили еду, накрыли столы, а потом сбежали, прихватив свои ценности. Пустое гнездо. Очевидно, это какая-то ловушка, но откуда они знали, что мальчики заявятся сюда, особенно когда река стала непроходимой? Она принюхивалась к вину, запах ее порадовал. Прошлая ночь эхом отражалась от пустых стен: «Она остановит реку, он перейдет реку…» Чьи это слова? Ее? Ветра? Кто бы их ни сказал, Елизавета услышала.